Моя любовь уходит от меня

             


Конеееечно… Я ни черта не понимаю в женщинах! Ну, то есть вот, - вообще – абсолютно! Потому что, если бы хоть что-нибудь понимал, никогда бы её не выбрал.
А не выбрать её было просто невозможно, потому что, когда она входила в комнату,  лампочки начинали светить ярче, а если они были не зажжены, то сами по себе вдруг включались. Закат вдруг останавливался и немедленно становился пламенным восходом. Старики вновь становились мужчинами: расправляли плечи, втягивали животы и вожделенно тянули к ней руки. А прочие женщины завистливо бледнели, отчего становились краше, нервно покусывали губы, и в глазах начиналось такое, знаете ли, мерцание, которое мужчины всего мира принимают за призыв, желание близости и возможность обрести счастье рядом с этой женщиной.
Но всё равно – самой прекрасной всегда оставалась она. Для тех, по крайней мере, кто, как и я, ни черта не понимает в женщинах.
Я вот когда в первый раз её увидел, то подумал, что такими и должны быть лесные мавки – русалки на двух ногах, которые заманивают нашего брата, заманивают в лесную чащу, а потом там и бросают на погибель. И не потому «на погибель», что в лесу, а потому, что жить, после того, как с ними повстречался, без них  уже нельзя. Бытие перестаёт быть 3д-мерным и суживается до размеров горлышка винной бутылки. Рядом с такими становятся либо героями, либо алкоголиками. Алкоголиками – гораздо чаще. А голос её всё звучал и звучал в ушах и оставался со мною на долгие годы. День и ночь, день и ночь…
Она очаровала троих мужчин в своей жизни. И всех троих  я знал. Все они были единодушны в воспоминаниях: она была лучшим и самым главным событием в их жизни.
Когда она впервые со мною заговорила, то испытал я ощущение, которое очень точно до меня обозначил великий эстет русского языка Иван Алексеевич Бунин, когда ответил на вопрос жены, что он испытывал, когда произносил Нобелевскую лекцию: «Знаешь, Верочка, я чуть не обосрался…».  Лучшего, для того чтобы сказать, что я в тот момент чувствовал, придумать я не могу. Кстати, её тоже звали Верой.
Когда она вдруг возникала в нашем офисе, среди рутины буднего дня, я понимал, что весна неожиданно обвалилась к нам на головы. Это чувствовал и весь «офисный планктон», начинявший собою нашу контору, несмотря на то, что за окном изнывал всеми своими «прелестями» декабрь. Она огибала собою столы, спеша мне навстречу, опускала долу очи и здоровалась длинным общим «…вствуйте…», потому что серебряный звон первого слога утопал в диком рёве крови, начинавшемся в висках всех, кто её в этот момент видел. А когда она, не выдержав всеобщего внимания, кидалась ко мне на шею, совершенно не стесняясь окружающих, я понимал, что «в такой момент стреляются поэты, и делаются лучше подлецы».
Когда она болела, я думал, что схожу с ума, что «Теория Большого Взрыва» - абсолютная ложь, и Вселенная просто сжимается и уже сжалась до размеров её кровати, где она, кажется, уже умирает… И если врач равнодушным голосом говорил, вынимая из ушных раковин дужки фонендоскопа: «Ничего страшного, элементарная простуда…»,- я готов был удушить его за это равнодушие и целовать за «приговор», суливший мне ещё годы счастья рядом с нею.
Я пытался учить её, учить у лучших, чтобы мир узнал о том совершенстве, которое  обрёл с её появлением. И если наставники говорили, что она, «конечно, способна, но не настолько, чтобы…», я готов был бросить им в лицо перчатку.
И вот пришёл в наш с нею мир тот, кто отобрал её у меня. Это её муж. Мой главный соперник. Теперь я это отчётливо понимаю. Именно из-за него  я буду видеть её всё реже и реже. Именно из-за того, что она будет рожать для него детей, она будет всё меньше и меньше времени уделять мне…

Но – тоже неплохо! Чёрт возьми!! У меня же скоро родятся внуки!!! Моя дочь сегодня вышла замуж...