всей возможной галантностью, генерал ретировался под атласное одеяло.
Оставалось одно – складывать его любимые русские хокку.
Даже зимою
Меня бросает в жар
Твой взгляд.
Четырнадцатого февраля – праздник непонятный и дурацкий. К тому же чуждо-католический и не государствообразующий. Ни разу. Оттого, он пришелся по вкусу перестроившемуся населению. Мужчины напивались, как в любой красный день календаря, и волокли измятые, изжеванные цветы в грязном целлофане туда, где им сегодня предстояло ночевать. Кооператоры проявили чудеса изобретательности, заваливая ларьки ярко-красными сердечками из шоколада, цветов, плюшевых мишек и чего душе угодно. Этикет тоже был неясен – кто и кого должен поздравлять? Как обычно, дошли и до смешного.
-- Арали Бек Далагович, дарагой! Моя-твоя паздравит туда-сюда Валентина-джан сабантуй!
В воскресенье Библиотека Академии наук закрывалась на два часа раньше, чем в будни. Матушка Иван-Чай и генерал Иван Иванович с шиком подкатили к парадному входу в полдень. Когда они выходили из Крайслера, от Петропавловской докатился пушечный грохот. Генерал счел это хорошим знаком – салют бесстрашным! Он изящно распахнул тяжелую дверь перед спутницей, и они очутились в святая святых мира книг.
В своём кабинете их ждал директор библиотеки. По совместительству заведующий отделом химии, биологии и токсикологии Института онкологии. Иван Иванович так и не смог понять – кто он? Библиотекарь, на досуге лечащий людей? Врач- книголюб? Химик, проводящий тайный эксперимент с целым коллективом?
Секретарша принесла кофе с сухариками. Кофе был некрепкий, сухари же, напротив, поражали своей стойкостью. Пока гости бились с угощением, доктор-директор произнёс донельзя заношенную речь о культурных ценностях, братских народах и новом мышлении. Становилось скучно. Пауза постепенно наполнялась взаимным раздражением. Иван Иванович хотел встать и уйти, но матушка очень дипломатично вывела встречу из пике:
-- Господин директор! Я даже не представляю себе – вот мы тут беседуем о сегодняшних заботах и трудностях, а где-то рядом книги Ивана Грозного и Петра Великого? Стоят себе на полке и помалкивают!
-- Где-то стоят, где-то лежат… -- уклончиво промямлил биохимик-хранитель.
-- А можно посмотреть? Ну хоть одним глазком?
Они сошли в лабиринт полутемных коридоров, чугунных винтовых лесенок, сводчатых комнат без окон и постов бдительных старушек-охранниц. Везде было душно и жарко. Везде книги занимали слишком много места. Издания in folio, а также in quarto заполняли шкафы, открытые полки, стенные ниши, дверные проемы и антресоли из досок, уложенные поверх старинных книжных шкафов. Малыши in octavo сыпались отовсюду при любом неловком движении, равно как и в полном покое. Мощные дубовые столы были завалены тяжелыми in plano, и, кроме таковых, папками с чертежами, планами, гравюрами, эскизами и кто знает, чем еще. Тропинки между книжными массами могли пропустить не более одного посетителя одновременно. Особенно трудно приходилось генералу – он был высокого роста, а длинные полы кавалерийской шинели цеплялись за все, что ни попадя, и что ни попадя с грохотом сыпалось с полок и стеллажей. Иван-Чай, наоборот, катилась аккуратным колобком, ничего не задевая, и не роняя.
Экскурсия завершилась в читальном зале, у барьера, под табличкой «Абонемент». Порядок для всех один – хоть ты министр, хоть ты генерал, а читательский билет нужно оформить обязательно. Иван Иванович протянул паспорт и лист фотографий три на четыре. Девушка заполняла каллиграфическим почерком, Край писал запросы на подлинники документов. Становилось скучно. Внимание генерала привлек конфликт, разгоравшийся под табличкой «выдача книг». Странный человечек, совсем коротышка препирался с библиотекарем, постепенно повышая голос. Голос карлика был резок и неприятен. Суть скандала обрисовывалась просто. Малыш хотел взять книгу домой, а дежурная пятый раз втолковывала ему, что издание раритетное, старинное, ветхое. Книгу ни в коем случае нельзя выносить из библиотеки. Даже профессору она бы не позволила, а с вашим читательским стажем – только общий зал. Недоросток поднял страшный визг и попытался силой присвоить большой серый том с золотым тиснением на корешке. Он тянул к себе, а женщина – к себе. Отчаянно заверещав, он вцепился зубами в край обложки. Библиотекарь заголосила от ужаса, но инкунабулу не выпустила из рук.
Только сейчас генералу удалось заглянуть в лицо нарушителю. Серое, покрытое не бородой даже, а гладкой шерстью, маленькие, горящие яростью глазки, вытянутые вперед челюсти… Отвращение тошнотой взметнулось от живота к голове… Господи, да что же это такое делается? Разруха и мерзость запустения… Господи!
-- Помогите!!! – дежурная от испуга обрела дар крика, -- помогите, пожалуйста!
Колобком подкатилась матушка Иван-Чай и ловко схватила хулигана за полу:
-- Отцепись, вражья морда! Пусти книжку! Гражданка, держите крепче, щас я его оторву! – она перехватила повыше и ухитрилась завладеть воротником хулигановой куртки, -- Щас я его оттащу!!!
Матушка с силой рванула карлу. От резкости движения, серолицый выпустил изо рта обложку, но со звериной изворотливостю цапнул её за руку. Брызнула кровь, кто-то заблажил дурным голосом. Гнусный карла вывернулся, наизнанку, показав окровавленный зубастый рот, выскользнул из рук Иван-Чай и задал стрекача к выходу. Когда люди вслед за ним выскочили на улицу, там уже никого не было.
Генерал сделал перевязку из директорской аптечки. Иван-Чай терпела боль, как раненый боец, ничем не выдавая своих чувств. Иван Иванович бережно усадил ее в «Крайслер», сам за руль. На предложение поехать в травмпункт, только кротко вздохнула. Дескать, не умеете жить, отстали от прогресса, генерал! и продиктовала адрес медицинского кооператива «Русский Лекарь». Располагался он не слишком далеко, на Старо-Невском. В шикарном гранитно-мраморном вестибюле в глаза бросался лозунг или девиз, доходчиво сообщавший «Ваше здоровье – наше богатство!» Генерал нахмурился, обдумывая эту новую истину. Что-то было не так!
Лекаря там работали отменно-шустрые. Они тут же увезли раненую в операционную, по пути освобождая от лишней одежды. Молоденькая сестричка, на бегу, аккуратно все собрала и сложила в бумажный пакет.
— Вот вещи вашей дамы. Будете госпитализировать?
-- Что доктор велит, то и будем! – Иван Иванович устало вздохнул и поудобнее уселся в мягкое кресло – не возражаете, если я здесь подожду?
-- Никоим образом не возражаю! Вам принести кофе? Или чай?
Рану обработали, сделали почти незаметный швы и проверили на рентгене. Кость оказалась нетронутой, а вот мышцам и сухожилиям досталось. Запястье прокушено глубоко, и опасность заражения была вполне актуальна. Курс иностранных антибиотиков, капельницы первую неделю, и конечно серия уколов от бешенства. Правда их теперь было уже не сорок, но двадцать ампул были обязательны. Все лекарства, на удивление, имелись в наличии прямо на отделении. Сестричка упаковала медикаменты, матушка Иван-Чай очень осторожно оделась, и они поехали домой.
-- Надо же как угораздило… рабочая ведь рука! – когда боль усиливалась, ведьма позволяла себе хорошенько выругаться.
Вечером порешили – завтра в библиотеку генерала отвезет сестра Гербера. Доставит, подождет, сколько надо и обратно. Ну, а там видно будет. Ночь получилась беспокойная, рана горела, поднялась температура и временами казалось, что Иван-Чай бредит. К рассвету, однако, боль успокоилась и пришел целительный сон. Ведь всем известно – во сне дети растут, а взрослые лечатся. Генералу удалось перехватить пару часов дремоты, что было совсем неплохо. Когда сестра Гербера, поеживаясь, вышла на утренний морозец, он уже прогуливался около машины. Глаза у молодой ведьмы отливали серою сталью, приветливой голубизны и след простыл. Сегодня лучше и не пытаться. Да, определенно, лучше не пытать себя. Сегодня.
Сидя на месте пассажира, Иван Иванович мысленно играл со словами. Вот и выигрыш – пытаться это пытать себя. Понятно, надо или делать, или не делать. А то, что придумал – пытаться! Монотонный пейзаж, пролетавший мимо окон, убаюкал его, дремота получалась сладкая и прозрачная, как сироп, или как кисель, или…
Пробуждение было ужасным. Где-то рядом, совсем над самым ухом, залпом рявкнула пожарная сирена, мужской голос орал в мегафон, неразборчиво и надсадно. Атмосфера приближалась к настоящей боевой.
-- Что тут происходит? – спросонок осведомился генерал.
-- Никто ничего не знает, и не говорит. На Васильевский не проехать – заворачивают на подъездах к мостам. Я уже час кручусь по городу – все заблокировано, только пожарных пропускают, -- учительница в золотых очках злилась и не скрывала этого. Сейчас рискнем через лейтенанта Шмидта. Может и проскочим!
Так и есть – проскочили. Свернули с набережной на Первую линию и наткнулись на милицейский пикет. Сестра Гербера сдала назад, сделала круг, и они оказались на маленькой тихой улице Репина. Пристроив там «Крайслер», они продолжил свой путь пешком. Генерал нечаянно глянул в небо – ох, ничего себе! – тусклый северный небосвод заволокло дымом не меньше, чем наполовину. Иван Иванович и Гербера, выскочили из машины и побежали. Городская сноровка сестрицы пришлась очень кстати. Нырнув в лабиринт дворов и переулков, через десять минут они вышли из темной подворотни во двор студенческой столовой.
Библиотека догорала. Сполохи открытого пламени оттеснили в угол и заливали несметным количеством воды. Автоцистерны были давно пусты, и воду качали прямо из Невы, проложив к реке длинные рукава. Удушающий запах гари раздирал горло и выедал глаза. По воздуху летали хлопья пожарной пены и белые листы бумаги. Из нижних окон на мостовую лились потоки воды, в которых мелькали книжные обложки и корешки.
Книги горами валялись на снегу, постепенно впитывая в себя соленую грязь. Альбомы плавали и тонули в огромных лужах. Полуобгорелые тома расшвыривали ногами, волокли по ним брезентовые кишки. Вывернутые наизнанку старинные издания вылетали из-под колес пожарных машин, когда водители делали разворот. Покрышки вязли и буксовали в бумажной массе восемнадцатого века. Говорили, что скоро подойдет бульдозер и зачистит всю горелую макулатуру.
Ещё говорили, что пожар начался еще вчера, поздним вечером. Загорелось в газетном фонде на третьем этаже. Приехавшие экипажи потушили огонь к часу ночи. Тем не менее, пожар вспыхнул с новой силой в половине пятого утра уже сегодня. Непостижимым образом пламя пробралось через бетонную стену в другой конец здания и на два этажа выше. Перескок огня через этаж связан с системой воздуховодов. Или не связан.
Похоже, времена жестоких чудес еще не миновали.
Все было оцеплено, засекречено и заблокировано. Но всё-таки, многим удалось прорваться, пролезть подвальными ходами и чердачными тропами, чтобы увидеть все своими глазами. Плакали, как на похоронах. Другие пытались помочь, оттаскивая книги подальше от огня и
