Пропал без вести – это надежда, еще не смерть, так что некролога не было и портрет с черной ленточкой на стуле не выставили в вестибюле института.
После заявления о пропаже в 1983 году гражданина Киргизии Александра Петрова, среди его вещей следователь обнаружил папку с машинописными страницами. Он забрал ее себе в кабинет для изучения, заглянул и уже не отрывался пока не дочитал до конца. Описываемые места были ему знакомы, потому что он занимался горным туризмом, что было естественно для города у высоких гор, и совершал вылазки с группой экстремалов со странным названием "Фуцинтоки", что по их уверениям происходило от японского: "мальчики, бегающие по горам".
В процессе чтения из страниц выпала засохшая зеленовато-белая бабочка, из тех, что встречаются высоко в горах, и еще картинка невероятной реалистичности. На ней как живой вздымался знакомый ему горный пик. Передним же планом, на снегу победно вскинули руки странно одетые коротышки - по сравнению с лохматым на ветру Александром посредине.
Прочитанное не могло быть выдумано не только из-за фотодокумента, а потому, что все сходилось даже в мелких деталях. Профчутье сопоставляло очевидное: Александр исчез бесследно - это факт, его сослуживцы отзывались о крепкой психике, что исключает суицид, а мать как-то уж слишком спокойно к этому относится. Ну и чудесная картинка, которую следователь просто не смог не оставить себе.
Чутье к делу не пришьешь, а налицо была не нулевая вероятность несанкционированного проникновения в республику. С этим должны разбираться компетентные органы. Следак написал на отдельном листке свое заключение, оформил рапорт, и папка отправилась в КГБ.
Что с этим делать не знал никто, гриф секретности не переступишь, все оставалось в узких кругах, да так безнадежно и повисло в забвении, но уже оцифрованное в виде файла.
Спустя десятилетия сопливый хакер из Приморья, разгоряченный наглостью взлома, вообразил, что ему достались Настоящие Секретные Материалы и безуспешно пытался загнать их за бешеное бабло журналюгам, но его всерьез не восприняли даже самые оголтелые СМИ. Тогда он просто пустил файл по рукам. И вот он - текст из той старой папки, написанный от первого лица.
Со мной случилось такое, что лучше никому не рассказывать. Не просто не поверят, а еще и санитаров позовут. Пребываю в довольно сложном потрясении. Прямо сейчас, на высокой орбите, дальше радиационных поясов, висит оперативная группа, готовая в любой момент убить всю электронику на Земле и даже всю электромеханику, а я к этому непосредственно причастен.
Напечатать на машинке то, что со мной стряслось, было естественно, я ведь со школы любил писать.
Конечно же, я дал прочесть своей космической подруге, а она скопировала листки корабельным компьютером, так что в итоге они достались всей миссии. Даже не спросив у меня разрешения, они использовали это живописание в своем досье на Землю. Я не в обиде, я их научился достаточно хорошо понимать и прощать то, что для меня непривычно и непонятно.
Компьютер даже приготовил версию отчета специально в расчете на мое примитивное восприятие. Даже не пытался вникнуть во весь огромный объем с инопланетными формулами и живыми графиками, но там была возможность показать только то, что касалось меня. Текст отчета был скроен легко и беззаботно, да еще перенимал характерные для писателей земли обороты и явную иронию, с которой этот супермозг со мной обычно общался. Вот самый многозначительный фрагмент, я его хорошо запомнил.
"Человеки - точно бабочки, стремящиеся из темноты на свет, влекутся из всего неприятного во что бы то ни стало - к радостному, и в наивной погоне за счастьем, склонны слепо верить, что особь противоположного пола, с которой возникла иллюзия взаимопонимания, никогда-никогда, ну просто быть не может такого случиться, чтобы вдруг ощутила разочарование или просто беспричинное равнодушие настолько, что даже и сказать-то станет нечего тому, кто недавно казался самым близким.
Наши человекологи достоверно описывают механизмы возникновения ослепляющей доминанты взаимоувлечения. Этот феномен у человеков, который так редок как рудимент среди высокоразвитых рас галактики, замечателен еще и тем, что у нас для него есть словесное обозначение - "сневер", а у человеков - нет.
Мы удачно получили возможность непосредственного наблюдения редкой формы сневера: одна особь земная, другая - нашей культуры, обе - высокоразумны, что противоречит общегалактической тенденции: чем выше разум, тем меньше сневер".
Во как значит: чем разумнее, тем устойчивее к снверу. Можно использовать как тест на разумность, который я, кстати, уже провалил не раз.
Но с заявленной тенденцией явно что-то не так: я бы сказал, что сневер у нас многим очень даже не просто дается. Вот я, можно сказать, не по годам крутой горный турист с мужественно-привлекательной внешностью и это, казалось бы, должно быть гарантией женского интереса, но моя, бывшая уже, подруга легко и внезапно переходила на визг так, как будто в такие моменты я был ее ненавистным врагом.
Это не она виновата, ведь у всего есть причины. Возможно, я даже больше давал повода, но... у нас женщины почти все какие-то очень ищущие и поэтому избыточно требовательные, им нужны только безупречные герои, но таких нет в природе. И поэтому жизнь женщин у нас черным-черна.
Неудивительно, что однажды истерические разборки мне до невозможности осточертели и возникло решительное нежелание продолжать терпеть. Живо вспомнив, как на партсобрании прорабатывали моего отца, вздумавшего разводиться с угрозой отлучения от партии за несознательный проступок, я сбежал в горы от абсурдных проблем.
Горы - это мир, где нет места выносам мозга. Здесь не нужно как можно драматичнее демонстрировать свою правоту в никчемном споре.
И вот, я шагаю под тяжелым рюкзаком по еле заметной тропе, среди кустов колючего барбариса, фонтанами раскинувших зеленые ветви, густо усыпанные свисающими черно-фиолетовыми ягодами. Поросшие арчой склоны ущелья здесь круто уходят к небу. Слева громко шумит скрытая непроходимыми зарослями река, а впереди над ущельем вздымается белоснежной макушкой остроконечная гора Аман-Тоо. Все, кто заходят в это ущелье, первым делом видят ее, и я всегда как бы здороваюсь с ней: привет, снова увиделись!
В такую жару любой родничок в радость, а когда с высокой скалы чистейшие струи разлетаются брызгами, в которые вплетается радуга, то просто нет большего наслаждения, чем стоять внизу, не опасаясь даже, что на голову слетит камень.
Под насмешливый шум горной речки я с удивлением предположил, что, возможно, я сам все портил с упорством барана и со стороны выглядел точно так же дико и несносно. Я никогда бы не сознался в этом там, а здесь признавал с печальным сожалением. Нужно избавиться от липких привычных бытовых реакций, отдохнуть, вернуть уверенность, меня ведь ждет интересная работа.
Арчовые заросли сменила роща горных берез, и вскоре показалось каменистое русло грохочущей Джынды-Су, что переводится как дурная вода. Перейти эту речку было немыслимо потому как быстрые и мощные струи били в огромные острые камни, между которыми глубина могла быть какой угодно. Однажды, возвращаясь по эту сторону ущелья, чтобы перейти Джинды-Су, пришлось идти до самых истоков у недалеко возвышающейся скальной стенки, с которой извергалась ледниковая вода, но перейти русло решились лишь ранним утром, когда на леднике сверху прекратилось таяние. Сейчас я как раз шел на этот ледник, чтобы провести свой отпуск в одиноких альпинистских вылазках.
Опять захотелось пить, и я сбросил рюкзак на камни, с облегчением расправив ноющие плечи. Солнце из безоблачного неба жестко излучало горный ультрафиолет. Футболка вымокла под рюкзаком и теперь приятно леденила спину.
Это место посещают очень редко, вокруг девственная чистота, только на ветке березы, видимо уже очень давно, висели выцветшие до белизны горные ботинки.
Я подошел к беснующейся реке. Кипящий поток легко ворочал камни и полировал их крупным песком. Напившись мутной от белой ледниковой взвеси, но гарантировано стерильной воды, я снова впрягся в рюкзак и пошел вверх вдоль реки.
Мы с товарищами были там весной и, планируя маршрут, заранее подняли сюда продукты и снаряжение. Но наши планы сорвались. Этими продуктами я и намеревался воспользоваться.
Ущелье было крутым и коротким. Не прошло и часа как заросли кустарника и корявых но живучих берез, разбитых селями, остались позади. Я довольно быстро преодолел утомительный взлет скалистого склона и вышел к ледопаду.
Неровная, изломанная стена льда возвышалась над грудой камней. Кромка снега надо льдом ослепительно сияла.
Как специально для меня, раздался пушечный грохот, и огромная глыба, отколовшись от ледника, в облаке пыли полетела в змеящееся внизу русло речки.
Я невозмутимо разжевал конфету и, подойдя ко льду, напился из чистых, но безвкусно-горьковатых журчащих струй. Здесь под огромным камнем мы устроили тайник. Недалеко находилась хорошо утоптанная площадка. Я натянул свою рыжую памирку на стойки, разложил спальник и разделся с намерением позагорать не только в области лица и шеи. Солнце вот-вот должно было зайти за гребень, как раз чтобы не спалить мне шкуру. Я разлегся под горячими лучами и замер, наслаждаясь отдыхом.
Ноги с непривычки тупо гудели, а тело ломило приятной болью.
Как раз вовремя, когда кожа начала убедительно побаливать, меня накрыла тень от ледяной стены и сразу подул пронизывающий ветерок. Я вскочил на ноги. Хотелось еще немного солнца, но загорать лучше было в движении. Схватив ледоруб, я вскарабкался по изломанным скалам на верх ледопада.
Под фиолетово-синим небом вокруг огромного снежного поля раскинулось знакомое полукольцо гребня, увенчанное обманчиво близкими вершинами.
Поодаль я заметил облачко, лежащее прямо на снегу. Оно было почти незаметно
