непонимания. Это было несправедливо, но я легко подавлял рвущееся из моей души чувство враждебности. Похоже, мои проблемы здесь только начинались. Я это чувствовал и боялся. Легче не думать о таком и радоваться благополучию в настоящем.
Возможно, единственным выходом оставалось стать суровым и беспощадным, чтобы своей властью не дать свершаться конкретным бедам и не допускать сомнений. Но смогу ли я что-то кардинально изменить, став сильнее Гизака и заняв его место? Ведь я просто начну выполнять привычную всем и понимаемую всеми роль, а новшества, внедряемые силой, а не пониманием, возведут границу между мной и остальными.
Я зримо ощущал всю ту огромную пропасть недостающих представлений, которую нужно постепенно заполнить, чтобы прийти к желаемому уровню отношений.
Мои ранние мечты возвысить племя до культуры моих представлений теперь выглядели очевидно невыполнимыми и наивными. Но я очень хотел найти верный путь, иначе терялся весь смысл моей жизни здесь.
Детский мозг - это очень непосредственное и беспокойное устройство. Я долго пытался сосредоточиться и отвлечься от реальности. Мне показалось, что в какой-то момент это удалось, и я задал свой вопрос наставнику: что делать? Четкого контакта не получилось, и я так и не понял: он ли ответил мне или же это было мое собственное подсознание. Ответ сводился к тому, что я должен насаждать доброту к близким в сердцах окружающих и не порождать ненависть. И пусть хотя бы одно существо полюбит меня и станет понимать, как самого себя. Можно было и не спрашивать: во всех последних воплощениях от меня ждали именно этого. Значит - подсознание.
Ступня почти зажила и напоминала о себе только по ночам. Рана не загноилась. Не высохшая еловая смола оказалась отличным средством, да и на мне все зарастало как на собаке, - преимущество детского возраста.
В один из прекрасных солнечных дней, когда сытое племя томилось в безделье, я сумел разжечь общее любопытство, новой соревновательной игрой. Сначала я рассказал идею отцу так, что его эта идея увлекла его и он объявил всем, что его Туюм может всех разшевелить новым способом.
Я вывел всех на искрящийся под теплыми лучами снег, разделил поровну, прочертил границу и строго наказал не пересекать ее. Две армии стояли друг перед другом, радостно предвкушая веселье, и пещерные шуточки так и сыпались с обеих сторон.
- Смотрите! - крикнул я и слепил крепкий снежок, - Это мой метательный камень. Все, кто рядом со мной будут биться этими снежными камнями с теми, кто напротив. Понятно?
Я размахнулся, и на лбу Гизака красивым веером, подсвеченным солнцем, разлетелись снежные брызги. Тот, как и в прошлый раз, даже не подумал уклоняться от какого-то снежка, и только глупо скалился в непонимающей улыбке. Но большинство ухватило суть игры быстро. Две команды дикарей взревели, и началась снежная битва.
Как бы я хотел иметь эту фотографию, где мохнатые, голозадые пещерные существа, рычащие по-звериному и оскаленные подобием жизнерадостной улыбки, кидались снежками как дети. Тогда я запечатлел эту сцену намертво в памяти.
Меня радовало, что Шида забыла отчужденность и резвилась с диким смехом как все. Мне даже показалось, что она перестала избегать меня.
Ближайшие соседи были привлечены нашими криками и, конечно, пожелали участвовать. Мы тут же разделились пещера на пещеру, и бой продолжался пока кто-то в диком азарте желания победы не впечал в свой снежок камень и на лбу игрока соседнего племени не выросла большая шишка. Чуть было не началась настоящая битва, но Гизак и Колап сумели остановить стихию. Шекил с законником другой пещеры затвердили правило, по которому камень в снежке будет компенсировася тройной добычей из запасов.
У меня появилась надежда, что с помощью новых игр удастся внедрить и новые этические правила.
От снежковой битвы все устали как после охоты. С тех пор мы не пропускали напрасно дни оттепели. К нам начали приходить команды даже из дальних пещер. Иногда мы сами всей толпой шли к соседям, чтобы вызвать их на бой. Правила все усложнялись, превращая игру в настоящую спортивную традицию.
Мы перезнакомились со всеми. Одним из интересных результатов стало то, что Зидан позвал одну из симпатичных соседок жить с ним в нашу пещеру. Она согласилась, и больше не потребовалось никаких формальностей. Тут же к нам была перенесена ее доля соседских общих запасов, и Зидан со своей новой подругой стали жить в ранее пустовавшей нише.
Снежная игра очень немало поменяла в нашей жизни. У меня появилась надежда, что путь возвышения я так или иначе найду.
По ночам начали досаждать волки. Теперь костер ярко горел всю ночь, и у входа всегда было несколько дежурных, которые отгоняли камнями особенно отчаявшихся тварей.
Мои рассказы опять стали популярны, и племя засиживалось допоздна, подолгу споря после каждой рассказанной истории, в которые я ненавязчиво вплетал идеалы своих представлений о справедливости. Я старался быть со всеми мягким, балансируя на той границе, за которой это могло быть расценено как слабость. Это давалось легко потому, что к моим странностям давно привыкли и меня больше не воспринимали вне племени.
Однажды ко мне подошла озабоченная мать моего сверстника и попросила вылечить его. Я подошел к шкуре, на которой тот лежал, и мать показала мне большую шишку на его боку. Это был нарыв. Видимо после укусов блох ребенок расчесал это место и внес грязь.
- Надо было сразу позвать меня! - вздохнул я, - Теперь будет трудно вылечить.
- Раньше шишки сами проходили!
Это было плохо. Значит, у него уже была заражена кровь.
Я выбрал длинную и узкую глиняную посудину, набросал туда щепок, натянул на горлышко подходящую промасленную кишку, из тех, что раньше использовали как емкость и, прокалив на печи, собрал деготь. Потом размешал небольшое количество меда и дегтя и густо смазал шишку, залепив ее шерстью. Приготовил горячий напиток из трав, сушеной ежевики и, чуть охладив, добавил меда, чтобы мать поила ребенка.
Но сверстника спасти не удалось. Хотя шишка через пару дней стала гораздо меньше, но появилось сразу несколько новых. Еще через два дня ребенок умер.
Пожалуй, я был расстроен больше всех. Никто не разделял моей печали. Дети вообще очень редко оставались в этом мире, им гораздо больше нравился далекий счастливый Мир За Горами. Они приходят оттуда и возвращаются обратно. Что особенного?
Но я находил оправдание в другом. Если бы выживали все, то скоро в пещере просто не осталось бы места. Это было хорошо, что выживали только самые крепкие. Поэтому я оставил мысли о том, чтобы экспериментировать с плесенью для получения антибиотиков.
И вот случилось, что Гизака охватила блошиная вертячка. Это чисто психологический синдром. Просто однажды становится невыносима эта суетня в шкуре, да еще настроение способствует. И тогда хочется бить все вокруг.
И вот Гизак с диким ревом молотил своей охотничьей дубиной по сталактитам, а народ расползался от него в разные стороны.
Я снял с костра кувшин с недавно поставленной водой и плеснул прямо в пасть Гизаку, когда он оказался передо мной. Тот захлебнулся на мгновение, взмахнул лапами и, вздохнув воздуха, судорожно закашлялся и на время забыл про блох. В следующее мгновение я оказался висящим перед его оскаленной мордой.
- Я могу сделать, чтобы у тебя больше никогда не было вертячки! - спокойно сказал я.
Гизак сквозь ярость заставил себя понять смысл сказанного и, успокоившись, поставил меня на ноги.
- Сделай!
- Хорошо. Но если я выгоню блох только у тебя, они снова полезут от других. Нужно выгнать блох у всех!
- Выгони у всех!
Я рассказал, что нужно делать, а сам приготовил большую порцию дегтя в жире.
Гизак тут же погнал народ купаться в ледяной воде. Когда прыгающие от холода вокруг костра соплеменники начали подсыхать, Гизак с Мураком хватали по одному каждого, а я втирал им в шерсть деготь в жире. Только Мурак посмел отказался вонять дегтем, и Гизаку пришлось предельно напрячь свой авторитет.
Во всех семейных нишах я насыпал измельченной сухой ромашки из своих запасов, и с блохами было покончено. Народ перестал чесаться.
Соседи очень быстро прознали, что мы больше не страдаем от блох. Первым к нам пришел Колап, но Гизак не посадил его рядом.
- Мы, Колап, теперь чистые, а ты грязный, - объяснил он.
- Знаю, - насупился Колап, - А сколько добычи стоит стать чистым?
- Гизак, - поторопился вмешаться я, - Кто придумал, как выгнать блох?
- Ты.
- Тогда можно я сам скажу, сколько добычи это стоит?
- Скажи, - беззаботно оскалился Гизак от моей новой причуды.
- Колап! Это стоит нисколько добычи.
- А это много? - нахмурился Колап.
В тот же день все соседи тоже избавились от своих блох. Но самое приятное, что ритуал коллективного купания мы теперь проводили каждую неделю, и звериная вонь немытых тел быстро выветрилась из пещер.
Мягкая зима закончилась, но снег еще лежал. Мне еще не исполнился год. Eсли следовать традициям племени, то на всех приходится одно время, когда прибавляется год к возрасту. Это случается весной, в первую теплую ночь, когда светит полная луна. Устраивается праздник, и все вплетают еще один продырявленный клык волка в свою возрастную косичку.
У меня еще не было даже косички. Но мое тело выглядело как у семилетнего, а поведение выдавало взрослого. Сородичи так и начинали меня воспринимать.
Стремительность моего созревания пугала меня самого. Сверхжизнь выпадает очень редко, но я слышал раньше, что в этом случае мозг, развивается ускоренно, пытаясь соответствовать навыкам индуцированного сознания и, соответственно, подтягивается тело. Мой век может оказаться короток, потому, что даже очень старое тело все еще остается относительно молодым по сравнению с опытом тысячелетнего разума. Но пока что этот процесс был мне на руку, иначе сошел бы с ума, пребывая в затянувшемся младенчестве.
Казалось, что мои злоба и ненависть остались в прошлом. Растущее мастерство в частых дружеских схватках принималось без протеста. Даже взрослые иногда затевали со мной в шутку бои. Они быстро начинали понимать, что их преимущество в весе и силе мало помогает против моего чувства боя и стилей его ведения. После того как два раза подряд я помог свалиться самому Гизаку, всякий раз победно запрыгивая на его живот, ко мне стали относиться достаточно серьезно.
Я изготовил из кожаного ремня пращу и вскоре вернул старый навык точно метать небольшие камни. Многих это заинтересовало, но, попробовав несколько раз, они теряли интерес, считая, что лапой это делать намного проще и удобнее.
Теперь, когда я выходил из пещеры, у меня за кожаным поясом торчала короткая палка с каменным наконечником, а в кармане лежало несколько камней для пращи.
Как-то я завел разговор о том, что хорошо бы обследовать глубины нашей пещеры. Дети вообще боялись туда лазить, а взрослые заходили редко и недалеко, насколько позволяли быстро сгорающие ветки и чувство осторожности.
Когда я заявил, что собираюсь пройти как можно дальше, и у меня будет долго живущий свет, со мной вызвались пойти только двое: двенадцатилетний Ундук, из распавшейся компании Зидана и, как ни странно, Шида. Она не могла сопротивляться своей натуре,
