– Что?! Что случилось? – его собственный голос моментально утонул в скопище многочисленных шумов: непонятного треска, воды, ветра. На палубе царили хаос и паника.
Тот махнул рукой, Игорь расслышал только одно слово: «Столкновение»!
А в это время в рулевой рубке на экране радара отобразилась баржа, гружёная цистернами со сжатым газом. Опознавательные огни на этом препятствии, возникшем на пути «Угломера», были благополучно отключены, и тот протаранил её своим носовым бульбом в самый центр. Практически сразу на корабле разыгрался пожар, цистерны вспыхнули, и огонь мгновенно перекинулся на палубу «Угломера». Газ сделал своё чёрное дело. Корабль сгорел за считанные минуты, как свеча, даже не успев полностью погрузиться в морские пучины.«Уже под водой сердце отсчитывало последние редкие удары, обволакивая смертельным холодом, а ум равнодушно изрёк, – фатальность… фатальность здесь правит бал…и не уйти от судьбы». Последние секунды в угасающем сознании растянулись в вечность и, как по щелчку, в его нулевой точке возник мост – спасительная синергия. А на той стороне подсознание рисовало картинки, и пазл сложился в лаконичный безжалостный ответ. «Три восьмёрки… Обманул Старик… Обманул! А знаешь, я когда ни будь обязательно остановлю твоё проклятое время! Обещаю тебе… потому что я… не сдаюсь!»
Геля
Сверкнул разверзшийся тоннель,
Душа к извечному истоку устремилась,
Скорей домой – в священную купель,
Пред Духом чистым пламенем явилась.
Геля летела над Землёй. Случалось, она опускалась на ветви могучих молчаливых деревьев, слушая, как в их листве щебечут счастливые птицы. То было прощание… с Землёй. Геля возвращалась домой – к своему источнику. Это место совсем недалеко от Земли, только там нет форм и очень светло, там не бывает ночей, потому что всегда утро. Ещё вчера она равнодушно взирала на весы, на которых взвешивали её багаж. Те качнулись, щедро наклоняясь до самой земли одной из чаш – той, что до верху нагружена драгоценными разностями. Но все эти богатства ей теперь ни к чему. Тяжелы алмазы, их предстоит оставить на этой стороне. Пусть служат Миру, может кто-то подберёт? Но есть ещё одно место, куда хочется заглянуть напоследок– море. Там, на берегу, на огромном валуне сидит девушка с раскосыми глазами, сплетя хрупкие пальцы на округлом животе, и печально смотрит вдаль. Губы у девушки пурпурней самого спелого мака. И главное, она верит в их с Гелей свидание, нет, не в Раю, а здесь – на Земле. Геля щедро обнимает японку своим светом, ласковым теплом и шепчет на ухо о счастье скорого материнства. Геля поёт песню о вечной любви, незаметно оставляя свою искорку в ладони будущей матери. Это прощание не тяготит, оно благословением проливается на всё вокруг – набегающую волну, парящую в вышине птицу, выброшенную на берег, изумрудную водоросль. Само море слушает песнь любви, ласково касаясь своей волной стоп той, что сидит на валуне.
Всё… с Землёй покончено.Пора.
Геля устремляется к облакам, постепенно набирая высоту. Ей не тяжело, потому что она легче пуха, легче самого воздуха. Тоннель манит предвечным светом, скорой желанной встречей, ведь за ним сам Гелиос. Она летит сквозь лучистую лимонную дымку, и пространство постепенно становится прозрачным, бесцветным, а затем…белым. И там есть всё, потому что белый вмещает в себя все цвета. А скорость! Если бы она была телесна, то вполне могла сказать, что от такой скорости захватывает дух, но у Гели нет тела, и скорости она не чувствует. Тоннель расширяется, увлекая в иные пространства – дали. И вот, наконец! Она распадается на мелкие кванты света, постепенно становясь самим светом, расплываясь в нём и играя каждой искоркой, перекатываясь и переливаясь в его волнах. Вот счастье! Но другое. Это не то счастье, которое заставляет искать следующее и следующее, потому что оно абсолютно, как и сам Гелиос.
– Ты пришла.
– Я дома… я в целом… я – целое.
– С прибытием.
Ей предстоит отдых, долгий, заслуженный, и если она захочет, то бесконечный – погружение в вечную блаженную истому, беззаботность пребывания в его любви. Первый разбор полётов она выдержала достойно, и теперь всё зависит только от неё самой. Так может длиться бесконечно долго… и даже вечность, но что-то не даёт отдаться моменту – полному слиянию. Круги от её прибытия не могут сравняться с простирающейся повсеместно мерцающей гладью.
– Отдайся. Что тебя держит?
– Скоро роды.
– Ты уверена?
– Я знаю.
– Но ты отдала столько ценного, вернувшись на тридцать шестой. Зачем?
– Я не могла иначе… я нагоню, верю.
– Ты забываешь, кто его отец.
- Парень мечтает о бессмертии, что в том плохого?
- Когда-то оно так и было.
- Люди были Богами?
- На Земле жили Боги. Это было очень давно. Но сейчас… Сейчас они просто люди… Смертны.
– Пусть! Вот только… если опять затянет за купол...
Геле видится, как волна света расходится, образуя ущелье – пропасть, словно кто-то телесный бессильно разводит в стороны огромными руками.
– Не смогу помочь, там не моя епархия.
– Всё равно, – она снова ныряет в его бесконечный свет, играя и обнимая, то расширяясь, то сжимаясь, мерцая всеми гранями и окрашивая всеми оттенками этого мерцания его бесконечную гладь.
– Я не забуду тебя и скоро вернусь. Всего один день.
– Здесь один день, а там… целая жизнь…
– Нельзя медлить… пора…
***
Женщина изо всех сил упёрлась ладошками в шершавые поручни, напрягая внутренние мышцы живота. Её согнутые в коленях ноги покрылись капельками холодного пота, а по щеке скользнула обжигающая слеза, защипала солью.
– Схватка пошла. Тужься!
Из груди роженицы вырывался сдавленный стон.
– Кричи!
– Не могу…– шепчет роженица, – стыдно…
– Стыдно ей, – акушерка смотрит насмешливо,– стыдно кого? Меня что ли? Тут у нас одна мамочка. Перед тем как сюда взобраться, залезла обеими ногами в суднО и давай подпрыгивать. Вот, за эту самую ручку держалась. Такого грохоту наделала, я думала, на втором этаже всех младенцев в детском перебудит. А она! Стыдно, видите ли ей.
Роженица слабо улыбнулась, закрыла глаза.
– У тебя такое имя красивое – фонтан, а ты капельками… Где мощь? Покажи фонтан.
Веки лежащей на столе мелко задрожали, схватка отпустила, дав на время расслабиться. Но эти промежутки отдыха становились всё короче. Подступила тошнота.
– Пить… пить.
– Нельзя тебе сейчас, милая, – акушерка положила роженице на лоб влажную холодную салфетку, – потерпи немного.
И опять с новой силой.
– Можешь, можешь! – над японкой склонилось пухленькое личико с ямочками и очень добрыми глазами.– Я знаю. Кричи же! Ну!
Изуми закричала.
Примечание: Гелиос – Дух, Геля – Душа.
в очередь на книжки записываться. А сейчас читал без энтузиазма.
И это не от качества Вашего произведения.
Это моё возрастное.