очертания фигуры отца Зосимы в рясе, стоявшего на мостках, угадывались отчетливо.
Виднелись и очертания какой-то личности, которая совершала свой путь к мосткам с той стороны ручья, от мест запустения и какой-то безнадёжной мрачности. Даже на их церковном кладбище, юдоли печали и скорби, было некое душевное умиротворение и тёмной поздней осенью, и белой пустынной зимой. Православным светом осеняла действующая многие десятилетия старинная церковь со святыми иконами священную землю последнего приюта искренне верующих людей.
Батюшка вернулся примерно через полчаса, он сразу уединился к вечерней молитве, и увиделись они только на следующий день к вечеру, да и то мельком.
«Так! Потом он уезжал. Не было его дня три, потом выяснилось – с архиереем Амвросием они посетили Святые Места и навестили управляющего местной митрополии митрополита Онисима».
Погружённый в воспоминания Савва не заметил, как подкрался вечер, и, если на верхних позолоченных луковках церкви ещё играло последними своими отблесками солнце, то здесь, внизу, на погосте, налилась сочной тенью зелень кустов и деревьев. Прицельно пробираясь между оградками, он вышел на заросшую тропинку, ведущую к боковой калитке.
Конечно, кладбище – не Бродвей нью-йоркский, но по центральной дорожке проходило иногда достаточно много людей, а этой тропинкой мало кто пользовался.
«Когда отче приехал, – продолжал он вспоминать, неторопливо шагая, – всё пошло своим обычным чередом».
Подойдя к деревянной калитке, он повернул деревянную вертушку и вышел с кладбища. По привычке окинул уходящий в заросли старый, местами покосившийся забор…
«Ох, не скоро руки до него дойдут на этих задворках».
Несколько машинально он продолжил свой путь по малозаметной тропке, стараясь в памяти найти то, что пока ускользало от осознания.
«Нет, ничего плохого предположить тогда было невозможно, и не видно было, чтобы его угнетало нечто, вот так явно! Но в то же время присутствовали изменения в поведении: в глазах нет-нет, да и мелькала необъяснимая тоска, к тому же отец дьякон заметил – искал батюшка уединения в последние дни более обычного. Только вот откровенно поговорить, к великому сожалению, они не успели… Господи, прости и помилуй! Это ещё что такое?!»
Он поднял взгляд и перекрестился. Прямо перед ним, буквально в нескольких метрах, зияли чёрной глубиной кем-то разрытые могилы.
Около некоторых стояли рядом старые гробы с полуистлевшей обивкой, из одной, расположенной чуть подальше ямы раздавалось громкое сопение, натужное уханье, и вылетали пласты земли. В ноздри встречный ветерок донёс пряный земельный запах, к которому примешивался тошнотворный оттенок разлагающейся плоти.
Справа, у разросшейся сирени, виднелась ещё одна разрытая могила. Поперек её, зацепившись за края, лежала домовина, сразу было видно – сработана недавно, доски были белые, свежеструганные. Сверху на ней угнездилась некая фигура в тёмном балахоне с плотно надвинутым капюшоном, так что невозможно было разглядеть кто это или что это.
Фигура, оседлавшая гроб, была зловеще неподвижна, она только чуть наклонилась вперёд, как будто старалась разглядеть нечто интересное в казавшейся бездонной мрачной глубине прямоугольного могильного провала.
Вечер уже полностью вступил в свои права, но пока ещё было достаточно светло, поэтому глаза отчётливо видели весь этот инфернальный ужас. Застигнутый врасплох мозг отказывался осмысливать этот кошмар, но против воли тот вторгался в сознание Саввы, расшатывая рассудок и вызывая панику! Конечно, для человека, привыкшего к спокойной и вполне понятной обыденной жизни в здешних местах, воспрянувшая за оградой кладбища небывальщина выглядела дико и страшно!
«Откуда взялись могилы?! Здесь не должно быть захоронений! На кладбище давно не хоронят, а за оградой и подавно! Если только без отпевания каких-нибудь лихоимцев про́клятых или закоренелых преступников, да и тех когда-то в далёком прошлом…» – лихорадочно замелькали первые предположения. Некоторый мысленный хаос, возникший в голове, – явный результат потери самообладания при виде столь очевидного сюрреализма.
Савва ущипнул себя за руку, не сон ли это. Пункт первый – больно, пункт второй – след остался, точно синяк будет, а стало быть – это не сон.
«О чём я думаю!? Должны – не должны, да от лукавого все это наваждение!»
– Господи, спаси и сохрани, – произнес вполголоса отец дьякон и трижды перекрестился.
Уже подозревая явный злой умысел неизвестной нечисти, он развернулся было, намереваясь вернуться под защиту церкви, но понял – путь отрезан. Там, где он только что прошёл, земля зашевелилась, вспучилась и, разрывая дерновину, «выросла» обитая лиловым бархатом двухметровая домовина, вселяющая леденящий душу ужас. Вопреки всем физическим законам сей кошмар неподвижно застыл этаким огромным «зубилом», словно ожидая чего-то, и только с верхнего торца тихонько осыпались трава и комья земли.
Рядом в нескольких местах также загуляла земля, один за другим стали стремительно подниматься стоймя гробы, как будто выталкиваемые неведомой зловещей мощью, не дававшей покоя усопшим.
Савватий не был героем, у него даже ноги подкосились от той слабости, которую вызывает ужас. Собираясь ставить с Емельяновым крест на могиле отца Зосимы, он переоделся у себя в келье, что находилась в отдельно стоящем кирпичном одноэтажном флигеле, и потому сейчас был, армейским языком выражаясь, одет не по форме!
Он рукой схватился за нательный крестик под рубашкой, ибо крест для православных – это символ Христа, Победителя. Христиане – это люди Христовы, и внешний символ Распятого Сына Божьего поможет удержать от злого дела и противостоять нечестивой напасти! Действительно, стало легче, и Савватий перевел дух. Подступившая тошнота исчезла, а цепенящий душу страх постепенно отступил.
Он развернулся и уже почти спокойно всмотрелся в непроницаемую черноту капюшона восседавшего на гробе «балахона».
– Я так понимаю, режиссёр этого действа – ты! Послушай, Спилберг доморощенный! Ты бы ещё старого патологоанатома моргом попугать решил! Не знаю, да и знать не хочу, кто ты есть, но скажу тебе одно – действо это весьма бездарное!
«Балахон» был мертвенно неподвижен, только капюшон чуть склонился набок, видимо, для того, чтобы лучше воспринимать сказанное Савватием. Из дальней ямы прекратила вылетать земля, уханье стихло, и чуть погодя показалось лезвие штыковой лопаты и рядом перепачканная отвратительная рожа, сопоставимая по ширине с этой самой лопатой.
– Ну, а ты что высунулся, голем чешуйчатый? – осведомился у рожи Савва, которого охватил озорной кураж. – Давай далее ковыряй землицу, добудь «на гора́» еще пару гробов с грешными останками!
Похабная обликом сущность пару раз хлопнула блеклыми выпуклыми глазами с кровавыми прожилками, пустила вдоль покатого бородавчатого лба продольную морщину, но команду саботировала, только лопатой туда-сюда угрожающе покачала.
– Итак, чем обязан? – после минутной паузы, подойдя к самому краю и остановившись напротив сидевшего на гробе существа, как бы с ленцой поинтересовался Савватий, – я не ошибся, ты тут спектакль развёл? Примитивный такой, абсолютно ла́потный! Только, скажи мне, жалкое подобие представителя глубин адовых, какова цель? Чего ты добиваешься этими игрищами бесовскими?
Мрачная фигура, чернея провалом капюшона, оставалась безмолвной, но чувствовалось – внимает каждому слову.
Савва вдруг осознал, что, выключив в себе отца дьякона, коему так себя вести не приличествует согласно сану, поступил в данной ситуации правильно. Обхитрить эту лукавую стаю вряд ли получится, да и не стоит служителю церкви уподобляться нечисти коварной. Ну, а если спокойствие и эта внезапная удаль проявились у него, человека, в общем-то, далеко не бойцовского характера, значит это решение Всевышнего, видимо, по-иному пока нельзя.
Затянувшаяся пауза длилась уже несколько минут, но, похоже, присутствующих это не смущало.
– Ладно, сидите здесь, ковыряйтесь, а мне лично некогда!
Савва прекрасно понимал – его не выпустят! Направо – кусты, налево – заросли с глубоким оврагом, поэтому только вперед! Мимо землекопа, башка у коего размером с чугунок на крестьянскую семью, мимо оскверненных могил, гробов этих старых, мимо инфернальной сущности в балахоне…
Он успел сделать только несколько шагов. Голем вылетел упругой пружиной из ямы, да ещё, вражина, лопату выставил лезвием вперед, ощерился угрожающе!
Словно в штыковую собрался, а сам всего полтора метра ростом, но широк туловом весьма! Широк и мышцами бугрист, в рваной майке, порты грязного болотного цвета, большущие босые ноги, весь в бородавчатых наростах и, вообще, он напоминал внешним покровом коричневого ящера-мутанта.
Худощавый отец-дьякон остановился, сжал крестик правой рукой, левой пригладил свою аккуратную бородку и поинтересовался:
«Ты, болезный, персонаж из какой страшилки?»
В ответ молчание.
Савватия осенило. – Я понял! Наверняка хочешь прославиться? Всё, замётано! Будешь позировать для картины «Грязный квадрат»!
Будущий натурщик свирепо оскалился и, потрясая шанцевым оружием, издал гневный рёв, от которого зашелестели кусты, поднялся леденящий ветер, зловеще раскаркались вороны. В тот же момент с мирно лежащих на земле гробов слетели крышки и подхваченные злым вихрем ринулись на дерзкого насмешника!
Савватий успел только закрыть глаза и перекреститься! И… Господь сохранил, отвёл удар нечестивцев. Врезались те снарядами летящими в гробы, за его спиной стоявшие.
Стук, треск, хруст дерева, усилившийся вой ветра, истошный гвалт воронья, всё смешалось и давило на уши, но вкрался положительный момент – примолк озадаченный пещерник.
Он весь штык вогнал в землю, оперся на черенок, башку положил на лапищи и угрюмо стал наблюдать за происходящим. При этом нельзя было исключить возможность элементарного процесса в его мозгу, пусть даже и на самом примитивном уровне.
Тошнотворный запах тлена усилился, когда стих ветер. В наступившей тишине из одного гроба выбрался полусгнивший субъект, весь в струпьях, в истлевшей одежде и червях, кишевших по всему телу.
В другом перевернулась и уселась, словно в лодке, ужасного вида старуха с седыми патлами и в чёрном одеянии. Свирепо осмотрев присутствующую публику, она остановила взгляд на Савве и обдала его такой жгучей ненавистью налитых кровью глаз с жёлтыми зрачками, что у того дрогнули колени.
«Ведьма! Самая настоящая ведьма!» – ему вновь стало не по себе, опять лихорадочно заметались панические мысли, а в его воображении стали возникать самые кошмарные картины о кознях коварной не́чисти.
Вдобавок ко всем ужасам за спиной раздался скрежет и скрип отдираемых досок. Это обитатели домовин, стоящих подобно полку ПВО и целящихся в небо на страже местных рубежей, принялись выбираться наружу.
В принципе понять хозяев этих ящиков можно! Кому понравится, если к ним будут вламываться с грохотом различные летающие крышки от гробов, тревожить, понимаешь, ЭТО, пусть даже почившее и
