когда обуглится и истлеет буря, когда яйцевидные глазницы луж стылой синевой просверлят череп земли – так мог бы я написать, владей я искусством поэтов-маньеристов – когда в южном углу небосвода театральное облако напыщенно вывалит хрустяще-белую гроздчатую мускулатуру для прощального обозрения раскрывшемуся пространству – о, легкомысленно надеяться, будто этакая туша способна парить в зените, его тяжесть и громадность предполагают опору на горизонт, и ты никогда не доживешь до нее, ведь и смерти ты никогда не достигнешь? – когда зигзагообразные, желтые, как болезнь, линии, знаменующие автобусную остановку, взревут, бросаясь в треугольные выпады, а на последнем резко падая из раскосых атак в перпендикулярную бордюру защиту, когда безмолвно вытаращатся матрицы бликующих ртутью окон в чертоге административного ампира, мимо них я проезжал и однажды догадался, что любое из окон – особое сновидение-комната, и если снится изначальное море и сизая полоса пляжа, где я задыхаюсь от нетерпения показаться голым, всегда, почему-то, пасмурно и почти безлюдно, а вечером меня увезет смарагдовый поезд, нет, слышите, никакого единого мира – кто измыслил этот бред? – в стеклах прямоуголен и сиренев движущийся противосвет, причиняющий хотя бы робкое подобие жизни зеркальным вселенным, возможно, мешки этих миров сообщаются тонкими белесыми трубками, но полузамкнутое сновидение пребывает вечно в себе, сколь ни малое время ты погружался в него, в каждом желудке, в каждой камере-универсуме мы повинны родить божество, deus ex machina, бог из машины алхимических желаний, бутылочные горла циклических потопов, операции великой работы, отбирающие наилучшие части природы – фильтрация и элаборация, тогда... |
