Сера в СССР

едва  заметные  тонкие  тропинки. 
    Паша,  всё  же,  не  пошёл  через  кустарник,  чтобы  немного  выиграть  время.  Сработало  какое-то  подсознательное  табу,  которое  с  некоторых  пор  само  собой  как-то  возникло  в  связи  с  этим  местом.  Прошлогодним  летом  был  один  случай.  Он,  вообще-то,  очень  давно  обращал  внимание  на  эти  симпатичные  снаружи  заросли  и  вот  прошлым  летом,  когда  они  казались  особенно  живописными  и  густыми  от  листьев,  он  решил  пройти  сквозь  них.  Как  он  и  догадывался,  там  внутри  оказалась  маленькая  полянка,  скрытая  со  всех  сторон  стеной  густого  кустарника.  На  маленькой  полянке  имелся  внушительный  камень-валун  и  старое  толстое  бревно.  На  траве  в  разных  местах  лежали  алой  мякотью  вверх  большие  куски  разломанных  спелых  арбузов.  Очевидно  арбузы  разламывались  как  раз  об  этот  здоровенный  валун.  На  нём  виднелись  красные  следы  арбузной  мякоти.  На  трухлявом  бревне  сидели  очень  молодые,  полуголые  и  длинноволосые  парень  и  девушка.  Из  одежды  на  них  были  только  брюки.  Одинаковые  брюки,  светло-голубые  и  сильно  расклешённые  внизу.  Лоб  и  затылок  длинноволосого  парня  опоясывала  ленточка,  а  волосы  девушки  были  настолько  длинные,  густые  и  пушистые,  что  вся  её  нагота  была  фактически  почти  прикрыта.  Белозубо  улыбаясь  и  сияя  двумя  парами  голубых  глаз,  они  почти  синхронно  протянули  Павлику  два  огромных  арбузных  куска.  Предложение  угоститься  арбузом  прозвучало  на  чистом  русском,  это  несколько  подкупало,  но  сильно  смущённый  Павлик,  всё  же,  испарился  с  полянки  почти  мгновенно.  И  вот  с  тех  пор  он  в  любое  время  года  обходил  эти  заросли.  Через  несколько  лет,  вспоминая  случай  с  Адамом  и  Евой,  он  думал,  что  повёл  себя  диковато  и  неуклюже.  Надо  было  взять  два  арбузных  куска,  сказать  спасибо  и  испариться. 
    Паша,  обливаясь  потом  и  задыхаясь  от  быстрой  ходьбы,  тихо  открыл  входную  дверь  и  нашёл  взглядом  их  обувь,  которая  всё  ещё  стояла  в  коридоре.  Ещё  не  ушли.  Через  три  минуты  наспех  приготовленная  жёлтая  мука  уже  смешивалась  с  остальными  компонентами.
    Когда  советские  дамы,  уходя  в  кинотеатр,  заглянули  мельком  на  кухню,  Павлик  с  абсолютно  равнодушным  видом  бывалого  учёного-исследователя  подносил  горящий  конец  лучинки  к  горке  порошка  в  маленькой  керамической  солонке.  Большая  вспышка  белого  огня  ослепила  всех  на  секунду,  как  в  типовых  киносценах  со  старинными  фотоаппаратами  на  треногах  и  магниевыми  вспышками.  Эмилия  Львовна  воскликнула  от  неожиданности,  а  мама  что-то  неодобрительно  проворчала  для  порядка.  Павлик  сквозь  белесый  дым  посмотрел  в,  ставшие  от  сверхизумления  квадратными,  глаза  Эмилии  Львовны.
    Ну  ты,  Паша,  даёшь  .  .  .    выдавила  она  из  себя  со  вздохом.
      Как  бы  там  ни  было,  но  несколько  дней  он  был  очень  доволен  собой,  да  и  вообще  доволен.  Полная  нейтрализация  парфюмерного  конфуза,  да  и  вообще,  сверхэффектная  сцена.  А  дней  через  десять  мама  как-то  сказала,  что  Эмилия  Львовна  просила,  чтобы  Павлик  пришёл  к  ней  на  работу.  Ей  срочно  необходимо  с  ним  поговорить. 
    После  уроков,  в  состоянии  волнительного  предвкушения  подошёл  Павлик  к  угрюмому  тёмно-серому  зданию  с  колоннами,  тускло  поблескивавшими  слюдяной  крошкой.  За  тяжёлой  дубовой  дверью  с  блестящей  бронзовой  ручкой  открывался  огромный  зал  с  колоннами  и  массивными  тёмными  скамьями,  по  периметру  которого  светились  настольными  лампами  застеклённые  конторки  с  окошками.  Мама  накануне  объяснила  маршрут.  Гранитная  винтовая  лестница,  гранитные  поручни,  тусклый  паркетный  коридор  с  гранитными  элементами,  настенными  плафонами  и  запахом  нафталина,  мастики  и  скипидара.  То,  что  в  больших  городах  делается  из  мрамора,  в  этом  городе  было  сделано  из  гранита,  известняка  и  бетона.  Дверь  в  её  кабинет  была  приоткрыта.  На  четыре  массивных  старинных  стола  с  вычурной  резьбой  всего  две  сотрудницы.  Эмилия  Львовна  и  её  пожилая  коллега  с  аристократическим  профилем.  Они  сразу  оживились,  усадили  на  стул  и  принялись  убедительно  расхваливать  и  доверительно  расспрашивать.
    Паша  втянулся.  Оказалось,  что  им  искренне  восхищается  супруг  Эмилии  Львовны  и  что  они  вдвоём  очень  хотят  подарить  Павлику  кое-что.  В  сумке  лежали  два  новеньких  конструкторских  набора  для  юных  радиолюбителей,  множество  аккуратных  старых  и  разнокалиберных  коробочек  с  разнообразными  радиодеталями  и  паяльными  принадлежностями.  Эмилия  и  её  коллега  стали  наперебой  ласково  уверять,  что  он  для  этого  как  раз  уже  созрел.  Аристократическая  дама  принялась  художественно  и  очень  сентиментально  описывать  радиотехнические  увлечения  своего  старшего  брата  в  юности.  Самодельные  радиоприёмники,  самодельные  бытовые  устройства,  прожжённые  паяльниками  и  припоем  столы  и  подоконники,  антресоль  набитая  до  отказа  приборами  и  кустарными  аппаратами.  Павлик  был  очарован  и  загипнотизирован.  Он  был  просто  счастлив  здесь,  но  под  конец  без  ложки  дёгтя  не  обошлось.  Уставившись  на  роскошнейший  тёмно-русый  локон  Эмилии  Львовны,  который,  закрывая  половину  лба,  фантастически  красиво  ниспадал  на  её  плечо,  околдованный  Паша,  вдруг,  расслышал  в  этом  райском  тумане,  что-то  очень  знакомое  насчёт  того,  что  ртутью  можно  отравиться,  а  кислотой  -  повредить  глаз.  Всё  сразу  стало  ясно.  И  романтика  почти  улетучилась.  Это,  конечно  же,  маманя  всё  это  представление  устроила,  они  тут  по  её  просьбе  так  стараются.  Ложки  дёгтя  хватило  для  исчезновения  романтической  атмосферы.  И,  всё  же,  его  постепенное  переформатирование  началось.
    Уже  через  полгода  в  закутке  за  ширмой  имелись  учебный  осциллограф  и  старый  гэдээровский  преобразователь  напряжения,  а  склянки  с  порошками  и  жидкостями  сменили  коробочки  с  зелёными  и  красными  резисторами,  с  диодами  и  триодами,  с  серебристыми  конденсаторами  электролитическими,  с  оранжевыми  и  голубыми  конденсаторами  керамическими.  А  на  подоконнике  начинали  пылиться  три  самодельные  монтажные  платы,  соединённые  разноцветными  проводами.  И  этот  кустарный  радиоприёмник  вполне  себе  нормально  работал  и  громко  звучал,  стоило  лишь  его  включить.
    Через  очень  много  лет,  вспоминая  довольно  длинный  радиолюбительский  период  своего  детства,  пожилой  Павел  Сергеевич  так  и  не  смог  достаточно  чётко  припомнить,  что  же  случилось  раньше:    его  остывание  к  Эмилии  Львовне  или  его  остывание  к  радиотехническому  творчеству  ?