АЗАРТ ЯРОСТИ.

Азарт ярости.
("Расскажи мне о ней").

© В.В. Луговский, 2020

Нет более одинокого человека,
чем тот, кто пережил любимую...

                Э.Хемингуэй

    Я был когда-то счастлив, что перекрестились наши судьбы -  я умирал, когда наши судьбы разлетелись. Для того, чтобы успокоится, надо отделить Ирину из своей души – она теперь «там», далеко, в незнакомой стране, а я еще здесь… Но никак не отделить. Хочется  вернуть хотя бы что-то, пусть какую-то частицу той жизни с Ириной, но ощутить ее, удержать, зацепиться, жить ей. Я знал, что это неправильно, но я уже не боялся ничего. Объективно Ирина умерла, я похоронил ее тело, которое очень любил, в «сырой» земле. Чувственно-телесной любви к ней теперь не может быть никогда.  Некоторые продвинутые граждане считают, что тело – всего лишь «скафандр», некая временная оболочка, про которую следует быстрее забыть. Однако  оболочка обладала собственным разумом и служила душе в земной жизни. Поэтому следует отнестись к телу уважительно и достойно похоронить его.
  Субъективно где-то существует сознание Ирины, называемое душой, но в земном мире, даже если веришь в загробную жизнь, это слабо утешает. Чтобы равно-душно относиться к уходу  близких в мир иной, надо иметь абсолютную веру, но с такой верой нам и делать здесь было бы нечего. Значит, есть куда жить и страдать…   
    Нестерпимо хотелось поговорить,  прикоснуться, заглянуть в глаза. И заглядывал…  на ее чудесном портрете, лучшей ее фотографии, которую я сделал несколько лет назад. Она улыбалась и говорила:
- Не расстраивай меня больше - на самом деле у нас все не так плохо.
И я отвечал:
- Тебе, наверное, «там» слишком хорошо, ты меня бросила, оставила одного. Так не поступают с любимым мужчиной…
- Ты в чем-то сомневаешься? Тогда почитай мои письма…, -отвечала она.
Письма? Письма…. Они действительно где-то существовали. Я не видел их лет тридцать или даже больше. Действительно, надо найти и почитать  письма, которые Ирина писала мне в основном до замужества.
    Я не порвал, не сжег ее письма, как поступают часто в молодые годы, относя эти бумажки к текущим подробностям. Я также поступал всегда с письмами мамы и вообще кого угодно, но однажды  пожалел…  Однажды я получил большое письмо от отца, в котором отец давал мне какие-то наставления, и, возможно, предупреждения и советы на будущую жизнь. Помню, их было достаточно много, эти строки родились наверняка из его опыта и беспокойства за мою судьбу. Прочитав, я порвал письмо и все забыл.  Тогда после поступления в институт, я был на «картошке»,  и волновали меня симпатичные девочки-студентки и будущая питерская жизнь со своими студенческими атрибутами. Через месяц мой отец  неожиданно умер. Получается, что порвал его последнее, прощальное письмо. Однако, несколько повзрослев к окончанию учебы, я вспомнил про письмо отца, но не мог точно вспомнить,  о чем он мне писал. Наверное, это было что-то важное и полезное для меня. И даже не в этом дело. Мне остро не хватало отца в то время – поговорить, посоветоваться о будущей работе и разрешить сомнения, которые  меня окружили со всех сторон, было совершенно не с кем. Короче, я пожалел… С тех пор рука не поднималась  рвать письма. Я складывал письма Ирины в пакет и перевозил тот пакет вместе с остальными бумагами при переездах - она не узнала об этом никогда. Я никогда не перечитывал их. И вот теперь…
    Я понимал, что затеял очень печальное  дело. Может,  и не потяну все перечитать, но чувствовал - пора. Я специально купил для этого дела бутылку красного вина и вечером, выпив пару стаканчиков, открыл пакет…  Взял в руки первое попавшееся письмо. Бумага в клеточку, синяя паста, подчерк с правильным наклоном… Письмо оказалось полустраничной запиской из роддома, когда у нас родился сын. Таких записок было несколько, и в каждой после восторгов от узнавания  моих глазок, губок и описания всех прочих достоинств нашего сыночка,  ее пронзительный крик о любви.
    «Миленький, очень хочется к тебе…. Так хочется с тобой целоваться, целоваться, а пока только представляю, как это хорошо….Ты меня так обнял, что я от удовольствия закрыла глаза и голова закружилась. Ванечка, миленький, любименький, обнимай меня еще крепче… А если бы ты только знал, как я скучаю, как мне хочется тебя видеть. Вот и сегодня тебя долго не было, я вся перенервничала, ничего не хотелось, ни с  кем не разговаривала, зато и расплакалась, когда ты пришел…. Ты знаешь, вот говорят, ребенок появиться и отношения изменяться. Чепуха! Меня к тебе тянет еще больше, я чувствую, что ты мне стал еще роднее и ближе…».
    Потом родилась дочка. И снова признания в любви и переживание счастья.
    «Когда сказали, что родила девочку, я заплакала от счастья. Мне ее показали. Хорошенькая, курносая и губы твои. Ты помнишь, я тебе говорила, если у нас теперь появиться девочка, я буду считать себя счастливой в этой жизни полностью».
    Однако уже в записках появилось беспокойство о маленьком сыне - не обижай, одного не оставляй, вовремя покорми. «Люблю очень, очень. Целую…».
    Письма, написанные Ириной в период наших встреч до свадьбы, читать без слез было невозможно из-за их непосредственности, детской откровенности и пропитанности счастьем от того, что она любила. Я осилил  несколько писем и убрал пакет в стол, заложив его папками и старыми журналами. Ярость душила меня от несправедливости, от злющей судьбы, которая прежде чем отняла у меня любимую женщину, мучила ее, пытала, подключив к этому нашу дочь. За что? За  желание Ирины  жить и любить? За ее эмоциональность, доброту, заботу о нас? Я понял, что ни черта не понимаю в этой жизни.  Что все мои потуги разобраться в течение десятков лет обернулись провалом, катастрофой, одиночеством ….
    Допив бутылку вина и не запьянев, я вышел на улицу и долго шел, не зная куда, пока меня не окликнул знакомый голос.
- Иван, от кого бежишь?
    Оглянувшись, увидел старого приятеля, с которым год не виделся. Он был старше меня лет на десять и давно вышел на пенсию. Когда-то мы работали вместе на крупном заводе главными специалистами, любили поговорить при встречах, вспомнить и все такое прочее. В прошлом у него тоже  была очень красивая жена,  которая умерла от этой же чумы. Он очень любил ее, о чем однажды мне откровенно рассказал.  «Маши  нет со мной, но зато в моей жизни была настоящая любовь. Я никогда ее не забуду».
    С одной стороны  мне сейчас не хотелось говорить ни с кем – ни о своем, ни о чужом, но неожиданно на ум пришла мысль спросить его – как пережить, можно ли пережить, когда станет полегче. Ведь он все это уже прошел, он уже как-то выжил. Я помнил  время, когда у него болела  жена. Хорошо помню, как они гуляли зимой под ручку по улицам, потом я встречал его только одного, потом…  Тогда я не понимал, как это происходит,  какая катастрофа его настигла, какие страдания он переносил вместе с женой. Только теперь….
    Он не знал, что умерла Ирина, а про болезнь знал. Услышав, бросил сетку на землю  и молча смотрел в сторону. Я спросил его:
- Когда же станет легче? Сколько надо отмучиться, чтобы ушла боль?
Он ответил мне, не глядя в глаза:
- Лет пять, шесть… Тогда станет легче. Вот уже четырнадцать лет прошло, как не стало моей Машеньки...
    Он опять скосил глаза в сторону, и я заметил, как они заблестели.
- Так что держись! Держись… Если какая помощь понадобиться, звони сразу…
- Василич, какая помощь? Чем ты можешь мне помочь? Или я тебе? Спасибо …
    И я побрел дальше, распрощавшись с другом у его подъезда. Я не знал куда иду и когда приду.  Но теперь я знал, что меня ожидает.  Пять, шесть лет… Или все четырнадцать?  Что же мне делать? Ярость душила меня…
    В панике я стал перебирать все приемы выхода из безнадежной психологической ситуации: много спать, много ходить, смотреть фильмы, читать книги, писать дневник, путешествовать. Путешествия… Куда я могу сейчас поехать? На дачу, на родину, в Петербург? Я мысленно проигрывал поездки в подробностях. Так…, приезжаю, делаю то, это. Хожу туда, сюда… Стоп-что-то не так. Чего-то остро не хватает. Опять -  еду туда, сюда. И опять что-то не так. Промучившись с этим несколько дней, все же понял, что я искал в этих поездках. Я искал каждый раз Ирину. Не мог найти ее там, где мы много раз бывали с ней вместе, а сейчас ее там нет, значит, и ехать бесполезно. Тогда как мне выбраться из этой ловушки? Чего от меня хотят, когда нет выхода? Когда я не могу найти выход? Нам говорят, что «здесь»  надо готовиться к жизни «там», тогда зачем мы сюда попали, когда настоящая жизнь «там». Здесь одна только мука и разочарование… Если бы  наши чувства с возрастом медленно угасли, заменились на что-то новое со временем, но их оборвали, когда еще не увяли розы….
    Ирина была счастлива, что у ней родилась дочка - «… я буду считать себя счастливой полностью». Теперь дочка предала нас, добиваясь какого-то своего, непонятного нам резона. Может быть, обязательно, чтобы в конце жизни стало противно? Чтобы во всем разочароваться? Смириться и ждать, за что тебя ударят еще? Я не знаю, но я хотел бы знать. Пока  хотел бы…
    Сейчас все против меня: жена умерла, дочка предала, возраст, работу не найти, книги больше не печатают, все связи обесточены,  все отношения свернулись в точку. У меня много доказательств, что я сам создал такую ситуацию. Копаться в прошлом и задавать вопросы теперь не вижу смысла. Все равно не ответят. За мной окончательно закрыли дверь  моей прошлой жизни, но  пока даже не приоткрыли дверь в новую жизнь. Я стою один на остановке троллейбуса, мокну под дождем, и неизвестно - возможно ли вообще отсюда уехать. Или так:  давай, добирайся сам, как сможешь. Может и доберешься куда-нибудь, если начнешь играть черными с судьбой. Не доберёшься, так  станешь мудрецом,  которому все до фени…
    Я всегда хотел научиться проживать каждый день с его моментами, простыми вещами и  укладом с удовольствием и смирением. Идеальная формула способа жизни: женщины, деньги и работа приходят сами. Если есть конфликт с партнером, то простить его и перевести на более высокий (сердечный или высший эмоциональный) уровень, где мы все братья и сестры.  Но нет у меня запаса благодати, чтобы  правильно жить.  Я не могу остановиться. Я не умею. Пожалуй, пойду -  не буду больше ждать синего троллейбуса…

                ***
    Ирина устраивала всю нашу жизнь, склеивала  семью, привлекала родственников, знакомых - от нее можно было хорошо подпитаться  в прямом и переносном смысле.  После ее смерти все  окружение  стало быстро исчезать. У меня, конечно, есть близкие люди, с которыми я иногда могу встретиться и поговорить, позвонить иногда… Они искренне за меня беспокоятся, пытаются оказать поддержку. Но ведь у них есть свои семьи, свои проблемы, своя текущая жизнь. Постоянно «висеть» у них на ушах было бы неправильно. Однако что же делать с моим душевным одиночеством, с моей эмоциональной изоляцией, с отсутствием любви к земной женщине и исчезновением семьи? Я вдруг понял, что у меня есть только две возможности: смириться с окончательным разрушением моего мира и отступить, списав все на судьбу, или действовать, проявить волю и начать новый цикл, отбросив всякий страх  перед