думал Иисус до встречи со мной, так это о том, что он и есть тот самый Мессия, которого ждёт народ израильский для своего полного освобождения от грубого телесного страдания. Мне оставалось лишь заронить сомнение, дальше дух наивный и неискушённый сам создал красивую и бескорыстную ложь, а создав, уже больше не мог мириться с существующей реальностью…
Этой же ночью мы бросили всё и отправились странствовать, чтобы рассказать людям о благой вести.
В соседних деревнях, где Иисуса знали, ничего у нас с так называемым Благовествованием, или Евангелием, поначалу не получалось, однако, и конфликта никакого не было. Беседы проходили непременно за чашей вина в спокойной располагающей к миру обстановке, после диспута стороны обычно расходились каждый при своём мнении и в добром расположении духа…
Это первое, что меня в нём подкупило. Будь я человеком, я бы злился, я бы их всех убил из-за того, что они не верили в такую изящную литературу, а Иисус вовсе не злился и даже не досадовал… признаться, эта наивность и неискушённость тридцатилетнего мужа меня сильно тогда тронули…
Конечно, я знал, что вскоре всё это будет разрушено, и я первый приложу к этому руку… но пока метаться рядом с его девственным, уверенным в своей правоте духом было для меня почти небесным наслаждением…
Вскоре за Иисусом пришли братья, он не противился им, несмотря на своё старшинство, и легко согласился вернуться домой, в несуществующий город Назарет. Всё выглядело так, что Иисус и раньше много раз уходил из дома, ибо дух его уже что-то предчувствовал и искал себе наставника.
Дома Мария и дети её, те, что постарше, корили Иисуса, но корили без злобы, а скорее для семейного порядка. Они много говорили о работе, о средствах к пропитанию, о долге Иисуса как главы семьи, и вместе с тем все прекрасно видели тщетность этих увещеваний. Мария к тому времени уже понимала, что сама виновата и просила Иисуса только об одном: не уходить из дома, ибо там, среди чужаков, она его защитить не сможет.
Иисус обещал, и это было уже не в первый раз…
Чтобы не расстраивать Марию, мы несколько дней провели взаперти, имитируя плотницкую деятельность, хотя на самом деле всё это время я рассказывал Иисусу о мессианстве. В деталях, со всеми цитатами из Священного Писания, убеждал его, что он и есть тот самый… избранный…
Естественно, духу его это было слушать лестно, но тело!.. слабое женственное тело возмущалось и даже негодовало, что оно совсем не похоже на тело всесильного и любвеобильного царя!
Это мука, конечно, для духа – возиться с телом!.. его надо кормить, потом опорожнять, ещё как-то ублажать, давать отдых, следить, чтобы оно не заболело, не отравилось. Хорошо мне, я – дух бестелесный, а вот Иисусу приходилось тратить время и силы на все эти глупые капризы.
Вот только не подумайте, что я сейчас говорю о сочувствии к людям и их мелким душонкам. Повторяю, я не имею чувств. Я говорю о том единственном человеке на земле, в теле которого действительно томился дух, заслуживающий по крайней мере уважения. Он не был духом высшего порядка, как я, но присесть с ним за камнем и справить нужду, для меня никогда не считалось чем-то зазорным. Пока он закапывал экскременты в каменистую почву, я крепил в нём веру в его исключительную духовность как мог. Я внушал ему: ничто из входящего в человека извне, не может осквернить его, так как само же и выходит из него вон. Дух же, питающийся божественной истиной изнутри, внутри и остаётся, и осквернить его грубой материи не по чину…
И так семена просвещения, кинутые мной в благодатную почву, в одну из суббот наконец дали свои плоды. Мы нарушили данный Марии обет (благо был повод!) и отправились прямиком в синагогу. Там с порога Иисус попросил читать Писание, и ему подали книгу пророка Исайи. В лабиринте текста я указал читающему нужное место, и тот с явным намёком возвестил: «Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим, и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедовать лето Господне благоприятное». После прочтения, отложив свиток в сторону, Иисус многозначительно посмотрел на присутствующих. Ответной реакции не последовало. Все ждали, что чтец продолжит, но тот молчал, ибо чего ещё говорить, если пророчество уже исполнилось.
Все, кроме Иисуса, поняли, что сложилась неловкая ситуация, ибо первенца Марии многие знали с той самой «чудесной» стороны его появления на свет.
Ему предложили сесть и вместе с остальными послушать, что по этому поводу скажет местный раввин. Но Иисус отклонил их предложение, коротко добавив: «Ныне исполнилось писание сие». Проницательный равви, наконец поняв, к чему идёт дело, спросил у окружающих: «Не Иосиф ли это сын?» Все в ответ закивали.
Скандала, так мною желаемого, не случилось. Вскоре пришли братья Иисуса и отвели его к матери. Мария стыдила сына, а потом, днём позже, пришёл раввин, и вот тогда уже Мария плакала по-настоящему, она отчётливо вспомнила, кем на самом деле был выдуманный ею ангел и что за весть он принёс вместе с собой. Под давлением материнских страданий Иисус снова давал обещания и поклялся сделать всё, чтобы только этих слёз больше не видеть…
В ту же ночь мы покинули Назарет, презрев все страдания изменчивого человеческого сердца ради торжества всех духов на земле. Если бы вы знали, чего мне это стоило! Фразу «Нет пророка в своём отечестве» я произносил миллион раз в секунду, я строчил, как пулемёт, доказывая, что тридцатилетнему мужу мать больше не нужна! Что на свете есть такая любовь, по сравнению с которой материнская меркнет, как луна перед солнцем! Только представь, – нашёптывал я, – вместо одной животной любви, основанной на инстинкте, тебя будут любить все люди, ибо ты – их единственный спаситель, посланный небом!
Тогда я думал, что сыграю на тщеславии, а потом легко опрокину его и буду таков… но я недооценил этот исключительный по человеческим меркам дух…
Он оставил мать и всю свою семью, повисшую гирями на его духовном развитии, вовсе не ради эгоистичной славы, он захотел по истине Невозможного. Вы только вдумайтесь! Сын галилейского плотника вдруг предположил со всей своей неучёной наивностью, что способен трансформировать любовь к ягнятам, минуя человеческую похоть, в любовь ко всему божьему творению…
Я когда это понял, чуть естества своего не лишился! Да если бы Создатель только узнал об этом! О, боюсь, последствия были бы непоправимыми. Здесь, на земле, очевидно – это утопия! Но на небе, если только теория будет доказана, что любовь как идеальную субстанцию возможно прививать духам высшего порядка, то, боюсь даже представить, на что последние станут способны?!
И тут меня осенило: а сам Создатель? Не то же ли самое произошло с Ним?.. И что случится, если такая трансформация произойдёт со мной? Я смогу стать Создателем?..
Я даже на мгновение вообразил, как триумфально возвращаюсь на небо и обдаю ледяным презрением тех, кто совсем недавно бил меня и толкал в пропасть, а Тот, который так высокомерно пренебрегал мной, теперь выслушивает мои условия… и в конце концов, мы делим этот мир между собой… а после я уж прослежу, чтобы никто больше не смог докопаться до истины нашего божественного происхождения…
***
Иисус был голоден, но, боясь себе в этом сознаться, осторожно заговорил со мной об учениках. Позже недобросовестные авторы напишут, что апостолы нужны были Иисусу, чтобы распространять его учение. Очередной бред! Ему нужны были те, кто вместо матери бы заботился о его теле, пока он будет совершенствовать свой дух, чтобы довести его до крайней точки самоуверенности. Крайняя точка – это возможность существования духа без телесной оболочки, то есть превращение в такого, как я…
Не буду лукавить, на небе мы сотворены Создателем идеальными существами, материя не лежит на нас тяжёлыми веригами и не прибивает к земле, более того, благодаря бессмертию и отсутствию связей с материей мы свободны от всех её притязаний, будь то пространство или время, нам наплевать…
Но Иисус-то был голоден, он устал идти в темноте, и, тем не менее, упорно думал и думал над идеей Преображения любви плотской, ограниченной во времени и пространстве, в любовь духовную всеохватывающую, которую он впоследствии формально назовёт верой в бога.
Но не будем забегать вперёд, для начала нам надо было найти таких дураков, которые, с одной стороны, заменили бы нам семью, а с другой, не ограничивали бы духовных изысканий и ничего не требовали бы взамен.
Когда мы ступили на берег Галилейского моря, драка почти уже закончилась: братья, только что бившиеся двое надвое, как ни в чём не бывало, принялись распутывать рыбацкие сети, и лишь отцы семейств, Иона и Зеведей, продолжали браниться...
Иисусу показался очень наглядным этот пример: бывшие враги, совсем недавно причинявшие друг другу физические страдания, теперь заняты совместным примиряющим трудом. Он заговорил с ними и очень вскоре выяснил, что сыны Ионы (Андрей и Пётр), как впрочем, и сыны Зеведея (Иаков и Иоанн) сыты по горло рыбной ловлей и давно ищут возможности вкусить более достойной пищи…
Услыхав о непокорности сыновей своих, примирились уже Иона с Зеведеем и принялись стыдить отступников от рыбалки в непочитании дела отцов их, потом самих отцов их, пока не дошли до бога, вот тут Иисус и открыл себя…
Иона спросил, откуда тот? Иисус ответил, что из несуществующего города Назарета. Тогда Зеведей рассмеялся ему в лицо и сказал: разве может быть что доброе из Назарета?
В реальной жизни тут бы всё и закончилось: самозванец убрался восвояси, братья продолжали распутывать сети, а отцы их принялись вспоминать прошлое…
Но то-то и оно, что там, где грубая материя имеет свой край, мир высшего духовного порядка только начинается…
Иисус сказал, что вчера он оставил свой дом ради Царствия Небесного, и сказал, что завтра он войдёт в него вместе со своими учениками…
На этот раз оба отца рассмеялись в лицо Назорею (так они его стали называть), однако дети их, которым порядком надоели вечно запутанные сети их судьбы, не рассмеялись, а, напротив, посмотрели на отцов своих… как на досадный пережиток, вставший однажды на пути прогресса.
Они сели в лодку, взяли с собой Иисуса и уплыли из Вифсаиды Галилейской в Капернаум, где у Петра был дом, была жена и была больная тёща…
Там мы и стали жить, там Иисус начал формулировать свои первые идеи, там ему верили. Чужая семья его охотно слушала, в отличие от семьи родной, слушала сначала ради приличия, чтобы соблюсти законы гостеприимства, а потом привыкла. Больная тёща, чтобы сделать гостю приятное, даже избавилась от горячки спустя несколько дней Назорейских проповедей…
Как это у людей водится, скоро по Капернауму поползли слухи о новом пророке, об его необыкновенных речах и об его целительских способностях. Естественно, калечные стали стекаться к дому Петра, разжигая себя «чудесными» рассказами о бесноватых и расслабленных, сухоруких и кровоточащих. Естественно, на эти «чудесные» рассказы не могли не обратить внимания местные духовные власти…
В субботу Иисуса пригласили в синагогу, и вот там
