Лабиринт в пустыне

облако, забрызгав черной нефтяной жижей все вокруг в радиусе 10 метров, в том числе и место, где я только что стоял. Я мысленно возблагодарил голос, который предупредил меня и пошел медленно вперед.
24 глава
Ничего не предвещало. Я не хотел анализировать то, что я только что увидел. Я приказал своему мозгу замолчать. Потому что я точно знал, что в том, что я увидел, не было ничего хорошего. Это был диагноз всему человечеству, всем, кто упорно не хотел этого замечать. Сколько душ, направляющихся с небес на землю, возвращаются обратно к Богу? Сколько из них гибнет в черной жиже ада, даже не попав на праведный Божий суд? Почему они надеются оправдаться на этом суде, если по своим грехам им даже не светит на него попасть, если по грехам своим темные их сразу упекут в ад? Как же мне было обидно за нас за всех. Глупые мы, глупые, каждую минуту, каждую секунду все надеемся, что успеем исповедоваться и причаститься «ближе к старости», и Бог простит нам наши грехи: «Кароч, отобьемся, ребята», -думаем мы, но времени, о ужас!, не остается совсем, и вот, душа наша падает вниз черной нефтяной кляксой, а ведь летела на эту планету с неба серебристым облачком, полным оптимизма и надежд! Не важен уровень дохода, крутизна карьеры, беден ты или богат, женат, разведен, замужем или вдова, не важно, есть ли у тебя дети – в конечном итоге важно лишь, взлетело ли твое серебристое облачко обратно к Отцу, или же упало безвольной черной жижей прямо в пекло – это единственное, что имеет значение. Я не хотел задаваться вопросом о Втором пришествии, хотя мне было невдомек, почему, имея больше 8 миллиардов людей на планете Земля, мы все еще собираем 144 000 праведников на небесах? Неужели все настолько плохо? Ведь если бы все, ныне живущие, следовали заповедям и спаслись, мы бы закрыли эту цифру за один раз.  Горько мне было от мысли, что спастись не так-то просто, не так-то легко прийти к Богу и оставаться светлым и чистым человеком, не так-то легко покаяться в своих грехах. Если мы все еще собираем необходимое число праведников, то мне стало страшно от цифры душ, ежедневно падающих в ад. Это не три- четыре человека в секунду, минуту, час, день, не семь – восемь, и даже не двести. Это миллионы людей, которым не удалось спасти свою душу. Они жили, веселились, развлекались, грешили, и у них не нашлось времени или желания, или того и другого, чтобы успеть покаяться в грехах и спасти свою душу до момента смерти. Это страшно, это очень страшно. От этого осознания у любого думающего человека –мороз по коже. Моя бы воля, я бы круглогодично бегал с колоколом на шее, босой и в веригах, звонил бы в колокол и кричал, чтобы люди покаялись. В средневековье меня бы за это сожгли, на Руси бы запихали в острог или бы присвоили статус юродивого, тут уж как повезет, а в наши дни, скорее всего бы, в полицию, а потом психушку. Все, что мы можем сделать – это спасти свою душу,«стяжи дух мирен, и тогда тысяча душ спасется около тебя» (с) Серафим Саровский), рядом с одной спасенной душой спасутся тысячи. Я шел вперед, абсолютно не понимая, зачем я здесь, в стране с перепутанными цветами, похожей на сон наркомана? Зачем я тут, что я тут вообще потерял, и как вернуться обратно? Странно, при слове «обратно» я подумал о дворце и о Златовласке, а никак не о Москве, моем офисе и доме. «Москва» вообще звучала в моем мозгу так же дико, как выглядела бы для любого впервые увидевшего её эта аквамариновая трава. Где, на каком диком расстоянии отсюда, в какой реальности находится моя Москва? Где она вообще может быть? В какую сторону от этого дворца, этих дюн и этого подземелья с синей травой находится столица нашей Родины? Где моя Moscow City? Где мое серфинг кафе со знакомым барменом(эх, кофейку на миндальном молочке бы щас)? . Ответа на эти вопросы не было. Но я, как ни странно, не паниковал. Я не паниковал, и я спросил себя: «Почему?». Мысль, обследовав изнутри мой мозг, возвратилась обратно максимально медленно, тягуче, как будто верблюд жевал жвачку и от щедрот своего сердца дал мне ее пожевать. И я понял, что это происходит с моим мозгом из-за запаха. Даже если представить себе, что он создан самими гениальными парфюмерами планеты Земля, из самых дорогих материалов, из цветов, растущих чуть ли не в штучном экземпляре, этот запах все равно оставался «не от мира сего». Невиданный, неслыханный доныне, чудесный запах расслабляет мозг. И –вуаля. Я ничего не боюсь, я ни о чем не горюю. Я не паникую. Не строю долгосрочных планов. Мои нейронные связи доложили мне, что это ловушка. До этого я допёр бы и сам, мои дорогие, но спасибо, конечно. Яма, присыпанная сладким запахом, как еловыми ветками. Капкан, который невозможно заметить, потому что чудесный запах, как будто созданный ведущими парфюмерами планеты Земля, уже взял тебя в заложники, с первой секундой пребывания тебя в этом мире. Хренов старец! «Лианы тебе подскажут», ага, фиг тебе! Чтоб тебе было пусто! Как я поверил ему?! Как я повелся на слова какого-то старца, идиот?! И кто меня подтолкнул к дверям, чтобы я упал вниз, когда я всего лишь приоткрыл дверь?! Меня уронили в пропасть преднамеренно. Меня толкнули в эту дверь специально. Это была ловушка уже изначально. Я оглянулся на фабрику серебряных облачков. Все шесть цехов работали слаженно и дружно, как будто при СССР, в самом лучшем смысле этого слова, «даешь пятилетку» и все такое, и только седьмой функционировал так, как будто по нему проехалась Перестройка в 90е, и он уже никогда не сможет процветать по-прежнему. «Эх», – вздохнул я и тут же какая-то неведомая мне сила развернула мою голову и заставила смотреть вперед. Как будто они хотели показать мне эту фабрику, но не хотели, чтобы я вмешивался. Похоже было на то.
25 глава
Я шел по аквамариновой траве, которая щекотала мне щиколотки и старался ни о чем не думать. «По крайней мере, я жив», – нашел позитивный момент во всем этом я. Мало ли куда можно упасть на планете Земля и внезапно помереть? А я тут я жив – вот истинный подарок небес. Пусть в каком то странном мире, но жив же. Всякое могло случиться, а с моим образом жизни так вообще. Мой ангел-хранитель был напрочь седой. Ни разу не помню себя в сознательном возрасте, чтобы меня не преследовали темные. Их хлебом не корми – дай за мной погоняться. Не то, чтобы я был лакомым кусочком, нет (по крайней мере, я надеюсь. Не лишайте меня этой надежды), я просто был верующим. За каждым по настоящему верующим они открывали охоту, и наши знали об этом. Да, выдерживать ежедневный натиск было не просто, но гораздо хуже было бы сдаться. Это означало бы полный проигрыш, без вариантов. Одно дело, когда ты живешь и надеешься на суд Божий, на милость Его, и совсем другое – знать, что кроме ада тебя ничего не ждет. Именно поэтому все темные так отчаянно грешат напоследок перед смертью– а что терять? Они знают что погибнут, и единственное, что им доставляет радость – соблазнить, искусить и захватить с собой в ад как можно больше невинных душ. Последние минуты перед казнью тянутся особенно мучительно, именно поэтому продавшие свою душу пытаются их забить до отказа невероятным количеством развлечений и тяжестью грехов. Они продали за это свою душу, они до последнего пытаются доказать себе и всему миру, что не прогадали. Только миру все равно. Его земли полны могилами грешников, а ад переполнен их душами. Единственное, где по ним проливается слеза сочувствия – так это в Раю, но об этом они, как правило, уже никогда не узнают. Я не хотел в ад. Я не выдержал бы там и 30 секунд. Но и пытаться спасти свою душу, просто потому что ты не хочешь вечных пыток – так себе мотивация. Я стремился к Богу просто потому, что хотел быть с Ним. Я не был святым, я вечно косячил. Но, по крайней мере, я изо всех сил греб к светлому берегу, при этом каждый день, каждый час, каждую минуту и даже секунду улепетывая от темных акул. Остановись я на секунду – меня бы сожрали. Не расслабляться. Не расслабляться. Не расслабляться. Идти вперед, не смотря ни на что. Идти вперед, вопреки. Идти вперед, просто потому что ты не можешь по-другому. Идти вперед, не смотря на потери. Идти вперед, потому что тебе так приказывает честь и совесть. Идти вперед просто потому, что ты любишь Бога. Задумавшись, я, по московской привычке, ускорил свой шаг. Жителей мегаполисов видно в любой точке земного шара – они незримо принимают участие в Олимпийских играх, вид спорта: ходьба. И я ускорялся автоматически, как только хотя бы ненадолго задумывался. Это не исправить, это вшито в подкорку, мы так делаем даже на курортах. Да, наверное, выглядит смешно со стороны, но те, кто живут в больших городах – не смеются. Ранним утром звучит невидимый сигнал к гонке по выживанию, и хочешь – не хочешь, а ты в игре. Тебе присваивается незримый номер участника Мегаполисных игр по выживанию, и ты бежишь каждое утро – от дома до автобуса или троллейбуса, от автобуса до метро, от метро пешком до офиса, или в авто, матерясь, по пробкам, потом в офисе по этажам с бумажками, потом бегом на обед, по пути забрать одежду из химчистки, с обеда снова гонки с препятствиями по офисным делам, потом бег из офиса, туда зайти, это забрать, тут встретиться, то передать, в детский сад – пулей, в школу – за детьми, потом метро, потом автобус или троллейбус, или те же пробки, только в профиль, и поздно вечером, без сил ты появляешься на пороге своего дома, чтобы тут же замертво упасть фейсом в кровать (для тех, кто может себе это позволить), а утром опять начать ту же гонку. Жизнь не баловала, но мы, жители больших громких душных городов, научились терпеть и почти не роптать на нее. Это потребовало долгих лет выдержки и самоконтроля. Но это все же было лучше, чем ничего не делать, жалеть себя и пить где-то на обочине нашей необъятной Родины. Лучше переживать шторм, чем выдерживать полный штиль. Безумный ритм работы и общую усталость я предпочитаю унынию. От усталости можно отлежаться, а руки уныния серы и длинны, мысли тоскливы, от него не так-то просто убежать.
26 глава
Фабрика осталась позади, справа от меня виднелись изумрудные горы. Надо мной алело небо, под ногами росла синяя трава. Все было относительно хорошо. Я до сих пор не знал, как выбраться отсюда, и это единственное, что еще смущало мой разум, потому что все мои мысли, казалось, были поглощены чудесным запахом. Все было отлично, но смутное беспокойство терзало мою душу. Как когда вы понимаете, что вроде бы все отлично, но при этом что-то идет не так. Начал про себя Иисусову молитву и вдруг подумал, если я так долго падал, то я нахожусь в толще земли? Где-то совсем на глубине? Если я так глубоко и далеко упал, может быть, это и есть ад? Или преддверие ада? Место, где от чудесного запаха сходишь с ума, и тебе хочется остаться тут навсегда? Грандиозная ловушка темных? И вдруг мне стало плохо на душе: вдруг Бог не слышит моих молитв? Я тут стараюсь, читаю молитвы, а Он попросту не слышит. Что тогда? От этой мысли мне стало так плохо, что я внезапно остановился. Я уже почти пришел к сиреневым водопадам, и сейчас они журчали вовсю, соревнуясь с пением оранжевых сладкоголосых птиц. Слева от меня изливались великолепные водопады, справа стояли изумрудные горы, под ногами колосилась синяя трава, а мне было по фиг. От чудесного