дело сказать о ней кому следует, а там пусть ищут и находят».
«Но кто такой мне Михалыч? – вдруг возмущался порядком поднадоевшими притязаниями совести Борисик, - Разве он не тот человек, при одном только воспоминании о котором тут же начинают чесаться руки? Разве не он своими наглыми ухаживаниями сумел внушить глупому женскому пониманию счастья иллюзию романтических отношений, какие бывают только в дешёвых любовных книжках?». И он пытался увидеть в страданиях, свалившихся на голову соперника, некий знак небес, указывающий на справедливость тех библейских истин, какие учат добру.
На судебный процесс он пошёл, потому что получил повестку. Как свидетель, он вначале сидел в коридоре, смотрел тупо на замызганные ботинки и вертел в руке оторвавшуюся от штанов пуговицу. И вдруг эта пуговица напомнила Борисику домашний уют с пёстрым половичком в коридоре и запахом супа на кухне, Светлану, склонившуюся над штопкой белья, урчащую в ванной стиральную машину.
... На вопросы судьи он отвечал односложно, глядя в конец зала, где висели на стене какие-то в стеклянных кармашках документы. Потом сел в передний ряд, погружённый в какие-то не относящиеся к происходящему, мысли. И только когда Михалыч, устало махнув рукой, бросил в зал обречённо: «…да, судите уж скорее, если думаете, что я виноват», Борисик вдруг очнулся и медленно встал. Он обвёл взгядом людей, повернувших в его сторону головы, нашёл среди них покрасневшие глаза Михалыча, побледневшую от горя Светлану и глухо сказал, показывая рукой на оцепеневшего от нехорошего предчувствия Вениамина:
- Это он нажал кнопку пуска…
И облегчённо вздохнув, Борисик сел. Он точно знал, что сделал то единственное, оставляляющее ему шанс жить в согласии со своим видением бытия. Он теперь ещё и убедился, что ни какие-то внушаемые извне мысли о тех или иных душевных поползновениях руководят твоим человеческим поведением, а только само твоё убеждение, с каким ты родился и с каким ты живёшь.
