жребий выпал именно ему?
Теперь мозг Дмитрия заработал на пределе человеческих возможностей в поисках чего-то такого, что внесением ясности могло немедленно успокоить, но ничего не находилось. Неясность возбуждала беспокойство и потребность срочно предпринять что-то, пока непонятное. Дмитрия буквально разрывало желание вскочить, рвануться, помчаться, но куда и зачем, он и сам не понимал. Оставаясь беспомощным в обстоятельствах, не до конца выясненных, он не находил себе места, хотя внешне это заметил бы не всякий человек. Но следователь заметил. Ему совсем не хотелось становиться свидетелем нервного срыва этого сильного человека, потому он стал уводить Дмитрия в сторону:
– Против руководства автосалона тоже возбуждено уголовное дело. Под следствием находится и персонал мастерской, участвовавший в заведомо фиктивном ремонте. Всего по этому делу проходят семь человек. Дело о вашей аварии и дело о махинациях вокруг вашей машины, скорее всего, объединят в одно.
Дмитрий слушал и смотрел на следователя, до конца не понимая, ему-то самому, что с того? Машина в клочья! Сам он отлеживается на больничной койке, изрядно изуродованный. До сих пор никто даже не обнадежил, останется ли он работоспособным и когда будет выписан? Неизвестно состояние и местонахождение супруги… Где их с Алёной имущество, где деньги, документы?
В его голове всё вдруг завертелось безостановочно, не оставляя малейшей возможности упорядочить сотни вопросов, ранжировать их по степени важности и первоочередности. Потом боль сквозь затылок принялась столь мучительно выдавливать мозги, что потемнело в глазах. А потом она принялась сверлить, сдавливать, перекатывать что-то в черепе. И когда Дмитрий намерелся предъявить несколько вопросов следователю, ему стало совсем плохо.
Ещё некоторое время окружающее пространство вращалось перед глазами Дмитрия. Он ухватился загипсованными руками за кровать, чтобы не завертеться самому в ставшей столь ненадежной системе координат, но стал быстро куда-то проваливаться...
Глава 23
Когда сознание вернулось, в тумане слезящихся глаз Дмитрий разглядел двух женщин, стоящих посреди палаты в чёрном одеянии. Тряхнув головой, насколько позволил шейный гипс, Дмитрий попробовал избавиться от мутности зрения и непонятного видения. Но чем дольше он присматривался, тем более резкими становились черные фигуры, а затем и лица двух убитых горем женщин.
Наконец Дмитрий узнал в них своих дочурок. В этот миг Настенька, старшая, с детства более близкая к отцу, не выдержала тяжести этой сцены и упала на колени, прильнув к груди Дмитрия мокрым лицом, а Дашутка, глотая слезы, ещё нерешительно стояла в двух шагах.
Палата тяжело молчала. Лишь Пятый выскользнул из нее, собираясь привлечь на помощь кого-то из персонала. Назревало что-то страшное и неуправляемое.
Теперь Дмитрий догадался обо всём. Но, продолжая на что-то надеяться, уточнил высохшими от волнения губами:
– Мама? Алена? – в ответ девочки зарыдали.
Дмитрию перехватило горло, сорвалось дыхание. Он до боли сжал губы, что было силы, втянув их в себя, плотно зажмурил глаза, стараясь сдержать чувства, разрывающие его изнутри, но не выдержал и беззвучно затрясся в рыдании, сотрясая неустойчивую металлическую кровать.
В голос безутешно рыдали дочери. Даже Первый, не зная, как быть дальше, медленно поднялся с постели и тихонько удалился. Остальные затихли, вынужденные из-за недвижимости наблюдать то, что им не полагалось. В палате разыгрывалась трагедия, превращавшая у них на глазах неизвестное до сих пор дорожное происшествие посторонних им людей в бесконечное, ничем неприкрытое горе.
По коридору озабоченно забегали медики, сочувствие которых проявлялось на их лицах. Они помогали, как могли. Успокаивающие уколы, сделанные Дмитрию и дочерям, на какое-то время загнали горе вовнутрь их души.
Дмитрий тяжело молчал, с болью всматриваясь во вновь обретенных им лишь недавно дочек, и боялся признаться даже себе, что именно он опять сделал их несчастными. Когда-то ушел из семьи, лишив малышек отца, а сегодня оставил их без матери. И хотя беда с Алёной произошла без его вины, но ведь не без его участия. К чему теперь оправдываться! Не будь Дмитрия, его машины и затеянной им поездки на Черноморское побережье, Алёна оставалась бы живой!
Всё это понималось им, как некие факты, с которыми теперь придется считаться всегда, но не воспринималось как нечто реальное, уже свершившееся, окончательное и безжалостное. Казалось, он всё видит в бреду или во сне. Казалось, всю невыносимую жуть еще можно с себя скинуть, достаточно лишь проснуться! И тогда опять смеющаяся и счастливая Алёна будет подтрунивать над ним, что-то петь и кружиться от не покидающей ее ни на мгновение радости. Радости, которая появилась у Алены с возвращением его, Дмитрия. Но воспаленный болью мозг всякий раз одергивал зарвавшиеся чувства и неугомонную память, призывал их жить уже состоявшейся трагической реальностью. Мозг не оставлял малейшей надежды, заранее превращая предполагаемую далее жизнь в ненужное и мучительное терзание больной души, не находящей успокоения на этом свете.
Но даже теперь, здравомыслие Дмитрия не покинуло. Ему вспомнилась радость Алены, впервые увидевшей так много денег, которые появились вместе с ним, и опять содрогнулся, в какой же нищете жила все эти годы его Алёна и девочки. И на какие средства теперь они сюда приехали? Где остановились? Ели сегодня хоть что-то?
– Девочки, меня здесь продержат, видимо, долго. Я понимаю, как вам трудно, но многое теперь проделать придется именно вам. Вы уж соберитесь как-то – Дмитрий тщательно избегал слов, прямо указывающих на их общее горе. – Чтобы на каждом шагу не встречать унизительные ограничения, вам придется узнать у следователя, где теперь банковские карточки, которые были в машине среди документов, и взять их себе. Это ваше законное право. Потому, даже если вам станут препятствовать, настаивайте, обращайтесь к прокурору с жалобой… В общем, деньги вам надо забрать. Ими в полном объеме вы можете распоряжаться по своему усмотрению. Сейчас я напишу доверенность. Заверите её у главного врача, а коды я написал на этом листке. Возьмите... Если карточек в машине не оказалось, а эти деятели могут всякое устроить, обращайтесь непосредственно в банк. По фамилии и доверенности там всё сделают. Аргументация проста – отец в больнице, а вы в чужом городе без средств. Вот. Ну, а появятся препятствия, станем вместе думать, как нам быть. Вы ведь голодные, уставшие… Сделаем доверенность, и идите, доченьки. Отдохните в гостинице до завтра.
Глава 24
Перед ужином опять явился следователь, но Дмитрий категорично отказался с ним говорить, не объясняя причины. Следователь, конечно же, понимал причину такого протеста.
– Вы пожалеете об этом! – стал он угрожать Дмитрию. – В материалах следствия пока далеко не всё ясно… И дело может повернуться в неприятном для вас направлении…
– Пошел вон! Теперь уже я позабочусь, чтобы ты пожалел хотя бы об этой своей подлости!
– Нашел с кем связываться! Будто тебе врагов ещё мало! – неожиданно добродушно заметил Дмитрию Первый. Он молча протянул наполненный стакан. – Прими за упокой души… Полегчает…
Дмитрий поглядел на него с удивлением, которое, впрочем, не выдал, но стакан взял. Может, действительно полегчает, понадеялся он на алкоголь, ощущения от которого не испытывал многие годы. Первый, не дожидаясь благодарности, отошел и улегся на своей кровати с призывом:
– Помолчим, мужики! Сегодня без дискуссий!
Глава 25
В кабинет главврача ворвалась растерянная и испуганная молоденькая медсестра.
– Марк Исаакович! Там опять… Там в шестой опять мертвец!
– Уйми эмоции, Туркова! Сколько раз говорить, не мертвец, а больной! Расскажи спокойно, что произошло?
– Так ведь… отравили… пена изо рта, как от шампуня… Страшно ведь!
– Историю болезни принесла?
– Ой! Я сейчас… – подхватилась медсестра.
– Постой… Хоть фамилию больного ты мне назовешь?
– Да, не помню я! Второй номер! Которого к нам вчера из реанимации перевели! После аварии, который…
– Ах, этот? Я ему доверенность подписывал. Тогда всё проще… У него же банальный посттравматический синдром! Потому и пена! Запомни! И прекрати больных пугать, Туркова, а то завтра уйдешь по собственному желанию…
– Всё-всё, Марк Исаакович, уже молчу! Так я побежала за историей болезни?
– Конечно! И ещё… начальника травматологии ко мне пришли. И лечащего!
Главврач энергично потер лобную часть преждевременно лысеющей головы и, игнорируя стоящий на столе городской телефон, потянулся к сотовому, однако на полпути рука его повисла.
– Нет! Сначала этих умников послушаю… Может, путное что-то предложат! – ограничил он свои ближайшие действия. – Надо узнать все подробности. И задавить любые разговоры на эту тему. И в отделении, и во всей больнице.
Через миг он всё-таки взял мобильник и напряженно замер, ожидая соединения – лучше подстраховаться, пока следователи не набежали.
– Марк Семёнович, извините, что отрываю вас от важных дел… Да-да, хорошо, без вступлений… Хотелось бы рассчитывать на ваше понимание в одном нашем деле… Да-да, опять! Вы же знаете, эксцессы профессии… Что вы, только один! Один! Но хотелось бы смягчить участие следствия и прокуратуры в этом деле… Ведь мы в нем жертвами оказались больше, нежели участниками… Да-да! Он транзитный, после автокатастрофы… Из реанимации? Да-да, к сожалению, успели перевести. Нет… Я пока не провел все обязательные процедуры, ведь только что произошло, но, думаю, это банальный посттравматический синдром… Кроме того, больной с опозданием узнал, что в этой же аварии, в которой он был за рулем, погибла и его жена, ехавшая с ним... Да-да! Такая травма для психики, для сердца… А он получил крайне тяжелые травмы… Мы, конечно, сделали всё, что смогли. Даже на успешный результат надеялись, и вот! Да, жалко! Конечно! Конечно, но наша вина-то в чём? Ах, да-да! Конечно! Ну, что вы, как всегда? Ах, теперь больше… На двадцать? … Ну, да! Да-да! Спасибо! До свидания, Марк Семёнович! Всего вам наилучшего!
Глава 26
– Зачем вы ему… подсыпали? – прошептал Пятый, вплотную приблизившись к закуривающему в туалете Первому.
– Сдурел, салага? – открестился от всего Первый. – Зачем он мне нужен? Может, это следователь ему… Оскорбленное самолюбие и прочее…
– Ладно вам! Мне он тоже… не понравился… Чересчур самоуверенный… На всё своё мнение заготовлено…
– Забудь! И смотри мне… Сам догадайся, салага, как я поступлю с тобой, если где-нибудь хоть тень на меня упадёт! А тип этот… Он для нашего дела был слишком опасен. Чересчур идейный и независимый. Он откуда-то знал то, что черни знать не положено! Таких вот комиссарчиков своевременно не остановишь, так за ними столько баранов двинет… Уж лучше их по мере появления пропалывать! Не то перетянут тех, кто пока шатается. Так сказать, народные массы! Пушечное мясо! Но нам они вполне пригодятся. Надо лишь за собой их умело повести, а не комиссарам в руки отдавать! Не напрасно мне отец завещал – бей, сынок, идейных. При любой возможности – бей их! Не то они нас перебьют! И тогда – конец всем нашим надеждам!
– Так ведь докопаются…
