Дверь, которую я не мог не открыть

и вот эти таблетки, если будет больно. - Он протянул мне пузырёк.

    - А разве вы не положите её в больницу?

    - Не думаю, что разумно было бы оставлять её здесь. Вы видите, что творится? Ни врачей, ни медсестёр... Я только неделю назад вернулся из командировки на космическую станцию и никак не могу прийти в себя от увиденного. А тут ещё Кончита моя пропала...

    - Жена?

    - Да нет, кошка. Соседка перестала кормить её... - Он сокрушённо покачал головой. - Да, кто бы мог подумать, что эти чёртовы физики со своими фотонами...

    Врач отошёл от кушетки, на которой спала Надин (так звали привезённую мною девушку) и сел за стол. - Кто она вам?

    - Ну... - замялся я.

    - Понятно. Уезжайте из города до лучших времён. Есть у вас загородный дом?

    - Нет.

    - Тогда займитесь поисками. Или постройте себе хижину где-нибудь в глуши. Не нравится мне всё это. Ох, не нравится! - Он вдруг оживился. - Знаете что? Давайте перенесём вашу подругу в карету скорой помощи, да я отвезу вас в магазин своего брата. Он торгует... вернее, торговал всякими хозяйственными товарами. Кстати, и грузовик его возьмёте...

    - А как же ваш брат?

    - Умер от инфаркта. Я сам на прошлой неделе сжёг его труп в крематории.

    - А вы разве не собираетесь уезжать?

    - А кто будет лечить людей?

    - Но ведь скоро кончатся запасы еды...

    - Кончатся - тогда у них два выхода: либо снова взяться за ум, либо превратиться в трупоедов.

    - Боже! - У меня подогнулись колени, и я был вынужден опуститься на стул. - Каннибалы в конце двадцать шестого века...

    - Вряд ли они станут убивать друг друга. Скорее всего - поедать мертвецов...

    - А дальше что будет?

    - Отравления, кишечные инфекции, вирусы... Ничего хорошего их не ждёт.

    - Но как же вы в одиночку собираетесь их лечить?

    - Как сумею.

    - Но это же неразумно!

    - Послушайте, юноша, я старый врач, слишком долго занимался спасением человеческих жизней. Это мой пост, и я его не покину, что бы ни случилось.

    Я глядел на этого худенького старичка, упорно держащегося за своё призвание, и мне стало стыдно за себя, трусливого беглеца. Вероятно, он догадался, о чём я думаю, и улыбнулся мне:

    - Только не обвиняйте себя в эгоизме и равнодушии! Никогда, слышите! Просто живите! Вы же не можете спасти целую планету. Так что спасите хотя бы себя и Надин. У вас родятся дети, жизнь наладится... И я попробую помочь хоть кому-нибудь. Каждый должен быть на своём месте. Куда нам деваться? На Землю не улететь. Да и вообще наша родина - здесь, на Юноне.

    ***

    Не знаю, что заставило меня взять с собою Надин, то ли малодушие, то ли сострадание, то ли глупая моя гордость, запретившая мне объяснять врачу, что эта женщина не имеет ко мне никакого отношения. Так или иначе, я крутил баранку грузовика, кузов которого был забит продовольствием, одеждой и товарами из хозяйственного магазина, а за моей спиной спала спасённая мною девушка.

    Иногда она просыпалась и жаловалась на боль. Тогда я давал ей таблетку, и она начинала рассказывать о своей жизни.

    Как ни странно, говорила она свободно, связно, почти не улыбалась, и я тешил себя надеждой, что она одна из немногих, на кого не подействовало излучение.

    Из её рассказов я узнал, что она окончила факультет астрофизики и собиралась уже лететь на Новую Луну, в построенную недавно первую долговременную станцию, снабжённую мощным телескопом, но взрыв разрушил её планы.

    У неё был жених. Он тоже хотел лететь с нею, но сошёлся с другой женщиной, и Надин тяжело переживала расставание и даже хотела покончить с собой - так сильно она любила того парня.

    От самоубийства спас её всё тот же взрыв - после него девушка впала в постоянную эйфорию и разбитая любовь покрылась красивыми цветами.

    Я слушал тихий, спокойный голос Надин и думал, что же мне с нею делать. Воспользоваться её болезненной тягой к наслаждениям, в том числе и к сексу со мной, было бы нечестно и подло, а не отвечать на её ласки - надолго ли хватит моего терпения? 

    Так или иначе, Надин мне нравилась. Она была умной, доброй женщиной, и с ней я не чувствовал себя одиноким и никому не нужным.

    ***
   
    Я решил поселиться в заброшенном доме, стоящем у подножия лесистого холма, на берегу чистого ручья. Именно такое место, подальше от городов и больших рек, советовал мне выбрать врач. 
    Побродив по окрестностям, я вернулся довольный увиденным: место было высоким, почва - плодородной, вокруг - ни одной деревни. Судя по всему, дом когда-то служил дачей для горожан, любивших уединение на природе.

    Я вычистил комнаты, кое-что подкрасил, подновил, починил, и наконец внёс Надин в оборудованную для неё спальню.

    И потянулись суетливые будни. Я обрабатывал огород, собирал в лесу улиток, отвёл в сторону ручей и на месте его прежнего русла копал пруд для полоскания белья и купания.

    Девушка поправилась и тут же соблазнила меня, а я не в силах был устоять перед натиском её любви. 

    Однако меня не радовал этот странный союз. Надин замечала только красоту природы и поэзии, и мне казалось, что я для неё - пустое место. Я всё понимал, я сострадал ей, но её тупая отстранённость, упрямое нежелание (да и невозможность) откликаться на мои желания и чувства начали меня раздражать. Я знал, что бесполезно требовать от неё мыслей и действий, присущих здоровому человеку, но всё чаще ловил себя на желании влепить ей пощёчину, чтобы заставить слышать меня и делать хоть что-нибудь.

    Целыми днями она ловила бабочек или радовалась тому, что распустился новый цветок на её любимом розовом кусте, росшем у крыльца. Она любила вкусно поесть, но, если меня долго не было дома, не в состоянии была даже сварить себе пару картофелин. Да и разжечь в очаге огонь было для неё невыполнимой задачей. Так что мне приходилось всё делать самому.

    Только в постели Надин преображалась, и всякий раз, когда она, как тигрица, набрасывалась на меня, действуя умело и хорошо сознавая моё предназначение в этом занятии, я радовался призрачной надежде на то, что наконец-то она пришла в себя. Но, увы, страсть отступала, впитываясь в чёрный песок ночной тишины, и моя Надин возвращалась в состояние обезумевшей хиппи. Она лежала, утопая в блаженстве и бормоча поэтическую чепуху, а я думал о том, в какую ловушку попал, поддавшись слабости и придя на помощь обречённому созданию.     
    И ещё одно соображение не давало мне покоя: пока ей, впрочем, как и другим ей подобным, плохо и больно, её сознание ничем особым не отличается от моего, но, чем ей лучше, тем глубже она погружается в своё радужное одиночество. Я понимал, что ей хорошо в мирке постоянного счастья, но не мог избавиться от острого сострадания к ней. Я с ужасом думал о том, что вынужден жить с человеком, привязавшим меня к себе чувством жалости. Такая жизнь представлялась мне настоящей пыткой.

  Наконец я морально устал и не мог больше сдерживать себя. Как-то вечером, когда битый час мне пришлось уговаривать Надин помыться в пруду - а надо заметить, что нежелание мыться было её самой отвратительной особенностью, - я, выйдя из себя, дал ей пощёчину, после чего она послушно разделась и позволила себя намыливать. Этот случай испугал меня: я понял, что ещё немного - и я превращусь в бессердечного рабовладельца.

  И вот однажды на рассвете, когда Надин сладко спала, утомлённая ночными играми с моим телом, я осторожно поднялся с кровати, оделся и ушёл. Просто пошёл по дороге, не зная, что ждёт меня впереди, но надеясь на удачу.

  Я шагал, чувствуя себя студентом, бросившим надоевший университет.

  - Вот она, свобода! - кричал я так громко, что у меня першило в горле. - Я буду искать людей, похожих на меня, и обязательно найду настоящую любовь!

  Я стал насвистывать весёлый мотив, размахивать руками и вспоминать куплеты этой давно забытой песенки.

  К полудню я увидел вдали высотные здания Голдвина и решил обойти город по кольцевой дороге.

  «Как сложилась судьба у Стивена, Питера и Кристофера? - размышлял я. - А как поживает врач? Я даже не узнал имени этого героического старика...»

  Вдруг я остановился как вкопанный: передо мною на дороге лежали два трупа. Судя по одежде, это были мужчина и женщина. Я приблизился к ним и в ужасе отпрянул, увидев их пустые глазницы. Это были скелеты, обглоданные личинками насекомых. Я сошёл с дороги и дальше решил пробираться полями и перелесками.

  Внезапно хлынул ливень. Я промок до нитки, а ветер был невыносимым холодным.

  Я вспомнил, что недавно миновал пустой склад, и бросился к нему.

  Хорошо, что у меня в кармане, в особой коробочке, лежала электрозажигалка, а бетонный пол склада был усеян дощечками, кусками картона и бумаги. Я развёл огонь, развесил одежду на стульях, которые расставил вокруг костра, сел на корточки и, греясь, стал думать о своём будущем.

  Но ничего я там, в том будущем, не увидел, кроме тех двух скелетов: то и дело они всплывали в моей памяти, глядя на меня пустыми дырами и словно пытаясь мне что-то сказать.

  Чтобы отвлечься от этого жуткого видения, я начал размышлять о том, что оставил в прошлом, и представил себе Надин, сидящую на крыльце... Нет, только не это! - говорил я себе. - Назад дороги нет. Дверь заперта, а ключ я выбросил далеко в космос...

  Потом я подумал, что она, наверно, ищет меня, голодная, не зная, что же ей делать... Ей больно, она приходит в себя и понимает, что надо бы приготовить обед, и вдруг, вспомнив обо мне, начинает искать меня, голод обостряет её чувства и умственные способности... А меня нет, я иду куда-то в неведомое, натыкаясь на мертвецов, которые хотят сказать мне что-то важное... А Надин ищет меня...

  Я вскочил и стал бегать вокруг огня, чтобы вытряхнуть из сознания все эти жуткие образы. Внезапно взгляд мой упал на висящую на стуле мокрую куртку, от которой поднимался густой пар.

  - Дырка на локте! - воскликнул я. - Здесь была дырка - где она? - Я взял куртку в руки: на меня глядела аккуратная заплатка в виде сердечка. - Это же Надин! Она заштопала мою куртку... О боже!

  Слёзы полились у меня из глаз. Я прижал заплатку к губам и зарыдал в полный голос.

    ***

  Уже стемнело, когда я поднялся на крыльцо. Тишина. Сердце моё колотилось, предчувствуя беду. Я тронул дверную ручку, но никак не мог заставить себя нажать на неё - я боялся, что внутри подкарауливает меня пустота. Или смерть.

  Резко толкнув дверь, я вошёл в сени. Фонарик выхватил из темноты мешки, банки, ящики... Всё такое родное! Быстро же я привык к этому дому... Но тишина - она не просто действует мне на нервы - она отравляет меня страхом, явившимся ко мне из позабытых глубин...

  Наконец я встряхнулся и вошёл в спальню.

  Свет включён. На кровати сидит Надин, подогнув колени к подбородку. Слава богу, она жива!

  Я бросился к ней, обнял её и стал просить у неё прощения.

  - Ты вернулся, - сказала она, положив руку мне на голову. - Как хорошо, что ты вернулся, а то я искала тебя, хотела поделиться радостью...

  - Неужели ещё один цветок появился на кусте?

  - Да, цветок, но не на кусте, а во мне.

  - Ты сочинила новое стихотворение?

  - Ты его сочинил, Майки! Я беременна! О, какая же это радость, ты представить себе не можешь!

  А я мог, ещё как мог! Воистину, это была