Воспоминания из 1864 (тебе, Федор)
Когда сумерки пробираются
в самые заветные уголки моей души,
я начинаю жевать мрамор
и понимаю, кто я.
Чей-то голос напоминает мне,
одного лишь здравого смысла недостаточно, чтобы излечить меня
…«я приберег для тебя свое воспоминание»!
И тогда я сплевываю кровь, думая, что подполье молчит живое,
что дважды два – пять,
и что Достоевский никогда не умрет.
«Я - человек больной…»
Когда сумерки пробираются
в самые заветные уголки моей души,
я начинаю жевать мрамор
и понимаю, кто я.
Чей-то голос напоминает мне,
одного лишь здравого смысла недостаточно, чтобы излечить меня
…«я приберег для тебя свое воспоминание»!
И тогда я сплевываю кровь, думая, что подполье молчит живое,
что дважды два – пять,
и что Достоевский никогда не умрет.
«Я - человек больной…»
Зимы
я полюбила холодную неподвижность этих зим,
снежную тишину в избушках на курьих ножках,
улыбку Василисы Премудрой,
когда Игорь поднимался в полет,
чтобы умереть от расстояний, непомерных
для его маленьких соколиных крыльев.
теперь, когда нет пыла пожаров,
превращающих в пепел ели,
расскажи мне ты: о лесе, об озере
и о лебеде, который не умирает
в последнем мерцании света.
я полюбила холодную неподвижность этих зим,
снежную тишину в избушках на курьих ножках,
улыбку Василисы Премудрой,
когда Игорь поднимался в полет,
чтобы умереть от расстояний, непомерных
для его маленьких соколиных крыльев.
теперь, когда нет пыла пожаров,
превращающих в пепел ели,
расскажи мне ты: о лесе, об озере
и о лебеде, который не умирает
в последнем мерцании света.