Близнец

Часть 1

         Профессор сокрушённо развёл руками. «Ничего не понимаю, надпочечники продолжают функционировать, несмотря ни на что».
– Ты думаешь, прибор не сработал?
– Сработал… Я не про прибор. Я об адреналине говорю. Парень полгода в коме, а надпочечники работают, как у нормального… Мало того, как будто он только что забрался на Памир…
Профессор почесал в затылке и, разговаривая уже сам с собой, продолжал: «Надпочечники работают, как при сильнейшем стрессе».
– Знаешь, я тут подумал, мы не учли показатели крови. Нужно было снимать информацию с идентичного по генетическим параметрам объекта. Хромосомы, кровь... возраст, наконец.
– Но тогда это может быть только близнец. У него мог быть близнец? – сердито пошутил профессор.
– Я ночью смотрел осциллограммы мозга и кровь тоже, генетический материал. И они один в один совпали с моими. Подумал, что взял конверт не с той полки.
Брови учёного вздёрнулись, он посмотрел на сына, глядя в пространство за его спиной, словно что-то вспоминая.
– Ничего такого не припомню… ерунда какая-то.
Андрей достал из папки два больших конверта – свой и пациента, – подал отцу.
– Дата и время практически совпадают, вот только место. Алексей родился в Первом новосибирском роддоме. К тому же, время рождения отличается всего на несколько минут.
Профессор сосредоточился на бумагах.
– Знаешь, сколько людей рождается по всей Земле в одну и ту же минуту?
– Давай попробуем снять информацию с моих надпочечников… Посмотрим, как снизится уровень адреналина. Заодно и прибор ещё раз проверим.
– Да уж, надпочечники. Но это его собственные надпочечники вырабатывают этот адреналин. Это именно его нейромедиаторы генерируют норадреналин… – задумчиво произнёс профессор. Мысли его унеслись в прошлое.
–И потом, мы не знаем, где он сейчас, – усмехнулся Андрей, – может, летит с той выси по сей час… Помнишь, как фиксировали такое зацикливание у той девушки из Самары? В коме мозг может многократно прокручивать одни и те же кадры… Как вариант, последние.
– В таких случаях его давно не было бы в живых в результате болевого шока,– механически ответил учёный, продолжая вспоминать их с Аннушкой прошлое. 

                                                                              ***
 
          Они познакомились с будущей женой в Институте волновой генетики. Общая работа соединила сначала умы, а затем, значительно позже, и их самих. Так бывает: ты выныриваешь из пучины идей, догадок, экспериментов, и вот она перед тобой, та, что всегда была рядом, а ты не замечал…Словно обухом по голове. И в этой общей эйфории, когда догадка манит, дразнит, маячит совсем рядом и вот-вот откроется, вдруг появляется нечто большее – весомое, значимое другое. Они не думали тогда о детях, жили в других измерениях, подолгу задерживались на кафедре – бывало, что допоздна, когда уходила последняя электричка. И ничего не оставалось, как прикорнуть до утра в кресле; Аннушка устраивалась тут же – на маленьком диванчике. Вот тогда-то они и заметили рядом с собой исполнительную молчаливую Лизу, которая задерживалась из-за них дольше обычного. Она смиренно стояла у раковины, тщательно перемывая пробирки, и часами колдовала над стерилизатором.
– Какая у вас зарплата? – спросил её мимоходом Василий, тогда он ещё не дослужился до Василия Петровича. Кандидатская маячила в необозримом будущем, да и тема в общем смущала: слишком уж далека она была от реальности. «Ляжет под сукно, как тысячи других», – часто думал про себя учёный, но менять тему не хотел.
– Сорок пять рублей, – ответила та спокойно, словно это было нормой, чем-то непоправимым.
Василий взглянул на жену, ожидая её решения. Он принимал решения самостоятельно, но никогда не озвучивал, прежде чем не посоветуется с Анной. Та словно угадывала его мысли, и не было случая, чтобы думали они по-разному в смысле быта. Наверное, потому что для обоих быт ничего не значил. Зато на научном поприще между супругами разгорались жаркие баталии, хоть разводись. Анна была сильным биологом, требовала, чтобы в совместном проекте учитывались тонкости этой науки. Она не увлекалась так рьяно экспериментами, как Василий, зато всё тщательно проверяла, стараясь исключить неточности, предотвратить неожиданности. Они прекрасно дополняли друг друга, и это благотворно сказывалось на их совместной научной работе.
– А переходите к нам… и обязанностей не столько. Зарплата больше, будете хотя бы спать вовремя ложиться, –обратилась женщина к Лизе, в очередной раз угадав мысли мужа.
– Да не одна я… с сыном. Комната у нас в общежитии, – женщина поправила непослушную прядь под белым накрахмаленным колпачком.– Если б не комната, разве работала бы за такие деньги?
– А сколько мальчику?
– Скоро два, он у меня в круглосутках… В яслях болел часто, иммунитет… И спокойный, забираю только на выходные.
Супруги жили в трёхкомнатной квартире за МКАДом, институт в своё время выделил им жильё как молодой семье. И поскольку дома Анна с Василием бывали редко, то обустройство квартиры постоянно откладывалось, даже штор приличных некогда было купить. Посовещавшись, они предложили Лизе поселиться с мальчиком в одной из комнат, забрать ребёнка из яслей, пока тот не окрепнет. Решено было передать женщине все домашние обязанности: уборку, походы в магазин, приготовление обедов, обустройство комнат. С тех самых пор квартира Светловых приобрела жилой вид. Лизе удалось даже наклеить обои в одной из комнат. Первое, что бросилось ей в глаза, панели синего цвета в столовой, которых хозяева не замечали. «Этот цвет не располагает к приёму пищи, – были первые её слова, когда Лиза обвела хозяйским взглядом своё новое жилище, – вы поэтому здесь и не обедаете, что такие стены угнетают самый здоровый аппетит». Несмотря на своё подчинённое положение, она являла собой абсолютное достоинство, казалось, ничто не могло сломить волю этой женщины. Какая судьба скрывалась за её спокойным глубоким взглядом, какое прошлое? Периодически эта мысль посещала хозяина дома, но так же быстро улетучивалась, сменяясь следующей – о текущем эксперименте. Первое открытие, что рядом с ним существует совершенно другой мир – простая человеческая жизнь, – явилось к Василию только через полтора года, когда, впервые придя домой вовремя, он услышал радостный возглас Андрейки: «Папа, папа пришёл!» Мальчонка выбежал в прихожую и, обхватив ручонками колени вошедшего, радостно уставился на него своими огромными серыми полупрозрачными глазищами. Лиза удивлённо смотрела на сына, по её взгляду можно было определённо сказать, что такое его поведение женщину озадачило. Василий неумело подхватил ребёнка за подмышки и, подбросив невысоко, нервно пошарил в кармане. Неожиданно для самого нашлась там волшебная конфетка – видно, жена предусмотрительно подложила. От Анны трудно было что-либо скрыть, казалось, она могла предугадать любую неожиданность. С тех пор они с Аннушкой стали бывать дома чаще, и обязательно была у них для Андрейки какая-нибудь придумка: то птичку-свисток принесут ему с работы, то шарик, который под потолком может висеть, и достать его можно только сидя на высоко вытянутой вверх руке отца. Супруги искренне любили своих домочадцев, а Андрейку особенно. Один раз они даже ездили в Крым, в Феодосию, с Лизой и сыном, чтобы показать им море – и себе заодно. Вот только их вовсе не смущало, что в свои сорок они ещё ни разу не видели моря. Малыш однажды сказал, вернувшись из садика: «А Саша с мамой и папой были на море, оно большое-пребольшое… и синее». Так родилась у супругов идея показать Лизе с сыном море. Казалось, все трое взрослых привыкли к тому, что мальчик называет учёного папой. Своих детей у Светловых не случилось, наука заменила им детей, да и не чувствовали они себя в этом ущемлёнными. Так и жили, всех всё устраивало до тех пор, пока не постучалась к ним в дверь беда.
         Случилось это весной. Лиза впервые не накрыла завтрак. Выйдя в столовую, Василий Петрович увидел, как Аннушка, стоя в ночной рубашке, старательно намазывает масло на батон, неумело толсто нарезает сыр. И так неуклюже у жены это выходило, что, подойдя к ней, он нетерпеливо произнёс: «Дай я».
Лиза заболела, и случилось это так внезапно и некстати, что тут же обнаружилось бесконечное множество дел, которые, казалось, вершились сами собой – стирка, глажка, готовка, походы в магазин, проводы Андрейки в школу. Супруги делали всё, чтобы скорее поднять женщину на ноги, определили её в самую престижную клинику. Аннушка впервые за десять лет взяла отпуск, Василий регулярно помогал сыну по физике, а по выходным после посещения больницы они, чтобы отвлечь мальчика, отправлялись в кино или в зоопарк. Работа уже не казалась обоим такой важной и необходимой. Обыкновенные человеческие ценности на время взяли верх. Супруги действовали слаженно и не сговариваясь, словно высокоточный механизм, словно неведомая и неотвратимая сила руководила ими. Болезнь Лизина прогрессировала быстро, и никакие ухищрения – связи, деньги – не могли предотвратить неминуемого. Судьба неумолимо толкала их семейную идиллию к новому этапу жизни – порогу. Лизу уже перевели в выписную палату, когда случился новый приступ, после которого женщина уже не оправилась. Сразу после её похорон супруги оформили документы на усыновление. Вот таким невесёлым мыслям предавался сейчас профессор, не слыша, что говорит сын.
«Близнец… близнец… Дурак, жить бок о бок с человеком и ничего о нём не знать… Ведь тебе было так удобно, признайся? Если бы что-то ты вдруг узнал тогда, то пришлось бы менять свою жизнь, в которой тебя всё устраивало. Ты взял ответственность за неё… за ребёнка, когда позвал в свой дом. Хотел быть хорошим? Хорошим… И никакие приборы, никакие эксперименты не оправдают тебя, будь ты хоть самим Энштейном. Так тебе и надо, идиот!!»

2 часть

             Это был совсем другой мир – зелёный. Ярко-зелёные холмы, сменяя друг друга, громоздились, устремляясь к горизонту и отодвигая его черту всё дальше. Чайки, словно в замедленной съёмке, с криком кружили в воздухе: должно быть, где-то между холмами затерялась вода. И там, на этих холмах его всегда ждал он – белый в яблоках жеребец с длинными стройными ногами. Конь казался столь совершенным, почти сказочным, и Алексей мысленно представлял эту лошадь с огромными белыми крыльями и рогом, уходящим в бесконечность, хотя ничего такого он не видел даже на картинках. Конь всегда ждал его на том берегу, среди холмов. А он, Алексей, застрял на этом. Он не мог перепрыгнуть ту пропасть – или только думал, что не мог. Каждый раз, когда он прыгал, картинка мгновенно исчезала, и его тело устремлялось вниз, а сам он парил над ним и над пропастью, ожидая конца своего падения. «Попытка не удалась». Это повторялось снова и снова, но каждый раз, подходя к пропасти, гонщик надеялся, что на этот раз всё получится.

                                                                                                ***
                
                Своей матери Алексей не видел и никогда не искал. Он воспитывался в детском доме. Когда вырос, то уже понимал, что его дом был не таким уж плохим, во всяком случае голодным он