По следам

достаёт лопату. Скоро всё закончится. Так или иначе.
Но откуда я знаю этого человека? Откуда я могу его знать…и почему он пришёл ко мне?  Почему терзает? Разве на Земле мало людей?
***
–Надеюсь, мы никого не найдём, – настроение моё улучшается. Лес действует благотворно на кого угодно. Казалось бы – всего сорок минут от города, от шума и дрессированных огоньков, и время будто бы течёт иначе. И всё кажется иным.
–Чтоб я пошла к психиатру? – уныло интересуется Эрна, когда я начинаю копать. Земля поддаётся лопате как масло острому ножу. Рыхлая она и есть рыхлая.
–Да нет, просто как объяснить полиции? – я смеюсь. – Ну представь только – мы же должны будем сообщить полиции? И как мы будем объяснять? Так что я очень надеюсь, что у тебя просто крыша съехала.
Лопатой орудовать легко. Земля здесь жирная, плодовитая. Не думал что когда-то мне это будет важно. Но дожился. На что я трачу свой выходной? Комья земли расходятся под остриём лопаты, и это даже увлекает меня. Забавно, хотя и тяжеловато. Ну что ж, буду считать это сменой деятельности.
–Надо было мяса взять и гриль, – я пытаюсь развеселить Эрну. – Когда убедишься, что тут никого нет, сможешь вернуться к жизни. Да и так бы столбом не стояла, а?
Эрна не реагирует. Я оборачиваюсь, с внезапным сожалением отставляя лопату.
–Ну слушай, чувство ю…Эрна?
Ну что опять не так? хотя, когда оно, собственно «так» было?
–Я знаю его. Я знаю…– у Эрны дрожат губы. – Уйди оттуда. Уйди, Филипп.
–То приедь, то уйди! – я стараюсь выразить недовольство, но за ним испуг. Не помню, чтобы голос Эрны звучал так блекло и жалобно.
***
Я его знаю. Теперь я это точно помню. Я не знаю его жизни, не знаю чем он интересовался, но я знаю что он сделал. По телевизору показывали его лицо, перечисляли особые приметы – что-то о шрамах на руках; по городу висели ориентировки и фоторобот.
Полиция искала его, чтобы передать суду за совершенные им убийства. Говорили о четырёх семьях, которые вырезал точно он и ещё о трёх, причастность к убийству которых ещё надо было доказать. Для нашего городка это был ужас. Для нашего городка это было катастрофой и каждому жителю города настойчиво предлагалось тотчас сообщить в полицию при встрече этого чудовища.
Не рекомендовалось  обращать на себя его внимание. Не рекомендовалось заговаривать с ним, но вот сообщить…
–Это долг каждого человека! Каждого гражданина! Человек, которого мы ищем, назвав человеком по ошибке. Это монстр. Это чудовище, место которого в аду после смерти, а при жизни в тюрьме…– так вещали по телевизору и радио.
И мне выпал этот долг.
Меня не должно было быть в полумраке той ночи. Но я была. Я шла, проклиная очередную неудачную попытку жизни – нелегко кочевать от работы к работе, но нужно было. И я увидела его. Он стоял у дома Робинсонов, и заметил меня. А я его.
Я устала тогда. Краем сознания я узнала его, но я устала. И я прошла мимо. Спохватилась наутро, узнав, что Робинсонов больше нет.
Робинсонов не было. была лишь совесть, мучившая меня и память о тоскливом взгляде. Но это притупилось, притихло и я решила, что ничего не могла уже изменить. Надо было жить дальше.  И я жила.
***
–Это Лазаро Соуза, – говорит Эрна и смотрит на меня так, словно я знать его должен.
–Это что, твой бывший? – я всё ещё пытаюсь шутить, хотя раз за разом выходит всё хуже.
–Ты что, не смотришь телевизор? По улицам не ходишь? – шипит Эрна. Она зла. Причём зла на меня. Интересное дело!
–Я живу в цивилизации, если ты об этом, но это имя мне ни о чём…
–Он убийца! – Эрну прорывает, она кричит. – Убийца, вырезавший целые семьи!
–И что он делал в твоём видении и зачем я откапываю его труп? – вопрос риторический и бредовый. Теперь уже я устаю и злюсь. – Эрна, какого…
–Я его видела, да…я его видела! И не сообщила в полицию, это я виновата! Он решил, что я его друг! – Эрна несёт что-то непонятное, но я пытаюсь найти информацию. – Он решил, что я помогу ему найти покой. А я… уезжаем, Филипп.
–Ну-ка стой! – кто-то из нас должен мыслить трезво, и ослу понятно, что это я. – Ты совсем помешалась! Убийца, видения, рука на ночной рубашке… Эрна, либо объясняй нормально, либо заканчивай здесь сама.
Эрна делает глубокий вдох. Надо успокоиться!
–Его убили при задержании, – говорит она. Её голос похож на живой. Уже прогресс. – По телевизору сказали, что опасный маньяк Лазаро Соуза обезврежен. Сказали, что он оказал сопротивление при аресте и его застрелили. Дело было закрыто. Полицейских наградили. Но он являлся ко мне во снах…
–Думаю, что застреленных при попытке ареста всё-таки хоронят на кладбище, – я возражаю ей, но уже спокойно.
Она усмехается. Я понимаю её усмешку.  Наверное, проще пристрелить гада и сказать, что он пытался бежать, чем понимать, что это чудовище даже получив срок, будет дышать. Пристрелить и похоронить в лесочке. Чтобы его могила не стала местом постоянной мести тех, кто потерял близких или местом поклонения каких-нибудь восторженных отморозков.
Может быть, это не такая уж и мистика. Если это правда, то полиция будет в ещё большем восторге, когда мы проникнем в эту тайну.
–Что будем делать, Филипп? – Эрна ищет у меня ответа. Ещё интереснее!
–А ты хочешь объясняться с полицией или перейти в сумасшедшие?
Решай-ка ты, Эрна, сама! Влезла? Так взрослей.
–Если это он…– Эрна колеблется. – Филипп, если там есть тело, просто скажи мне.
Да? Сказать? и что ты сделаешь, Эрна? Позвонишь в полицию? Ладно, чёрт с тобой. Я отмолчусь.
***
Узнать в мертвеце кого-то невозможно. Во всяком случае, простому человеку без оборудования, но Эрну быстро сложило пополам от тошноты в сторонке. Мне же осталось стоять и смотреть на корни, беспощадные корни соседних кустарников и трав, которые понемногу начали прошивать разгнивающую плоть.
Глаз уже не было давно. Как и кожи лица. Но лоскуты её ещё висели на руках и органы ещё не до конца обратились в нечто. Кости кое-где проглядывали – совсем не голые, а покрытые как будто бы сероватым пушком…
–Ну что? – Эрну ещё тошнит, но я должен спросить, что она планирует делать дальше. – Считается это за покой? Вызываем полицию?
–Нет! – стонет Эрна. – Поехали отсюда. Я завтра пойду к врачу. Завтра же! завтра!
–Удачи, – вздыхаю я. – Что с телом?
–Пусть птицы, черви звери таскают! – рычит Эрна. Она уже дёргает дверь машины, заползает внутрь. – Это он, я чувствую. Пусть разлагается. Мне он больше не причинит вреда.
Я киваю. Как хочешь! Если ты права – он заслуживает не только бесприюта, но и ужасного посмертия. Если ты не права, то я просто дурак, угробивший выходной на…
Боже, да это даже по пьяному делу не перескажешь!
Я очищаю лопату о ближний кустарник. Хорошо что мы в лесу – в городе это выглядело бы подозрительно, а здесь идеальное место для убийств. Или для раскопки. Не знаю, стало ли Эрне лучше, успокоилась она или нет, убедившись в том, что права, но дальше её дело.
Я уже иду, когда…
Зелёный огонек настигает меня. Из ямы – импровизированной могилы. Зелёный огонёк в пустых глазницах того, кого Эрна назвала Лазаро Соуза.
И я спятил следом! Вот с кем поведешься, но да ладно, я и сам дурак.
–Поехали, – просит Эрна устало. – Это он. И он не заслуживает покоя.
–Как скажешь, – киваю я. – Не приходи ко мне с подобными просьбами больше никогда.
Она молчит и я точно знаю – растеряна. Ей действительно не к кому идти. Но разве это значит, что идти теперь нужно всегда ко мне? По-моему сегодня был пройден предел, после которого я имею право вовсе не открывать ей дверь. Это слишком. Для меня это слишком. Я простой человек, а не охотник за останками маньяков.
–Филипп, – уже у города Эрна обретает голос, – спасибо тебе. И прости.
–Не надо, – я морщусь. Общество Эрны невыносимо.
***
–Покоя нет.
Я стою в лесу. Я не вижу его очертаний, не чувствую его запахов, но понимаю – лес. Передо мною он. Я не видел его при жизни, но понимаю – это он, Лазаро Соуза.
Печаль в его глазах невыносима. Но в этих глазах есть и ещё кое-что. Торжество. Тоскливое торжество или торжество тоски? Я не знаю. Но мне не по себе.
Между нами шагов десять.
–Покоя нет, – говорит он и криво усмехается. Его кожа на месте, глаза тоже. Не труп, человек. или душа. Или я всё-таки съехал головой вслед за Эрной.
Эрна. Эрна, если переживу эту ночь…
–Ты гад, убийца и получил по заслугам, – он мёртв. Я видел его тело. Что он может сделать мне, живому?
–Смерть не прерывает жестокости, – говорит он. То ли я громко думаю, то ли он видит мысли. – Она лишь меняет её.
–Ты мёртв. И ничего не сделаешь живым.
Он сокращает расстояние между нами. Он уже близко, я могу почувствовать его дыхание, но его нет. А в следующее мгновение он бьёт меня по плечу, по-дружески вроде бы, только очень уж сильно:
–Брат, откуда в тебе вера в то, что жестокость уходит в могилу? Я хотел покоя. Покоя после. Но, видишь ли – не вышло.
–Поделом! – я сплёвываю ему под ноги. Он мёртв. Он ничего не сделает.
–Ну так не удивляйся!
Я просыпаюсь. Почему-то молча. Я даже не удивляюсь окровавленной подушке – здесь я лежал. Здесь было моё плечо. Что ж, это ничего.
Я зажигаю свет, потому что темнота невыносима. Она слишком объемна и в ней нечем дышать. Свет уродливой тенью наползает на темноту, загоняет её в угол, и я не сдерживаю вскрика, бросив взгляд на стену у кровати.
Чем-то красным (и мне меньше всего хочется предполагать чем), нервно и в явной спешке выведено:
Нечестивые кричат: Дай мне покоя, дай мне покоя, но покоя нет!
Надпись уродливо краснеет на стене. Она издевается надо мной – я это точно знаю. Знаю и то, что это своего рода благодарность от неупокоенного духа Лазаро Соуза, смерть которого не унесла его жестокости.
Знаю я и то, что Эрне звонить бессмысленно – она мне уже не ответит.