В себе

совершенно другим смыслом. Она в моем понимании истолковывается не как отвлечение внимания от реального предмета ради привлечения внимания к моему смысловой отношению к нему, но как отвлечение моего умозрения, метафизического взгляда от чужой мысли ради производства, творения своей.
        Я знаю, что такое обаяние, очарование чужой мысли. Его я испытал на своей голове, что помешало мне задуматься. Как правило, чужая мысль не вызывает своей, но, напротив, она подавляет рождение собственной мысли. Это особенно характерно для впечатлительных людей, которые как губка впитывает все чужое. Такой является и та культура, к которой я имею отношение. Русские излишне впечатлительны. У них нет ничего своего. То, что они считают своим, они взяли у соседей и сделали своим. Получилось "свое чужое". Такое представление может сложиться у одного впечатлительного русского человека, когда он будет судить по себе обо всех русских, нарушая народную заповедь: "По себе не суди".
        Если продолжать думать в этом направлении, то можно понять, что русские сильны не в философии, а в идеологии. Если у цивилизованных (европейских) народов идеология появилась из философии как ее выродок, то у русских, напротив (русский, как Баба-яга, всегда против), философия появилась из идеологии, то есть, явилась выродком из выродков. Ну, куда дальше? Дальше только кретинизм. Что полагают туземные историки русской философии в качестве её первоначала? Идеологическую борьбу между подражателями или имитаторами западной философии в лице так называемых "западников" и славянофилами как любителями уже не чужих, а своих славян. Между тем философия есть любовь не к своим (славянам) и не к чужим («западянам»), а к мудрости. Отношение к миру, к тому, что есть и не-есть в нем, и к самому есть, к бытию по модулю «свой-чужой» есть не философское, а именно идеологическое отношение, пристрастное, субъективное отношение. Философское отношение к миру иное, объективное, ибо для философии важно не свое или чужое, если нет своего, а истинное или ложное в мысли. Именно такое деление в мысли может дать мыслящему смысл, сделать его существование осмысленным. Поэтому в философии такое большое и важное значение имеет, занимает смысл. В идеологии же не он, а внушение имеет большое значение.
        Другими словами, идеолог не мыслит, как философ, а проповедует, как служитель, только не церкви, а власти. В этом он является не мыслителем, а властителем мысли. Философ, напротив, есть проявитель, а не властитель дум. В этом смысле идеолог есть наследник мага, который свой интерес выдает за интерес того, кем он интересуется, точнее, интересуется тем, что тот имеет. Тем же интересуется и власть, считая наличность в чужом кармане своей. Сущность власти заключается как раз в присвоении чужого как своего. Каким образом это можно оптимально, без лишних усилий, действий сделать? Разумеется, идеологическим образом, выдав не чужое за свое, а, напротив, свое за чужое. Так представление властных лиц в качестве слуг народа – это все из той же оперы, из арсенала, реквизита политики как театра, как спектакля. Свое (интерес) выдается за чужое. Причем, в обобщенном виде.
        Такая подмена общего частным необходима для уговора, внушения человеку из народа, как его (общего) представителя, что он такой же, как отдельно, страшно далеко существующий от народа управитель. Таким образом, представив властное лицо лицом народа, легче уговорить народ подчиниться ему. Властное представление самоокупается и самовозрастает как политический капитал – это концентрированное выражение экономики. Идеологи как счетчики или расценщики политического капитала принимают свое занятие за «научную идеологию» как конвертацию, перевод политического интереса в деньги, в бабло.
        Однако этот перевод в качестве материализации, овнешнения, нет, не идеи, а ее числового означивания, то есть, обнуления (идея, как только пытаешься ее имманентизировать, представив, присвоить, что привычно идеологу, как существу мнения или мнимости, тут же трансцендирует, улетучивается), они проводят не в общественном бытии, чем заняты политики как властные лица, а в общественном сознании. Они властители не кошельков, а дум о кошельках в головах власти. И вот эти думы о богатстве идеологи переводят (или конвертируют) на доступный (понятный) народу язык мифа (сказки) о том, что человек (дурачина, простофиля) «думками богат». Такой перевод идеологи считают научным, ибо свои расчеты, как и ученые, принимают за мысли.
        Здесь срабатывает та самая ошибка, которой грешили первые философы – пифагорейцы, - которые путали свое математическое обращение с числами с философским отношением уже к идее числа. В результате, занимаясь наукой, они думали, то есть, считали, что занимаются философией. Такая же ошибка случилась и с идеологами, которые, вроде новых софистов, стали выдавать свое желание думать за других (чужих) за просвещение власти и народа.
        Ладно, думали бы в модусе (образе) мысли, но они думают в модусе внушения, которое невозможно без подмены, без обращения. Это оборотни мысли. Чем является обращение в мысли? Естественно, обманом, софизмом, хитростью. Если философы пробным (смысловым) камнем истины и лжи полагают (мыслят) истину, то идеологи считают ложь. Поэтому они путают ложь с истиной. Такова сущность всех «мудрил», отечественных и зарубежных, которые пытаются, пробуют выводить из желания быть умнее других, то есть, хитрости, само умение мыслить. В этом смысле старательные подражатели в лице «западников» оказались «честнее» славянофилов. Они как наглецы, как циники откровенно признавались в том, что живут чужим (европейским) умом. Какими другими могут быть интеллигенты из-под петровской (властной) палки? Идеологической реакцией на дворянское обезьянничание и явились славянофилы, которые хотели перехитрить европейцев в мысли, считая себя наследниками самой мудрости. Они приняли за оную мудрость поучения (проповеди) отцов своей древней церкви, тем самым обманув самих себя. Никакая проповедь не просвещает сознание, она только затемняет его с целью послушания.
        Проповедь идеолога служит средством «промывания мозгов» послушника, манипулирования его сознанием, представляющего это дело так, как если бы он сам «так думал».  Хорошо было бы, если бы за него думали, в том случае, если он сам не способен это сделать по причине своей лени или тупости, но ему просто не дают времени подумать, закоротив его ум массой противоречивой информации. Вот эта масса, «каша», куча информации царит в головах (в сознании) самих идеологов. С валом информации они пытаются, недолго думая, управиться, подражая уже не философам, которых воспринимают в ложном свете болтунов, забалтывающих проблему, а ученых, упрощающих ее. Таким образом в их сознании складывается упрощенная картинка собственной работы, перпендикулярной работе мысли.
        Здесь можно оговориться, отличив современную идеологию от традиционной, классической. Классическая идеология просветителей поучительна. Учениками просветителей были наши учителя, которые читали нам мораль. Современные идеологи не моралисты, не идеократы, а технократы. Они не внушают идеи, а навязывают информацию как идею. Когда зашумляется идея в канале со-общения (коммуникации), тогда человек уже не думает, но лишь информируется, то есть, формируется как счетно-решающая машина, которую благозвучно называют «умной машиной» (или «искусственным интеллектом»), все еще обремененную органической телесностью и чувствительностью (душевностью), с которыми до поры до времени приходится считаться слугам антихриста (трансгуманистам).     
        Совсем другое дело философия. Нет своей или чужой философии в том плане, в котором есть чужой или свой, то есть, народный, литературный язык. Если есть философия, то она всеобщая в том, о чем или что мыслишь ты как мыслящий. Но она личная в том, что это ты мыслишь. В этом смысле философия не твоя, а ты и есть философия в собственном лице. Проблемой, а не тайной, является то, как ты мыслишь: лично или так, как мыслят те, кто мыслит. За другого мыслить нельзя, невозможно, потому что в таком случае ты будешь мыслить все равно за себя. По этой же причине некому мыслить за тебя.
      Когда я утверждаю, что мысль есть явление идеи, это не означает, что идея мыслит. Она разумно существует. Разумно существует дух, идеальное существо. Мы же приобщаемся, причащаемся к разуму в мысли. В этом смысле для нас идеальное является сущностью мысли. Оно является нам в мысли, например, при созерцании красоты вещи, когда мы домысливаем ее до идеи, видим ее в идеальном, совершенном виде. Так мы преодолеваем положенный нам, как смертным тварям (ничтожествам), предел. В нашем мире существует безумие, зло, смерь. Их нет в идеальном мире. Но они существуют при их идеализации в сознании смертного.
        - Александр Сергеевич, вы так и не сказали, как вы решаете проблему метода мышления. Какой характер носит ваш метод мысли: личный или социальный? – опять спросил меня любитель мысли.
        - Знаете, Данила, философский метод является особенным путем к всеобщему, характерным именно для этого конкретного человека мысли. То есть, философский метод не индивидуальный случай, а особенное выражение его отношения к истине, характерное для такого рода субъекта мысли. Это своего рода стиль, только не письма, а мышления. В единичном случае конкретного мыслящего существа стиль мышления является своеобразной манерой мыслить, личным почерком мысли. Это почерк мысли есть нюанс смысла, в котором проявляется личное начало мыслящего, его ментальная экзистенция.
        Я еще хотел сказать о том, что у каждого человека есть не только свой почерк мышления и письма, но и своя тень. Поэтому не только у Иисуса Христа есть тень в образе анти-Христа, но и у вас есть тень в образе анти-Данилы.
        - Вот это новость! Только «Антиданила» не звучит. Звучит «Данила»!
        - У меня такое впечатление, что вы меня слушали, но не услышали или не поняли главное: человеку следует славить, хвалить не себя, а Господа. В вашем пренебрежении именем «анти-Данила» звучит голос как раз его, а не ваш. На того, кто доволен собой ложится его тень.
      - Но почему тень обязательно нечто плохое? Возьмите Карла Юнга, У него тень эго имеет не моральный, а гендерный характер. Так у каждого мужчины есть своя женская тень. Она же душа, которая женского рода.
        - Вот к Карлу-Густаву Юнгу и обращайтесь. Причем тут я? Я говорил с вами от своего имени и мне нет никакого дела до концепта «анимы» или «анимуса» аналитического психолога. У вас в речи, как начинающего интеллигента, сказалась, проговорилась характерная для него зависимость от чужого мнения или суждения. Это следствие того, что вам внушили, не знаю, кто именно: родители, учителя, авторы книг, которые вы читали, ваши друзья, - не суть, - что важно делиться усвоенной информацией, еще лучше, цифрами, чтобы прослыть умным человеком. К вашему сожалению, вы не на такого напали в моем лице. Для меня важна не бессмысленная информация и не ваше мнение, которое производна от слов