Детские гендерные игрища при социализме

просто иногда поглядывал (ну, невозможно же такое зрелище оставить без внимания), а она уже в столь юном возрасте умела различать оттенки этих мимолётных взглядов и улавливать в них какие-то важные для себя флюиды. Они у неё отсеивались и откладывались, получается, в каких-то дальних «флешках» в глубинах мозжечка чисто так, на всякий случай. Я был поражен такими откровениями. Тут бы сам Фрейд окочурился, а любой психо-нейро-социотерапевт диссертацию бы защитил.
Ну, и всё на этом.
Вот вам тогда еще один эпизодик из гендерных игр, который со мной особо не связан, но очень поучительный.
Во дворе дома моего друга Петьки тусовались не только жившие там местные пацаны (ну, и девочки тоже), но и ребята с окрестных домов по улице. Может, потому что двор был замощен булыжником еще с дореволюционных времен (в доме, по всей видимости, в ту пору проживал какой-нибудь справный купчина, обустроивший свое хозяйство как надо, а теперь на тех же метрах обитало с дясяток советских семей) и там не было в распутицу так уж грязно, как везде вокруг. А может, из-за обилия во дворе почерневших от времени сараев и разных клетей с погребами, по которым можно было лазить и играть в войнушку и прятки. По крайней мере, людно там было всегда (здесь же, кто читал ранее, осуществлялась и экзекуция над свиньями).
А надо еще сказать, что в каникулы тогда по единственному ТВ-каналу показывали по одной серии из какого-нибудь редкого на ту пору детского сериала (почему-то вспоминается, например, венгерский «Капитан Тенкеш»), а телики были всего у двух-трех хозяев на весь двор, но посмотреть кино можно было заваливать к ним всей гурьбой. Что мы и делали. На втором этаже жил Мишка Ушкан, у них тоже был телевизор, но к нему не ходили: его папаша был какой-то начальник и не пускал к себе посторонних, дабы не уронить свое реноме или, вернее, чтоб дети не увидели чего лишнего. Так вот, этот Ушкан был совершенно непримечательной и непопулярной личностью (в том числе и по этой причине), но однажды он смог мгновенно прославиться среди нас. И вот как было дело.
Оказалось, в Воронеже у него была двоюродная сестра Танька, которую родственники как-то летом привезли к Ушканам погостить на недельку. И вот вам картина. Сидим. Кто на скамейке режется в карты (игра не абы какая, но какая-то умственная -  не помню точно, - под записи в тетрадке), кто стоит в очереди поиграть в биллиард (не настоящий, конечно, а был у кого-то небольшой настольный, но с киями, которыми мы гоняли стальные шары от тракторных подшипников диаметром 25-30 мм) – в него играли «на победителя». И вот с небес, со второго этажа в сопровождении Мишки Ушкана спускается в этот бренный мир неземная фея по имени Танька.
Челюсти у всех отвисли и было от чего. Было Таньке на ту пору лет побольше 13, но поменьше 14, это, получается, она перешла всего лишь в 7-й класс. В нашей компании такого возраста, если и было, то пара человек, а так всё больше мелюзга типа меня – от нуля и до 5 – 6-го класса.
Танькино весьма смазливое личико вдобавок было подвергнуто магическому воздействию макияжа (конечно, таких слов мы тогда и в помине не слыхивали), блондинистые длинные волосы были распределены у нее не абы как, а соответственно хитроумной схеме дамского куафёра, уже довольно прилично выпирающий фасад в обтяжку прикрывала цветастая майка, ниже, как сказал бы поэт «дерзкая мини-юбка» оставляла простор для воображения, через плечо сумочка и, о, Боже, темные очки-киска: «Бабетта идёт на войну» или Мата Хари на задании.
Для понимания ситуации обрисую нашу повседневную летнюю форму одежды: выгоревшие нечёсаные волосы, облупившиеся на солнце морды, дырявая майка-алкоголичка, штаны-трико за три рубля комплект с пузырями и дырами на коленях, сандалии, а то и кеды. Добавлю для антуража вечно грязные и обкусанные ногти, руки в ссадинах и полное отсутствие темных загадочных очков. Девочки выглядели ненамного лучше.
Ясен пень, что это неземное видение показалось нам тогда королевишной. А у королевы должна быть свита, и мы её обеспечивали всем составом, забросив все свои мальчишичьи дела.  Мишка Ушкан на правах кузена (именно так, а не какого-то там двоюродного брата) водил Таньку в кино, в парк на карусели, на базар за мороженым и на пляж. Мы толпились сзади и только пара пацанов постарше сопровождали Таньку с Ушканом в их путешествиях. Для этого им пришлось – как я подозреваю – вымыть, наконец-то лицо и руки с мылом, причесаться, выпросить у матери чистую рубаху и временно перестать виртуозно сморкаться, зажав пальцем одну ноздрю. Да, а пляжные картины дополнительно будоражили разум, там и взрослые мужики в черных сатиновых трусах по колено непроизвольно подползали к нашему бивуаку, оставляя в песке влажный след. Приуныли не только местные девчонки, но и жены этих мужиков.
Таньку-королевну привозили нам на показ еще раз-два – как диковинную комету, но вот что с ней стало потом – не ведаю. Наверняка, не затерялась. Этот феномен, все же, имеет свое строго научное (как и всё у меня) объяснение. Многие местные девчонки обладали, и это верно – клянусь моей треуголкой (это из Мюнхгаузена) – не менее достойными «тактико-техническими данными», но Танька являлась нам, во-первых, из самого Воронежа, который в нашем представлении был вполне себе столичным городом, а во-вторых, и в главном, она обладала собственным стилем, как внешним, так и поведенческим. И это притягивало гораздо сильнее чисто физических, заложенных родителями, кондиций.
О Москве речи вообще не могло быть: мы знали, что она где-то есть, но оттуда в нашу дыру из женского пола подобное никогда не нисходило. Наши туда ездили с огуречными обозами (Задонск – исстари одна из огуречных столиц России) и рассказывали всякие небылицы. Мы еще могли поверить в метро и Красную площадь, но вот образы переполненных прилавков Елисеевского гастронома и ГУМа-ЦУМа представлялись уж слишком фантастическими. Не только воронежские продвинутые девицы вроде Таньки - самые корявые из которых могли утереть нос любой нашей красотке, - но и мальчишки там были не такие, как мы. Они вместо «давай дружить» говорили «давай водиться», они носили свои кепочки с особым шиком «набочок», брючки были глаженые и со стрелкой, если осеннее пальтишко, то демисезонное в «ёлочку» - тоже, понимаешь, стиляги… Мы их, ясное дело, недолюбливали, но при этом неизменно перестраивали свой внешний вид и даже отдельные привычки под этих городских пижонов.
Тесный самодостаточный мирок нашего уездного городка не имел современной информационной связи с «внешним кольцом». Тем более при абсолютной забубённости тогдашних СМИ (газеты и радио, в основном), долбивших нам о рекордных надоях, героях пятилеток и происках империализма. И эта модная вся из себя, знавшая себе цену, Танька вовсю пользовалась нашей недоразвитостью. Телевидение только появилось, модных журналов не было и в помине и каждое такое вот, как мой Задонск, «удельное княжество» варилось в собственном котле, устанавливая свои стандарты красоты, стиля, поведения и т.д. Миры, как и гены, должны пересекаться и перемешиваться, чтобы цивилизация выходила на новый уровень не только в столицах, но и в глухой провинции.
Танька оказалась предвестницей грядущих перемен. Потом, в 70-х, у нас даже трактористы начали вылазить из своих замасленных ватников, в которых они ходили и в клуб, и на поминки со свадьбами, а их женщины стали трясти с них маникюр и французскую косметику. Мир (наш мирок) менялся, а Танька, получается, была буревестником этой мини-революции.
Ну, вот, как-то так…