Битвы первых

иное: может ли в тело нечеловечье преобразиться человек? Тогда, на старте, передо мной возникла стройная колонна и я готов был вздохнуть вместе с ней и улететь  Я не заметил ни дисгармонии двух наших тел, ни замысла абсурд.
        Я обнял холодное подрагивающее тело. О, как я жаждал  играть и побеждать! О, как мне было  уйти под эти звёзды наконец!  С изумлением я увидал, что это тоже человек. Она была стройна, гибка, упруга. Но я так и не смог рассмотреть её лицо.
        И вдруг она исторгнула огонь.  Длинное тело её рванулось вверх. Она схватила меня за руку, увлекая за собой. Видно было, что это искусство для неё. Я подумал: «Какая красивая есть порода у людей!»
     
        Тогда раскрылась  Сцена Тьмы, являя собой Пятую картину.  Вышел сонм обнажённых, из глубин. Явились тела по-человечески открыты до конца. У каждого в руках был ищущий иное тело меч.
        Я видел то, что людям никогда не увидать: вернулись слова запретные, отброшенные прочь. Кто-то преобразил слова в подобие людей. Виртуозно извиваясь раскрытыми телами, искусно  взмахивая короткими мечами, они искали плоть чуждую, проникшую в их тьму.
        Я  прокричал Владыке Слов – но он не признал неведомых фантомов. Тогда я воззвал к богам – но боги всегда безмолвствовали  перед людьми. Но пришла сама Музыка и всё открыла: «Это боги играют в вас, людей».
        Ни фантомы, ни люди не видели друг друга. Призраки исстари были невидимы  людьми, а людей отсекали от магии скафандры, материя неподвластная фантомам. Обнажённые искали тела человечьи, но пред ними была бутафория, нечеловек. Им бы увидеть лица, магически их поразить. Но и лица людей были надёжно спрятаны за светофильтрами забралов.  Мечи рассекали пустоту, не находя враждебную им плоть, а двое землян, ничего не подозревая, по-детски оглядывались по сторонам.
        Но  Музыка всё раскрывала, не тая: волны нахлынули,  и вышла на сцену Пустота.  Что-то почувствовал на выходе мой космонавт-художник, вообразив звезду, проплывавшую вблизи. И рука, потянувшаяся, коснулась одного из невидимых им тел.
        От соприкосновения изумилась, окаменела вся картина. В это мгновение  руку художника обожгла вызывающая нагота.  Время остановилось, схлопнулось – а я поспешил спасать своих детей.
        Люди на миг растерялись – что-то разрушилось вокруг. Тьма надвигалась – это было вещественное тело. Алексей Леонов спешил укрыться под мою защиту, но скафандр, раздувшись, не дал войти в кольцо! Магия моя иссякала.  Кто я был перед богами! С невероятным трудом космонавт смог протиснуться в шлюз и затем войти в кабину. И в это время картина ожила.

        А звуки безмолвия шли возвышенней и откровенней. Где-то, на самом Краю, люди увидели забытые миры.  Им открывалась тайна тайн: во Вселенной людей нет! Музыка эта была не их и не для них. Люди подумали, не игра ли это чужая для чужих?
        Не тая свои лица, став пред ликом звенящей пустоты, они заявили откровенно: «Вот мы вошли в Картину Звёзд, но движение, жизнь в ней только мы».

      «Вдруг всё  раскрылось в ракурсе ином. Достоверно и чётко нарисовалась Шестая из картин: обнажённые вдруг прозрели, увидели меня. Обступая со всех сторон, взмахнув мечами, они искали слабое место в моей Сфере. Но Сфера – мир замкнутый, не доступный для иных. В этом магия её. Как маленькая вселенная она несла в себе людей.
        Тогда  я бросил вперёд два слова – Страх и Ужас. Два самых отчаянных слова от людей.  Тотчас пространство вокруг меня  приобрело неоспоримую, металлическую стать. С неимоверным усилием  обнажённые пробивали дорогу через  твердь. Страх и Ужас сковали их тела, а Время уже их не спасало, а губило.

        Вселенная видела, как люди уходят в пустоту. Вселенной очень важна была эта последняя игра. Поднималось давление в кабине, атмосфера убийственно  насыщалась кислородом. Корабль был на грани взрыва.

        Вышел тогда из стана обнажённых Летящий Человек. Открытость, экспрессия и страсть – вот что боги вложили в этот образ. Взвился он и понёсся на меня, рассекая пространство словом-меч.
        Я же бросил ему упреждающее слово: «Мы пришли  с миром, без мечей».  И содрогнулось от пересекшихся траекторий всё вокруг, и обнажённый исчез, оказавшись ничем в ответном слове, а я обнаружил себя обернувшимся назад.
        И вновь космонавты не поняли, что вокруг них произошло, Вновь повернулись лицом к им недозволенному, вновь погрузились в иную глубину. Много что у людей означалось  словом «странно» и вот теперь это слово им открывалось совершенно.
        И взвился Второй Летящий Человек. Нёс он в руке своей яркую звезду. Луч от этой звезды прожигал всё пространство, до самой глубины.  Мир стал отныне просветлённым и выявлял все тайности его.  И он поймал меня лучом, всё обнажил, забрал всё у меня. Но где-то рядом вдруг рассмеялся ребёнок. Мир разметался в один миг – и вдруг собрался вновь. Но это был  Немир.
        Я обернулся для себя – я вдруг себя нашёл. Исчезли слова, посланники фантомов. В этой картине они исключались абсолютно. Вместо волшебных слов, ко мне, смеясь, бежал ребёнок.

        Звёзды дали людям дорогу, а боги просто не мешали им. И когда вошли в Лабиринт, нечто исходное, огонь со звёзд, ударил нам в лицо. Тяжело пробивал я свой путь сквозь Лабиринт. И не знали люди мои, то ли падают в бездну, то ли застыли где-то в ней.
        Вдруг Время выступило к нам, неся Планету на ладонях.

        Малыш подбежал, обняв меня, поцеловав. Я так любил это ранимое дитя!
        «Я заигрался, а ты меня оставил, – говорил с укоризной мне Малыш,– но я-то знал, что надо просто ждать».
        Я  открыл: детский смех – самая чистая музыка людей.
        «Знаешь, кого я больше всего боялся без тебя? – откровенничал  Малыш, – змей, гиен и обезьян. Они так и рыскали вокруг. Но ты вернулся – а они  бежали  прочь. И остались от них одни следы».
        Так встречала меня Земля, моё беззащитное дитя. Я представил себя большой усталой птицей. Посадив Малыша на спину, я взмахнул двумя тяжёлыми крылами. Мне во след понеслись восторженные аплодисменты. И это была моя Седьмая запечатлённая картина.

        Вышли два красно-белых парашюта – а это я выдыхал в последний раз. Прервалась цепь магических метаморфоз. Отныне я, металлический,  не признавал ни боли, ни ужаса, ни смерти – то, из чего человек был сотворён.
        Пред фактом Вселенной, я был безусловный человек. Я жаждал вновь преображений самых странных, готов был в любой образ перейти.
        Я знал, что сделали с первыми, вернувшимися из глубин.  Люди сказали им:  «Вы совершенны, вы бессмертны, вы есть боги». И, как обнажённо-каменных, космонавтов поставили на пьедестал. При этом никто не всмотрелся, что в них осталось от людей.
        Выйдя под звёзды, люди доверчиво открылись, обнажились. Музыка тогда их пленила, в свою тайну увела. А боги, как всегда, всё замыслили, но не играли за людей. Видели люди и видели боги – и было каждому принять своё.
        Люди и не заметили, как  чьи-то ладони  над куполами разошлись.
        Теперь они были облечены в безупречные белые одежды. Так космонавты были призваны  бессмертных отыграть. Но своё путешествие к богам они припоминали смутно. С кем-то, где-то, они встречались между звёзд. Что-то было пред ними и что-то с ними тогда произошло. Что-то вспыхивало и рождалось вдалеке. Чьи-то звуки к ним приходили из глубин, и что-то упорно ускользало из их рук.
        Им что-то открылось там, в глубинах, но они в это что-то  так и не вошли. А рисовали вселенную, свою.