Блогер, чао!

узнал и поэтому был очень и очень осторожен.

***
Сквер напротив управления был напрочь глухим и заросшим. В нём, как нарочно, совершались различного рода преступления, но почему-то это никого не волновало.
Мирон Прибавкин, как добросовестный служитель Фемиды, прогулочным шагом пересёк дорогу исключительно на зелёный, якобы прошвырнуться в тиши природы и съесть свой пирожок с повидлом, и только потом, когда его уже не могли видеть из управления, бросился под сенью деревьев и увидел Галину Сорокопудскую: она, как маяк, возвышалась над буйными кустами жимолости и так отчаянно семафорила оттуда, что всем было ясно, здесь замышляется преступление века!
Мать мой женщина! – досадливо скривился Мирон Прибавкин, схватил её за руку и не обращая внимание на вопли протесты, уволок в самую мрачную, дальнюю аллею, служившую управлению полигоном для отработки методов борьбы с вооруженной преступностью.
– Куда вы меня тащите?! – наконец взмолилась Галина Сорокопудская и с отчаянием вырвала руку.
И он узнал её. А-а-а! Боже! Всё было кончено! Комплекс неполноценности схватил его за горло железной хваткой и едва не убил: она была! Была центровой в сборной страны по волейболу, а именно этот вид спорта Мирон Прибавкин обожал и не пропускал ни одного матча, и конечно же, видел её упругую попку куда более чем в сексуальном ракурсе. «Опять слюни пускаешь!» – обычно кричала жена Зинка, когда он смотрел по телевизору женский волейбольный чемпионат. Вот почему я на неё запал, понял он, считай, по заочному знакомству, но теперь она на меня точно не взглянет!
– Вы ничего не понимаете! – шёпотом вскричал он на остатках гордости, воровато оглянувшись по сторонам. – Если нас увидят вместе!.. – он издал такой звук, как будто каркнула ворона, и сделал соответствующий жест по горлу большим пальцем, чтобы показать, насколько всё серьёзно.
– Я поняла, я поняла… – тотчас по-детски залепетала Галина Сорокопудская. – Я больше не буду… никогда не буду…
И приняла настолько покорный вид, что Мирон Прибавкин аж залюбовался, особенно его волновал её великолепный спортивный стан Дианы Милосской, будто нарочно созданный для того, чтобы его исследовать вдоль и поперёк, как прекрасную лунную поверхность, на которой якобы побывали американцы. Мирон Прибавкин так расчувствовался, что ему захотелось тут же прижаться к Галине Сорокопудской все телом и даже душой, однако он не знал, как незаметно преодолеть эти противоречия. Поэтому он взял себя в руки и сказал, нарочно официально, прочистив горло:
– Я буду заниматься со своей стороны, а вы обратитесь в частное борю розыска… – он снизу вверх просительно посмотрел в её прекрасные серые глаза, и сердце его проткнула большая цыганская игла, ему стало физически плохо, как если бы из него ушла вся энергия. Вот втюрился! – понял он, как мальчишка! – Пожалуйста, вам визитка, – подал он осторожно двумя пальчиками, нарочно держа её вытянутой рукой подальше от себя, словно Галина Сорокопудская была гадюкой со смертельным ядом.
– Сказать, от кого?.. – невинно заморгала ресницами Галина Сорокопудская, как кукла Барби.
– Не надо, – снова воровато оглянулся он, – там о вас всё знают, – добавил чрезвычайно таинственным голосом.
– Откуда?.. – так же чрезвычайно таинственно удивилась Галина Сорокопудская и произвела над Мироном Прибавкиным тот самый безотказный фокус с глазищами, который производила и раньше.
Сердце Мирона Прибавкина упало в пятки и осталось там навеки.
– Я позвоню и всё устрою, – цепенея, улыбнулся он и почувствовал, что губы у него от страсти делаются картонными.
Галина Сорокопудская улыбнулась. Мирон Прибавкин тоже улыбнулся. Галина Сорокопудская подвинулась на шажочек. Мирон Прибавкин – тоже. Галина Сорокопудская ободряюще кивнула. Мирон Прибавкин осмелел, приподнялся на цыпочках и ткнулся губами туда, куда сумел допрыгнуть. И хотя был среднего роста и вообще, считал себя не очень маленьким, дотянулся всего лишь до подбородка. К его изумлению, Галина Сорокопудская наклонилась и, не меняя дарственного выражения глаз, наградила его страстным и долгим поцелуем, от которого у Мирона Прибавкина закружилась голова, а ноги даже чуть-чуть оторвались от земли, отчего Мирону Прибавкину показалось, что мир перевернулся верх тормашками. И он уже готов был пребывать в этом состоянии бесконечно долго, как вдруг за спиной, как в третьесортной французской комедии, раздался гнусавый голос Луи де Фюнеса:
– А-а-а!!! Кто у нас здесь по кустам шастает?! Документики!..
И из-за предательски разросшейся жимолости появился патруль ППС, то бишь «пэпсы»: два рядовых молодца с румянцем на щеках, нарочно подстерегающие парочки именно в таких глухих и тёмных местах.
Однако заметив к своему ужасу погоны Мирона Прибавкина и в особенности его синий китель с позолочёнными пуговицами, сдали назад, аки зайцы, да так быстро, что только пятки засверкали, а один из них в суматохе даже потерял орудие труда – свою полицейскую дубинку, то есть «татьянку» на полицейском жаргоне.
– Фу! – легко и непринуждённо захохотала Галина Сорокопудская, покачиваясь, как чрезвычайно притягательная гибкая ива. И открыла Америку очень даже приятным для слуха детским лепетом: – Они вас боятся!
– Ещё бы! – с гордостью повёл плечиком Мирон Прибавкин. – Нас все боятся!
И хотел было продолжить это самое сближение с Галиной Сорокопудской на фоне романтических чувств, но был остановлен её строгим голосом, она даже выставила перед собой ладонь с милым бирюзовым колечком:
– Что вы себе позволяете?! У меня муж пропал! А вы?.. – укорила она, покачав милой головкой с растрёпанными волосами.
И Мирону Прибавкину стало стыдно, он хотел было возразить, что она сама, мол, сама не против, но взглянув на неё, особенно на её серые, такие очаровательные и вместе с тем строгие глаза, предпочёл держать себя в рамках закона, а не заниматься выяснением отношения через час после знакомства.
– Извините… – отступился он, как истинный джентльмен, одёрнул китель и выпятил широкую грудь гренадера, которой чрезвычайно гордился. – Завтра я вам позвоню… – добавил в ожидании её волнительного ответа.
– Будьте любезны, – поддержала она его, гордо задирая свой голодный подбородок в небо, на котором, между прочим в самый полдень проглядывали ясные, хотя и редкие, как факторионы в математике, звёздочки.
– Вам сюда, – принципиально кивнул Мирон Прибавкин на аллею в город, – а мне туда, – и посмотрел в ту сторону, куда убежали праведные сотрудники ППС.
– До свидания, – развернулась Галина Сорокопудская и гордо пошла, не оглядываясь.
Оглянётся или нет? – загадал Мирон Прибавкин, как школьник на свидании. Оглянётся, стану генералом, не оглянётся… погибну в расцвете лет. Нет… не оглянётся… Королева! – понял он, Королева!
Всё закончилось, Мирон, сказал он сам себе, всё отвратительно закончилось: я умер! И долго в тоске и печали глядел, пока её светлая, такая спортивная и очаровательная головка в ореоле белых-пребелых кудрей, не пропала в глубине сквера. У красивых женщин нет шансов для роста души, понял он, слишком много плотских соблазнов. Тяжело вздохнул, возвращаясь к своему обычному рабочему состоянию, и с поникшей душой, поплёлся в управление, в свою служебную конуру, где пробежался по всяким тайным и нетайным базам данных и, между прочим, выяснил, что Самсон Воропаев владеет «порше 911» и что машина до сих пор стоит по адресу «Бумажный проезд», 21.
Как же так? – здраво рассудил Мирон Прибавкин, если бы он хотел исчезнуть, то не бросил бы свой «порше» за восемь миллионов где ни попадя, или хотя бы разобрал на запчасти.
Он вызвал эвакуатор, рабочую машину и отбыл по адресу.

***
Между тем, Галина Сорокопудская поймала такси и помчалась в Капотню по указанному в визитке адресу, где к своему ужасу с огромным трудом, переспросив тридцать три раза, нашла наконец первое строение номер сто тринадцать, которое оказалось обычной «хрущёвкой», годной разве что под снос.
Галина Сорокопудская была страшно удивлена. Она уже готова была плюнуть со зла и вернуться в центр, чтобы учинить скандал зловредному следователю Мирону Прибавкину, но вначале, мстительно сжав губы, решила довести дело до конца. Заплатила таксисту и сквозь зубы попросила его подождать.
– Если я не вернусь через три минуты, – сказала она зловредным голосом богини мести, – вы свободны!
– Хорошо, – согласился таксис и посмотрел на часы.
Ясно было, что он не будет ждать и секунды сверх положенного времени.
Галина Сорокопудская вышла, опасливо косясь на частично расселенную «хрущевку», и прочитала маленькую скромную, как пенсионная жизнь, табличку: «Частное бюро сыска. Павел Крахоборов». Ага… иронично сказала себе Галина Сорокопудская, взялась за ручку двери, оглянулась за поддержкой на таксиста, и дёрнула её так, что едва не вырвала с петлями. Если это лабуда, подумала она, устыдившись своей горячности, я тотчас уйду. Но как только посмотрела внутрь, все её сомнения сразу развеялись. Она махнула таксисту и, наклоняясь под притолокой, вошли.
За столом, в центре крохотного, унылого и абсолютно голого помещения сидел никто иной, как Мирон Прибавкин, только в три раза шире в плечах и выше, в дешёвом клетчатом пиджаке, как у рыжего клоуна, в белых поддельных кроссовках «адидас» и в расхристанной рубахе «колинс».
– Здравствуйте… – засомневалась Галина Сорокопудская, – скажите, у вас брат есть?..
– Брат? – густым баритоном оперного певца переспросил хозяин бюро, – и плачу, и рыдаю, – хихикнул он, как Арлекино над Мальвиной, застав её в интересном положении, – разрешите представить, – поднялся он и оказался выше Галины Сорокопудской на целую голову, – Павел Андреевич Крахоборов, заметьте, не Крохоборов от слова «крохи», – смешно вылупил он узкие светло-зелёные глазки, – а Крахоборов от слова «крах». – А брата… – пропел он гласные звуки, как орган, – у меня, увы, по-настоящему так и нет.
И конечно, соврал, не моргнув глазом, а ещё скрыл псевдоним: «Паша по кличке зелёный Халк», как его знали во всех криминальных и полукриминальных кругах. Павел Крахоборов был из не спившихся боксёров и полагал, что нашёл своё место на ниве розыска людей, чем очень гордился, ибо «Лучше бегать хоть за кем-нибудь, чем преждевременно лежать на кладбище», – часто думал он перед тем, как уснуть в родной, тёплой постели в обнимку с Акулиной Ильиничной, своей любимой и неповторимой женой, которую в порыве раздражения называл акулой, людоедкой и Мантихорой.
– А вы знакомы с Мироном Прибавкиным? – не отступилась Галина Сорокопудская, как в прыжке с блоком, в котором была в высшей степени мастачка.
– Как же! – радостно воскликнул Павел Крахоборов и стал застёгиваться на все пуговицы. – Мы деловые партнёры! И плачу, и рыдаю! Он поставляет мне клиентов с сомнительной репутацией!
– Так уж «сомнительной»? – покраснела Галина Сорокопудская.
– Да, именно так! – басом подтвердил Павел Крахоборов, глядя на неё, как старый, добродушный пёс, который передёргивается всем телом от множества блох.
Широкая, дружеская улыбка бродила на его дюже простоватом лице. На самом деле, после травмы в боксе он был не так простоват, как