Попутчик

Мусатовой?
-Не то, чтобы к ней, а к её образу, к повороту её головы, к умению красиво опустить руки, к гармонии красок, к тихой мелодии. Я это чувствовал внутри себя, нёс осторожно и тоже боялся расплескать. Стал как-то по-другому жить, продал свой прибыльный бизнес, расстался с женой. Детей у нас не было, да и любви тоже. Мне меньше, чем раньше стали нравиться женщины, вернее они также привлекали, но и отталкивали в то же время своей суетливостью, как будто мы с ними находились в разных мирах. Вот, так и жил, - он остановился и грустно улыбнувшись, сказал, - Не пора ли нам обедать, вы не проголодались?
-Да. Неплохо бы сходить в ресторан, - ответил я.
Наш вагон был в начале поезда, а вагон-ресторан в середине состава и нам пришлось довольно долго идти, мотаясь в разные стороны, по переходам между вагонами. При этом внизу в открытых промежутках было видно, как быстро мелькали шпалы. Мы передвигались медленно, а скорый поезд летел и это необычное ощущение захватывало дух. Мне подумалось: «бывает ведь так, что человеку кажется будто его жизнь идёт медленно, вяло, тоскливо, а на самом деле, он летит по своей дороге к какому-нибудь повороту, за которым откроется новый простор. А бывает и наоборот. Вроде бежит человек, ему кажется быстро, а вагон его стоит».
В ресторане кроме обеда, мы заказали немного «армянского» и наша беседа, а скорее монолог, продолжился живее.
-Я нашёл для себя некую отдушину, стал часто ходить в Большой зал нашей Московской консерватории преимущественно на симфонические концерты. В музыке находил много общего со своим состоянием. И вот однажды известный пианист, живущий за рубежом и иногда приезжающий в Россию, как на праздник, исполнял с Большим симфоническим оркестром Второй концерт Рахманинова. Мне повезло взять билет в восьмой ряд, слева от прохода. Всегда стараюсь сесть так, чтобы видеть руки пианиста. Уже перед самым началом, разглядывая публику, я обратил внимание на молодую женщину, сидящую чуть левее меня и на один ряд впереди. Внешне она немного была похожа на Лену Мусатову с картины Гобелен, даже серёжки такие же. Но было у них и ещё что-то общее. Какая-то отрешённость от мира и в то же время как-бы и растворение в нём. На концерт незнакомка, вероятно, пришла одна. Я понял это потому, что справа и слева от неё сидели и разговаривали пары, с которыми она не общалась. Было видно, как эта женщина предвкушала наслаждение от музыки, как ожидала его. Вы знаете этот фортепианный концерт?
-Конечно, - воскликнул я, - это одно из любимых мною произведений. Что можно ещё назвать шедевром?
Он обрадованно продолжил:
-Это божественная музыка. Удивительно, как человек мог сочинить такое. Да, ведь я остановился на том, что меня чем-то очень привлекла эта женщина. Пожалуй, подумалось тогда мне, может быть своей непосредственностью. Все её эмоции свободно читались в больших широко открытых и сияющих глазах. Я незаметно стал наблюдать за ней. Зазвучали первые нарастающие аккорды. Видно было, как она напряглась. Подключился оркестр и полилась как весенние ручьи музыка первой части концерта. Я всегда поражался, как может пианист рассчитанными, мягкими ударами своих пальцев извлекать из фортепиано звуки, способные волновать всех в зрительном зале. Когда оркестр продолжил без солиста, я опять перевёл своё внимание на незнакомку. И тут увидел, как она подалась чуть вперёд и, немного приподняв, отклонила назад голову. Грудь её поднималась от частого дыхания, рот был приоткрыт. Она неотрывно смотрела на сцену. Я сам разволновался, хотя не сразу понял почему. Но не только музыка была причиной, было что-то ещё, вызвавшее моё внутреннее волнение. Оно шло от неё. Я этот понял. И, вдруг, вспомнил что давно в ранней юности уже чувствовал такое. Было это на первом курсе…, - он не успел закончить фразу, как в дверь купе постучали. Предложили пиво, я рассеянно взял две бутылки, машинально поставил на стол и тут же забыл о них. Я тоже был взволнован его рассказом, казалось, что и сам переживал вместе с ним. А потом почувствовал, как ему стало тяжело дальше говорить. Я слышал спазмы в голосе. Руки его слегка дрожали. И это волнение передавалось мне. Досадно, что нас прервали.
Но, наклонив упрямо голову и, видимо, применив усилие, он продолжил, повторив: «На первом курсе. В нашей группе училась маленькая некрасивая студентка из дальнего провинциального посёлка. Училась средне, ничем не блистала. Про таких говорят: серая мышка. Я не обращал на неё никакого внимания, меня тогда привлекали другие девушки, крупные, яркие, да и я многим нравился. Но стал замечать, что эта серая мышка стала часто попадаться мне на пути. Она ловила меня взглядами и ждала ответных. Однажды вечером, я один задержался в аудитории, чтобы срочно дописать стенгазету нашего курса. Она открыла дверь, робко зашла и, остановившись, молча смотрела на меня, а я на неё. Прошла минута, может быть две. Мы стояли и смотрели друг на друга. И вдруг, не смогу объяснить почему, я пошёл к ней навстречу. Тогда мне показалось, что нашу большую аудиторию я не прошёл, а как-то пролетел. И подлетая, видел только большие глаза, откинутую назад голову и чуть приоткрытый рот. Запомнил только это, - он остановился, немного выдохнув и, помолчав продолжил, -  Знаете ли, если женщина на что-то решится, то летит как в пропасть. Так вот, точно в таком же состоянии (неудачное слово, но другое на ум не приходит) я и увидел незнакомку в Консерватории. Но не каждый способен так отдаться музыке.
Адажио второй части, когда пианист как будто отрешённо перебирает клавиши на фоне широкой распевной мелодии оркестра мне казалось ближе всего походило на живопись Мусатова, на его «Водоём» и «Гобелен». Во всяком случае эти картины и эта музыка вызывают во мне подобные эмоции.
-Скажите, - не утерпел я, - а как она чувствовала вторую часть, адажио?
-Я видел у неё слёзы. Они не текли, но стояли в её глазах, - он замолчал, вспоминая что-то, потом добавил, - а в финале я увидел, как она прямо сияла восторгом.
После паузы, мы оба устало откинулись на спинки своих сидений.
Я предложил всё же выпить пиво, стоящее на купейном столике. Каждый открыл свою бутылку, и с жадностью отпил по нескольку больших глотков, как будто мы гасили жар.
-Вам, интересно, что было дальше?, - спросил мой попутчик, уже спокойнее.
-Конечно. Вы могли бы и не спрашивать.
-А дальше всё было проще. Я познакомился с ней. Сможете угадать, как её звали? Попробуйте, - улыбнулся он.
-Лена, конечно, - ответил я не раздумывая.
-Да. Она оказалась художницей. Потом показала мне и свои картины. Что бы Вы смогли сказать о них? - вдруг спросил он.
-Но я ведь их не видел.
-И всё же?                           
-Хотя, - протянул я, - попробую предположить. Можно сказать, почти наверняка, что она использует неяркие, но нежные краски, возможно темперу вместо масла. Рисунок у неё не точен, и вряд ли она училась в Академии, но ей это и не очень нужно. Главное – певучесть цвета, плавные линии. Ну, что, угадал?
-Почти всё верно. Только рисунок её не то, чтобы не точен. Она рисовала по-своему, не так, как все. Это в чём-то напоминает лаковую миниатюру. Фигуру человека могла написать такими линиями, что в них виден весь его характер. Художник-самородок. В Академии её бы, наверное, испортили.
-Но у вас с ней возникли отношения? - спросил я.
-Не то слово. Мы встречались, вместе ходили на этюды и я как зритель робко давал оценку её произведениям, постепенно мне стало казаться, что становлюсь ей необходим, в итоге мы поженились. У меня были хорошие деньги, оставшиеся ещё от давнего бизнеса. Купил помещение на Садовом кольце и открыл картинную галерею, в которой продавались только её картины. Я же организовывал и её персональные выставки, давал много рекламы в журналах, искусствоведам заказывал статьи о её творчестве. О ней заговорили, цены на её картины стабильно пошли вверх. А она была счастлива тем, что не имела никаких бытовых проблем и забот, я всё взял на себя. У неё было только творчество. И как она раскрылась! Картины становились всё лучше, казалось не было предела совершенству, - он вдруг замолчал, лицо его дрогнуло, но он сдержался и стал смотреть в окно.
Я тоже смотрел в окно и молчал, понимая, что ему нужно собраться, чтобы продолжить. За окном пошёл дождь, на ходу заливая наше стекло. Стало темнеть. Я вышел к проводнику заказать чай. Вернувшись, увидел его, также неподвижно и задумчиво смотрящим в окно.
-А теперь, - продолжил он, уже решительно, чтобы закончить рассказ, - её больше нет.
-Почему же? - сорвалось у меня.
-Она погибла. Ушла в лес и не вернулась.
-Как же это произошло?
-Последнее время я иногда замечал её неподвижно сидящей и долго смотревшей в одну точку перед собой. Мне тогда казалось, что она обдумывает будущую картину, но это состояние повторялось всё чаще и было всё продолжительнее. Потом она стала уходить из мастерской или из нашей квартиры. Приходилось искать, иногда её привозила милиция. Она не помнила, где была. Последний общий с ней день, мы провели на даче недалеко от Москвы. Нам нравилось там бывать, особенно летом. Рядом лес и озеро. Мы полюбили одну уютную поляну, полную лесных цветов, почти круглой формы, так плотно окружённую густой берёзовой листвой, что нам казалось, мы находимся в большой зелёной комнате. Она часто писала это место. А в этот раз мы приехали провести несколько выходных новогодних дней. Ничего не предвещало беды, мы рано легли спать. На улице разыгралась сильная метель, а под вой ветра всегда крепко спится. Впрочем, на всякий случай, я закрыл входную дверь на ключ и положил его в карман брюк. Уже глубокой ночью, от чего-то проснувшись, я увидел, что её рядом нет, не было её и в доме. Помню, как тогда обдало меня холодом, когда в кармане, я не нашёл ключ. Смутно помню, как бегал по лесу, из-за метели ничего не видя. Заблудился сам, домой вернулся только на рассвете. К утру намело большие сугробы, засыпало все дороги. Её долго искали, но только весной, когда стаял снег, нашли. Она лежала на нашей с ней любимой поляне, - он закрыл лицо руками и без звука сотрясался всем телом...
Вошёл проводник, чтобы отдать билет моему попутчику, мы подъезжали к его станции. Справившись с собой, мой попутчик сказал:
-А Вы говорите, что искусство только для развлечения, - напомнив о моём легковесном суждении, явившемся причиной нашего разговора, - Теперь вот еду на её родину собрать материал для биографии. Ведь жил с ней и любил, а толком не поинтересовался. Сейчас хочу создать о ней музей. Да и живу теперь ради этого.
В левую руку он взял свою сумку, а правую протянул мне:
-Ну что-же, прощайте. Спасибо Вам.
Я хотел спросить: «За что?», но вовремя поняв неуместность этого вопроса, только ответил:
-Прощайте. Спасибо и Вам.
Мы коротко посмотрели друг другу в глаза, он повернулся и вышел.  Следующая станция должна быть моя. Поезд тронулся, а я всё смотрел в окно, почему-то вспомнив своё же, понравившееся ему, сравнение жизни, как поездки в поезде. Сели мы с ним на одной станции, он проехал свой путь и сошёл, скоро сойду и я.