незаметное падение для неё самой в пропасть гордыни, замечают подруги, понемногу от неё отстраняются. Одно дело, когда твоя подруга умеет то, чего не умеешь ты и можно порадоваться за неё или у неё научиться, а другое, когда она насмешничает и не желает помогать, лишь издевается:
–Это ткала ты или корова? Что за кривая линия?!
Но Арахне нет дела. Вокруг почитатели её таланта. У неё нет сердечных бед и дел, у неё нет никакой трагедии, она занята любимым делом и избавлена от ненужных, громоздких рутин.
Не очень-то ей и нужны друзья и близкие. У неё есть нитки, и она творит, творит, и все ею восхищаются.
–Ты дар, дочка, божий дар! – шепчет отец, но она его едва ли замечает. Вокруг шумят: она вынесла новое полотно на день славы Афины!
–Только была бы скромнее, – не удерживается Фаланг от тихого замечания, но вот его неожиданно Арахна всё-таки слышит и оборачивается, чтобы уязвить:
–А я всё думала, откуда идёт этот запах сгнившей травы? А это ты, братец!
Народ смеётся. Фаланг пожимает плечами: его такая мелочь не задевает, он видел уже много гордецов, но вот Идмон…
У их отца на глазах слёзы. Не одного Фаланга уколола Арахна!
Но заметила ли?.. нет, зачем? Ей кричат, что она сама как Афина, покровительствующая всем ремёслам и особенно ткацкому, и что над нею, должно быть, её персты простерлись и указывают ей судьбу! Что Арахна, без сомнения, ученица Афины!
Загордилась Арахна давно, и не нравится ей слышать, что кто-то, пусть это и мудрая умелая богиня превосходят её, что она всего лишь ученица…
–Что мне Афина? – кричит Арахна со злостью, – пусть приходит и сравним мы мастерство!
Отравление гордыней доходит до высшей точки. Вздыхает народ: с ужасом и затаением. Всё видят небеса, дойдут до них слова Арахны. А дальше что?
***
–Чего она сказала? – Афродита откровенно веселится. Афину она недолюбливает давно, над ней не имеют власти её чары, и Афина имеет преимущество перед общим их отцом – Великим Зевсом, пусть на пирах Зевс обращается чаще к весёлой на выдумки Афродите, на советах слово даётся всё же Афине.
Афина молчит. Она бы предпочла, чтобы слова этой гордячки-ткачихи, но Гермес – подлец такой, очень хотел повеселить богов и разнёс слова, оскорбляющие честь Афины. Теперь придётся разбираться публично.
А Афина этого не любит.
–Хорошо покровительствуешь! – Афродита веселится, зная, что ничего лично ей Афина сделать не посмеет. Отец рядом, и обе они любимицы его.
–Замолчи, – неожиданно советует Гера, и Афродита примолкает мгновенно. Гера не Зевс, она царица в стати и поведении. Не простит непокорства.
По этой причине Зевс, наверное, и возвращается к ней раз за разом, по этой же причине вечно и ищет сторонних веселий. Она мстительная, она не прощает обид, и всегда твори ответное оскорбление в ответ на оскорбление собственное.
–Что делать будешь? – спрашивает Гера, обращаясь уже к Афине. Афродита слушает внимательно – ей тоже интересно, интересно и рассказать о том, как Гера заступилась за Афину. Впрочем, между Афиной и Герой всегда лежало что-то общее, что-то, что помогало им понимать друг друга и договариваться.
Афина колеблется. С одной стороны – покарать, конечно, эту блаженку, и дело с концом! Но с другой – разве не пустяк? Афина знает, как знают и Посейдон. И Зевс, и Гера, и, наверное, Аид, что в минуту ярости и гнева смертный может сказать неладное, да на деле так не думать. Смертным на то глупость и дана, чтоб иногда не думать. А боги живут долго, почти вечность и нельзя им позволять себе беспечие.
С другой стороны, эта Арахна не с гнева крикнула, не с досады, не от ярости или горя! Она действительно так считает. В ней гордыня. А непокорство, идущее от гордыни, это уже то, за что надо карать.
Или хотя бы учить.
Гера кивает, угадывая мысли Афины. Он смотрят друг на друга, ведя безмолвный разговор, непонятный для Афродиты.
«Сглупила, конечно, эта ткачиха. За глупость не караю, но за гордыню научу», – мысленно объясняет Афина.
«Ты не жестока, знаю, но непочтение есть непокорность. А это то, за что надо наказать, но наказать самой, не поручая никому, ибо оскорбление нанесено было тебе…» – Гера соглашается. Она не собирается заступаться за ткачиху, но не желает жестокости.
«Я дам ей шанс!» – мысленно обещает Афина и Гера едва-едва улыбается, только краешки губ дрогнули.
***
–Не шла бы ты, дева, в поединок, не гневила бы Афину! – Афина стоит на пороге дома Арахны, но узнать её нельзя – в старуху обернулась. Разговор завела далёкий, Арахна явно недовольна её присутствием. Какая ей польза или какое восхваление от этой старухи? Тольько время терять!
Но терпит. Почему-то терпит её присутствие.
И е знает, что в саду таится её брат, подслушивает. Эта старуха ему кажется какой-то очень уж чудной – хоть и стара лицом, хоть и согбенная у неё фигура, а глаза яркие. И что-то есть в них смутно нехорошее, недоброе, чего стоит избегать.
–Прослышала я о твоих словах, – продолжает старуха, – и пришла сюда. Пришла, чтоб посоветовать тебе верный исход: ступай наутро в храм Афины, проси прощения, она простит. Простит твою гордыню!
–Гордыню? – Арахна смеётся, – гордыню! Я не горда, я правдива. Я лучше её, и если это не так, пусть приходит она сама, чтоб то мне доказать!
Арахна легко отталкивает старуху в стону и та покоряется. Фаланг смотрит за тем, как Арахна, всё ещё смеясь, уходит в дом, и как старуха печально смотрит ей в след.
И прошибает Фаланга осознанием: сама Афина! Замечает он в одеждах её, в тряпье, плетёные фигуры змей и птиц, видит блеснувшее из-под лохмотьев золото доспеха…
Арахна, посмотрела бы повнимательнее, может чего и поняла! Но не смотрит Арахна на тех, кто ею не восхищается.
Фаланга сначала хочет броситься в дом за сестрой, всё же она ему кровь родная! Но останавливается он, почувствовав на спине своей взгляд Афины.
Оборачивается, и убедившись, что не ошибся, опускается пред богиней на колени:
–Не губи её, Мудрая Афина. Глупа она. И удержу своей глупости не имеет.
Афина улыбается. Тепло улыбается ему – ей это по нраву. Арахна не любила Фаланга, его насмешек, и того, что отнял он своим рождением здоровье матери, но он всё равно пытается заступиться за неё.
–Ступай к себе, – советует богиня. – Всё будет так как будет.
***
Афина творит свою битву с Посейдоном. Славный был день, славная была война. Посейдон велик, но чует Афина в нём давно предательство и подлость…
Кругом люди. Афина же знает – боги тоже. Видят, наблюдают. Проиграть и можно. И не хочется…
Арахна смеётся со снисхождением. Она замахивается на самое сложное – на Зевса. Его лицо, его тело появляется на полотне. Бегут руки, едва-едва успевая за мыслями, за намётанным глазом, за движениями пальцев. Узоры, ни о чём не повествующие, складываются в картины, и Афина, увидев на полотне Арахны подле Зевса Ламию, застывает.
Плохая была история. Дочь Посейдона, красавица Ламия стала любовницей Зевса. Гера о том прознала и в отмщение, которое не могла совершить над Зевсом, обратила Ламию в змею, отняв у неё способность спать. И стала Ламия чудовищем.
Но постойте…кто это подле Ламии? Латона?! Мать Артемиды и Аполлона – ещё одна любовница Зевса и ещё одна жертва Геры?
В глазах Афины ярость. Эта смертная слишком много себе позволяет! Да, её мастерство потрясающее, но куда лезет она со своими грязными, людскими руками, зачем тревожит их сонм? Какое имеет право? Ладно Афина! Но оскорбление Артемиды, Аполлона? Оскорбление Зевса? Геры?..
Афина молчит, и расходятся люди, чувствуя – подступает гнев, спасения от которого не будет. Многие, но только не Арахна! Та увлечена, увлечена своими мыслями и возможностью понасмешничать над богами…
Кто это подле дев? Афина узнаёт и его – Ганимед! – и самообладание покидает её. Далеко увела гордыня смертную ткачиху, хватит с неё!
Афина легко отталкивает Арахну, руки которой ещё пытаются шевелиться, отдалившись от незаконченной работы. У Арахны мутный взгляд и не может она сообразить о произошедшем.
–Это оскорбляет богов. Ты лучшая, но гордыня твоя всё твоё величие разрушает! – Афина подхватывает полотно ткачихи и рвёт его на две части.
Арахна поднимает голову, сознание и разум возвращаются к ней.
–Ты лучшая в своём деле, но не можешь служить примером! – Афина легко ударяет по лбу Арахны ладонью, клеймит тем самым её победу и поражение.
Бесславная победа.
Арахна плачет, Арахна чувствует как рушится мир вокруг неё, слышит, как смеются люди, восхвалявшие её. Не разбирая дороги, она куда-то бежит, зная твёрдо одно: жить после этого нельзя.
Афина следит за нею, не отступает, Арахна не видит её, но она всегда была слепа сердцем и душой, зрячая лишь глазами, куда ей заметить рассерженную богиню?
Афина, впрочем, уже мало сердится. Она больше расстроена от себя и неё, расстроена, представив лицо Геры, узнавшей о том, чем кончился урок от Афины. А ещё – тоскливо ей.
–Нет, никак нельзя жить! – бушует Арахна, хватает верёвку и бежит в сад. Жёлтое дерево! Дерево, любимое красильщиками за податливость коры и листа, что ж, здесь она и закончит свою жизнь.
Наброшена петля, и уже близок конец. Арахна подтаскивает, не помня себя, к дереву ближайший фруктовый ящик, встаёт на него, просовывает голову…
Что это? в чём дело? Обрывается верёвка, и падает Арахна на землю. К чьим-то ногам. Хотя…много ли надо мыслей, чтобы прийти к одной, чтобы узнать, чьи это ноги?
Арахне уже всё равно. Она плачет и впервые просит о прощении. Афина не обращает внимания на её слёзы и с тоскою молвит свой приговор:
— Живи, непокорная. Но ты будешь вечно висеть и вечно ткать, и будет длиться это наказание и в твоём потомстве…
Жестокое наказание, но гордецов надо учить – таков вердикт Афины. Побег в смерть – это всего лишь побег в смерть, это не осознание, не смирение.
Сказано последнее слово и уже сжимается, чернеет тело Арахны, и остаются лежать на земле густые её волосы, а в них мечется огромное чудовище – чёрный паук… восемь ножек, щелчки, слепые глаза – прощай, ткачиха!
–Тки вечно! – прощается Афина и исчезает.
И долго ещё будет метаться отец по саду, ища хоть след своей дочери, и Фаланг не посмеет рассказать ему о визите Афины, и не позволит догадаться о каре за гордыню Арахны. И всё это время будет попадаться им обоим на глаза чёрный паук, паук их фруктового сада. Но кому до него будет дело?
–Это тяжёлый урок, – вздыхает Гера, когда Афина попадается ей на глаза.
–Мой отец стёр бы её в пыль, – возражает Афина, – она оскорбила его тайны. И ещё…твои. Так что, боюсь, отцу пришлось бы встать в очередь. Я была милосердна.
Гера не отвечает, уходит.
–Я не буду с тобой прясть, ткать или шить, – Афродита подходит к ней, покачиваясь не от выпитого, не то от кокетства, – но могу предложить вина.
И протягивает ей кубок. Афина не пьёт вина и нектара, да и Афродиту недолюбливает, но в этот раз почему-то соглашается и принимает кубок.
Прощай, Паучиха!
