Начало XX-го века. Одна из великих империй.
— Мне всегда помогало, и тебе сейчас поможет…
Снова этот гадкий напиток! Пожалуйста, только не его, хватит с меня этого отвратительного пойла! Я ведь даже не могу воспротивиться.
Лукавить не буду — на вкус он очень даже неплох, сладковатый с обжигающей нёбо кислинкой — но когда тебя изо дня в день пичкают одной и той же микстурой, какой бы вкусной и действенной она ни была, желание снова ощутить её во рту отпадает напрочь. Так бы и выплюнул его прямиком на свою подушку. Правда, тогда меня ожидает бессонная ночь под собственную симфонию кашля и неодобрительный взгляд моей дорогой матушки, которая неустанно работала, чтобы обеспечить меня хотя бы таким лекарством.
Не хотелось бы её обижать, особенно, учитывая наше положение.
Треть года содержать семью из трёх человек, один из которых беспомощен и слаб, словно только что родившийся телёнок, практически непосильная задача для одной женщины.
Папа, где же ты? Твой вынужденный отъезд слишком затянулся. Помню, в какой спешке ты собирал свой чемодан. Как бегал из одной комнаты в другую, не успевая переброситься с матушкой даже парой слов. Лишь изредка ты останавливался, видимо предчувствуя её очередной нервный срыв: подходил к ней вплотную, клал руки ей на плечи и, пытаясь изобразить уверенность, убеждал её в своём скором возвращении. Откуда, я, увы, услышать не смог, но это уже не столь важно. Важнее другое, очевидно, что ты не знал, когда сможешь вернуться.
И было бы странно, если бы мы это не заметили — но, конечно же, мы тебе поверили. В любящей семье не может быть иначе. Правда, если бы я тогда ещё не разрыдался, наша вера смотрелась бы куда убедительнее.
Это был первый и последний раз, когда я ревел так сильно, что даже не мог себя остановить. До этого мне приходилось плакать только из-за частых недомоганий или сильного желания поесть — иных способов сообщить о своём состоянии я лишился. Но тогда что-то как будто бы резко проснулось во мне на этот короткий миг и уснуло лишь после попыток матери как-то меня успокоить. Вместе с этим нечто, почему-то, уснул и я. Неожиданно и резко.
М-да, я стал каким-то уж слишком сентиментальным и чувствительным… после того случая.
Ладно… хватит думать о прошлом. Эти воспоминания отзываются в моём желудке неприятной тянущей болью. Лучше посмотрю в окно: уже заметны яркие вечерние звёзды, и никакие редкие облака, проплывающие по небесной глади, не помешают мне насладиться их дружеским перемигиванием…
Только вот, кажется — кто-то постучался.
⁂
Что ж, меня в очередной раз оставили одного. Кроме того, ещё и заперли. Жизнь творится где-то там — в задверье — пока я, в относительной безопасности, прозябаю на своей кровати. Естественно, кто захочет подвергать опасности своего беспомощного родственника, для которого любой незнакомец синонимичен самой смерти. Хотя, в таком случае, в дом бы его и не впустили. Не помню ни одного раза, когда матушка или сестра открыли бы дверь постороннему. Но и не было такого, чтобы от одного из их знакомых, пришедшего не в самый удобный час, меня скрывали за закрытой дверью. Кто же этот вечерний гость?
Судя по глухим звукам, доносящимся из прихожей, сейчас там активно обсуждается не иначе как чья-то судьба. Кто-то переминается с ноги на ногу, от чего размеренно поскрипывают половицы. Кто-то пытается тихо кричать, видимо, чтобы не беспокоить соседей. А кто-то мычит. Верно, именно что мычит, ни разу не произнося ни одного членораздельного слова. Насколько же нужно быть убедительным человеком, чтобы твоё мычание было столь тревожным, раздражительным и, судя по всему, осмысленным.
Дёрнулась дверная ручка! Опять! Кто-то хочет сюда проникнуть! Слышу толчок. Некто отступил своей тяжёлой поступью на пару шагов назад. Если бы я мог встать и хоть что-то сделать. Моя опасность — опасность родных…
Но вдруг всё стихло. Тишина зазвенела своим беспокойным колокольчиком. Это худшее, что могло случиться. Опасность, которая решила затаиться, куда хуже той, которая выставила себя напоказ. Погоди-ка, кажется, это ещё не всё. Я отчётливо слышу матушкин голос. Она из раза в раз повторяет одни и те же слова — с усилием, как бы сквозь зубы, будто понимания, что они уже ничем не помогут: «Не надо… не надо… не надо…»
Снова наступила тишина…
⁂
Дверь резко распахнулась, оглушительно ударившись о стену. Рядом с ней валяется вырванный из её деревянного тела замок. Что же это такое происходит?! Неужели нечто подобное ожидает и меня!
На пороге стоит мужчина… или нет. Я не уверен, является ли это человеком. Даже разделённый с ним расстоянием целой спальни, я ощущаю некий леденящий душу холод, исходящий из самых глубин его существа.
Оно сделало несколько неторопливых шагов вперёд. Матушка, стоящая не столь далеко, лишь молчаливо проводила его взглядом — её глаза слезятся беспомощностью и отчаянием. А моя дорогая сестрёнка попятилась к входной двери, видимо, в надежде, что успеет убежать и позвать на помощь.
Ещё немного, и оно окажется прямо надо мной.
Чем ближе оно ко мне, тем лучше я различаю его наружность. Крупное тёмно-зелёное тело. Оно мешковатое, расплывшееся, почти что бесформенное, будто клякса от краски. Его ноги вполне человеческие, но человечности они ему не придают — под весом всей этой массы, практически полностью их накрывшей, они бы уже давно подломились. Оно лишено какой-либо индивидуальности, характерных черт, присущих людям. Если и возможно представить олицетворение всех смертных грехов разом, то это существо подошло бы как нельзя лучше. Выше этого бездушного мешка можно разглядеть очертания его головы — и даже глаза. Его голова, или то, что её заменяет, и шея, обмотаны широким белым шарфом. Возможно, это единственная деталь его внешности, за исключением ног, которая хоть как-то намекает на его человеческое происхождение.
Всё. Вот и пришёл мой конец. Оно стоит возле моей кровати и смотрит на меня. А я на него. Смотрю в глаза тому, кто пришёл по мою жизнь.
Оно протянуло свою холодную распухшую руку. Нет! Я не позволю ему к себе прикоснуться. Я буду кричать! Помогите! Пожалуйста! Кто-нибудь!
Это бесполезно… из моего рта вырываются лишь бессмысленные крики и всхлипы.
Его ладонь почти что касается моего лица. Я пытаюсь помешать ему, но руки меня не слушаются… впрочем, как и всегда. Прощайте, родные…
⁂
Не может быть! Моя матушка… моя дорогая матушка подбежала сзади и схватилась за его шарф. Что есть мочи она потянула его на себя и слегка отвела от меня этого монстра. Если бы это было всё… кажется, её неожиданный манёвр привёл к тому, чего это существо боялось больше всего — шарф слегка ослаб и обнажил часть его лица…
Отсутствующую часть.
В глазах существа вспыхнула ярость. Но вместо того, чтобы разорвать всех нас на мелкие кусочки, оно истошно замычало, срываясь на истинно душераздирающий вопль:
—У муму мум! Мумму муммум ммуму!
Вдруг оно сорвалось с места и молниеносно покинуло квартиру.
Мне кажется, или я только что увидел боль в его голубых глазах. Разве у монстров могут быть чувства?
Не дожидаясь своего и моего успокоения, матушка подошла ко мне и приложила руку ко лбу. Её лицо охватил ужас. Всё настолько плохо, а я этого даже не чувствую? Она выбежала из комнаты и вернулась с уже набившей мне оскомину бутылкой.
Только не это пойло, пожалуйста, хватит. Как же я от него устал.
Увы, мои попытки отбиться от ложки бессмысленны. Оно снова оказалось во мне. Как же омерзительно вкусно!
⁂
Красивые вечерние звёздочки подмигнули мне. А я подмигну им. Вот так… Кажется, они рады обрести нового земного друга в моём лице. Облака практически рассеялись, а это значит, что они не помешают мне насладиться космической сюитой, сочинённой для меня небесными карликами и гигантами, чтобы отвлечь от болезни…
⁂
Я стою в… подождите-ка, как это — стою? Я. На своих двоих. В каком-то окутанном мраком коридоре.
Стою.
Это какое-то чудо! Как такое возможно? Долгие месяцы я провёл в постели, не имея возможности даже нормально присесть. Горе от ума — иначе и не назовёшь. Вместо того чтобы просто порадоваться, я пытаюсь найти причины этой радости.
А что, если я ещё и…
— Обрёл дар речи!
Как же хорошо!
Что ж, допустим, теперь я себя ощущаю более-менее полноценным человеком. Но где именно я себя им ощущаю? Этот коридор мне кажется до боли знакомым. Такое чувство, что это… ну точно, это она — прихожая, которую я каждый день видел из спальни. Это первый раз, когда я увидел её с такого ракурса. Хотя, наверняка, всё-таки не первый. До сих пор не отошёл после того случая на стройке.
Ну да ладно, раз пошло такое дело, почему бы не воспользоваться этим шансом. Прогуляюсь, осмотрюсь — знать бы только, сколько мне для этого отведено времени.
⁂
Коридор очень слабо освещён, создаётся такое впечатление, что он чуть ли не бесконечный. Его стены увешаны многочисленными зеркалами, обрамлёнными несколькими подсвечниками. Я уже посмотрелся как минимум в десять из них, и ни в одном не увидел своего отчётливого отражения. Какая разница, достаточно здесь света или нет — я хочу увидеть своё лицо — но вместо этого вижу лишь размытый прозрачный силуэт и тот, кажется, не мой.
Если подумать, я ведь, и правда, не помню, как выгляжу. Господи, даже больше — я не могу назвать своё имя. Дату рождения. Не помню своего детства… но помню работу… и тот несчастный случай, приковавший меня к постели. Кто меня заставил пойти на ту злополучную стройку?
Не помню — совсем не помню!
Погодите-ка, в конце коридора зажёгся какой-то свет. Яркий, как солнце, и алый, словно кровь. Я чувствую его жар. Как же мне хочется ощутить себя в нём. Я хочу соединиться с ним и окончательно забыться. Зачем мне воспоминания, желания и стремления, если они навсегда останутся лишь во мне…
Сзади послышался
