Портрет

Юрий Николаевич поздним вечером возвращался с работы домой. Он был заведующим сельским домом культуры или, как говорят местные жители, клубом. Бывший горожанин, переехавший в это село уже больше десяти лет назад, ещё летом 1925 года. А раньше он жил в Москве в большом многоэтажном доме в одном из переулков рядом с Тверской улицей. Приехал, потому что сложно стало находиться в столице бывшему прапорщику царской армии, хотя он и не был противником советской власти. Образование получил в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, но свидетельства об окончании у него не было, потому что только он начал писать дипломную картину, как в это время началась война с Германией. С чувством патриотизма пошёл воевать «за царя и Отечество». Высшее художественное образование дало право получить звание прапорщика при штабе сводной казачьей бригады. Затем началась революция, он оказался в Киеве, больше месяца болел брюшным тифом, долго лежал в беспамятстве. Не воевал ни с кем и ни за кого, но всё же для советской власти был царским офицером, да ещё и находившемся некоторое время на территории неподконтрольной большевикам. Об этом ему постоянно напоминали и это стало небезопасно. Знакомый Юрия Николаевича, тоже офицер, как и он служивший когда-то в царской армии, а затем воевавший в Сибири вместе с красными против Колчака, рассказывал ему о крупных сёлах, расположенных за Уралом, далеко друг от друга, в труднодоступных из-за плохих дорог, местах, но вполне самодостаточных населённых пунктах, в которых можно найти работу и пережить трудное время, затерявшись вдали от центра. Юрий Николаевич, недолго думая, взял в руки карту России, развернул её и двигаясь взглядом вдоль линии железной дороги, ведущей в Сибирь, заметил за Уралом село с красивым названием Воскресенское, обозначенное на карте небольшим кружком далеко в стороне от магистрали. Думал ли он тогда, выбирая это место, что таким образом сам определяет всю дальнейшую свою судьбу и что может быть здесь ему предстоит и закончить свой путь? Наверное, нет. Он ещё был молод и верил в будущую счастливую жизнь.
Теперь идя по тёмной улице, освещённой слабым лунным светом, шлёпая по подтаявшему снегу, он думал о том, что прошли годы, а он по-прежнему без семьи, без детей, без уюта в доме. Но на это был ряд причин. Самая главная из них была та, что осталась в Москве. Он помнил её все эти годы, с ней сравнивал женщин, встречающихся на его пути. Но в его глазах любая уступала ей. Она его не отпускала.
Юрий Николаевич с юности любил театр, но не мог себе позволить видеть сцену, ближе, чем с галёрки. Но как-то раз, когда он был уже на последнем курсе, один студент их Училища, молодой человек из довольно богатой семьи, учившийся только ради блаженной мечты стать великим художником, не смог посетить Большой театр и подарил ему пропадающий билет на хорошее место в первом ряду партера хотя и с края. Шёл балет «Лебединое озеро». Необычная обстановка, праздничное сверкание позолоты, хрусталь люстр, прекрасная и лёгкая танцевальная музыка симфонического оркестра, много света, всё кружило голову. Этот вечер он часто вспоминал долгими сельскими вечерами. Кордебалет стоял полукругом, и самая крайняя артистка была совсем рядом, кажется можно было дотянуться рукой. Она тяжело дышала после бурного танца и это движение груди, жадно хватающей воздух, приоткрытый алый рот взволновали тогда ещё юного Юрия. Эта минута, не больше чем минута, когда она стояла у края сцены решила для него всё. Он начал её искать, познакомился с рабочим сцены и узнал её имя и спектакли, в которых она участвует и, наконец, дождался у подъезда с большим букетом цветов. Она и, сопровождающие её подруги, очень удивились, что поклонник выбрал не солистку, а обычную ничем не выделяющуюся танцовщицу из ансамбля. Но ему она казалась совершенством. Так бывает. Здесь многое совпало и возникшее чувство оказалось столь сильным, что он навсегда был сражён той минутой. Они встречались, ей нравилось его обожание, но ответного чувства не возникло. Потом у неё появился другой. Встречи прекратились, но забыть её он не смог. Она превратилась для него в недостижимый идеал. Не осталось даже фотографии и с годами её облик стёрся в памяти, исчезли подробности, осталось только чувство чего-то для него очень дорогого. Уже не лицо он видел мысленно, а расплывчатый, но всё ещё сияющий лик.
Он зашёл в небольшой и тёмный деревянный дом, зажёг керосиновую лампу, стало веселее. За день изба остыла, нужно бы растопить печь. Готовить ужин не хотелось, и он развернул из тряпочки хлеб, вяленого карася, налил в кружку из банки простоквашу. В доме было тихо, тихо и на улице, только где-то далеко лаяли собаки. Пока ел, Юрий Николаевич вспоминал прошедший день. Как хорошо он начался. Яркий снег искрился на мартовском солнце. Идя в дом культуры, он представлял, как будет делать работу, которой его обязали: сделать портрет Вождя, копируя его с фотографии. В училище на последнем курсе, он написал не мало портретов с натурщиков. Приятно вспомнить, как сам Абрам Ефимович Архипов, посмотрев его этюд, сказал, что Юрий взял общий цветовой тон настолько верно, что превзошёл и его самого. Сказал это вслух в присутствии других учащихся. Конечно, много лет прошло без практики. Правда, иногда писал пейзажи, некоторые даже продавал, но больше дарил. Не было хороших красок, кистей. А тут для сталинского портрета власти где-то нашли большой набор немецких масляных красок фабрики Г. Мевеса и набор кистей «Рубенс». Откуда взялось это богатство здесь, куда добраться можно только жарким летом по высохшим как камень колеям или зимой по скованным морозом дорогам? Вид упаковок с красками и даже их запах вызывали желание создать что-нибудь серьёзное, творческое и красивое. Юрию Николаевичу казалось, что эти вещи пришли к нему из другого мира, того в котором он когда-то жил, где рядом с ним была надежда на лучшую жизнь, которая обязательно должна была ждать его впереди. Но вокруг были серые будни, как обычно говорят. Хотя цвет этих будней определяет сам человек. А этот день для заведующего клубом ярким сделали не только краски и кисти. В его жизни мелькнуло что-то необычное, не вписывающееся в общую картину серых дней. Что же это, пытался вспомнить он. Чьё-то красивое лицо, не похожее на другие лица. В нём были необычные черты, чувствовалась какая-то иная человеческая порода. Он вспомнил. В доме культуры решили организовать детский хор, и баянист прослушивал школьников начальных классов, которых привела новая учительница. Надо бы узнать о ней, думал Юрий Николаевич, закрывая вьюшку протопленной печи и укладываясь спать.
Учительницу звали Изабелла. Она приехала из Ленинграда, где родилась и прожила 27 лет в доме на восьмой линии Васильевского острова сначала в большой квартире, принадлежавшей их семье, а затем после уплотнения в одной комнате с матерью, которая вскоре умерла. Отца арестовали ещё раньше, и судьба его была не известна. Жить стало трудно, но Изабелла сумела попасть на учёбу в Агропедкомбинат имени Н.К.Крупской, на петроградской стороне. Учителей не хватало и поэтому ей дали такую возможность. После убийства С.М.Кирова она оказалась административно ссыльной. Ей, как и другим таким же как она, было «гуманно» предложено добровольно и за свой счёт ехать в Сибирь. Она, выбирая то же самое село Воскресенское, что и Юрий Николаевич, наверное, не думала, что здесь много лет спустя может завершиться и её жизненный путь. Но у неё была возможность реализовать себя в учительстве, в воспитании детей, чужих, но которые во время учёбы часто так привязываются к хорошим педагогам, искренне их любящим, что становятся своими.
В доме культуры Изабелла обратила внимание на высокого, но очень худого и уже не молодого человека, держащего в руках кисть и стоявшего в углу коридора у окна за деревянной треногой. Он взглянул на неё каким-то грустным, но не пустым взглядом и ей показалось, что она увидела родственную себе душу. Это было мгновение и забылось среди прочих дел этого дня, но вечером она вдруг вспомнила эти глаза, они снова промелькнули в её сознании. Почему? Может быть она выделила их из общего потока потому, что они были тоже из другого мира, из которого и её выбросила судьба.
Она вспомнила, как отец брал её с собой на прогулки по городу. Пешком они ходили к Зимнему дворцу, к памятнику Петру, к Исакию. Часто возвращались поздно, в городе уже включали освещение. Необычный искусственный свет делал всё вокруг романтичным и фантастическим. Маленькая Изабелла или, как её называли родные, Белочка, считала этот вечерний свет, состоящий из множества ярких ламп, непременной частью радостной счастливой жизни. Как и петроградские белые ночи.
Но в селе Воскресенское ночи были зимние длинные и тёмные. Она читала или писала планы будущих уроков при керосиновой лампе, слабо освещающей поверхность небольшого деревянного письменного стола, который был ещё и кухонным.
В следующий раз Юрий Николаевич увидел Изабеллу на улице недалеко от клуба. Она шла очень быстро, явно куда-то спешила. Он посторонился и поздоровался. Изабелла остановилась, тоже поздоровалась и улыбнулась. Почему-то Юрий Николаевич вспомнил яркие огни Большого театра, образ танцовщицы в балетной пачке и белом трико, запыхавшуюся в танце. Всё это быстро мелькнуло в его сознании. Но он сразу понял, что вызвало в нём то прежнее томительное чувство. Молодая женщина, стоявшая перед ним, после быстрого движения раскрасневшаяся на лёгком мартовском морозе не сразу смогла отдышаться. Эта поднимающаяся грудь под тонким пальто, прерывистое трудное дыхание опять, как и раньше взволновали Юрия Николаевича. Он сумел только сказать: 
-Я Вас видел в клубе, давайте познакомимся.
-Меня зовут Белла. Я тоже видела Вас. Вы художник?, - спросила она, улыбаясь.
-Был когда-то, вернее мог бы им стать. Теперь уж и не знаю, - ответил он, и тоже, хотя и грустно улыбнулся.
-А я знаю, как Вас зовут. Извините, я бегу в библиотеку и боюсь, что скоро закроется, - сказала она уже на ходу.
Юрий Николаевич медленно пошёл в клуб. Весь день было много мелких дел, но эта встреча с Беллой постоянно присутствовала в его сознании. Он как художник мог запоминать подробно форму лица, линии фигуры, цвет одежды. Но больше всего его поразило именно лицо Беллы, несколько вытянутое, с большими, чёрными глазами, необычный их разрез, нос с резким изломом у переносицы, тонкие, но чувствительные губы. Среди односельчан, с которыми он встречался последние десять лет и близко не было похожих. Это лицо не давало ему покоя несколько дней. И вот в один тёплый майский день она сама пришла в Дом культуры попросить его выступить в школе с рассказом о Третьяковской галерее. Юрий Николаевич и Белла обсудили что было бы интереснее для ребят. Оказалось, что она неплохо знала творчество многих художников. Особенно хорошо Белла восхищалась Эрмитажем, говорила в каких залах висят произведения Тициана, Рембрандта, Веласкеса. Юрий Николаевич знал многие из этих картин и тоже восхищался ими, но, когда о них говорила такая удивительная женщина, эти художники казались ему ещё глубже и прекраснее. Он