здесь. Он сдал как и все. Своих запасов у него нет, но зато есть долг.
Вайолку Наместник сразу выхватывает из толпы взглядом. Она пришла такой же тенью, как и все. даже хуже. Пришла не с тарелкой, а с кружкой одной. Больно Наместнику от её вида, знает, что не себе пришла просить кусочка, а внуку. Но знает наместник и другое: голодные люди не всегда добры.
Вайолка ничего не приносит. Вайолка обуза сейчас. Жаль её, но Наместник считает, что должен подчиниться воле Поселения и потому, перед тем, как готовятся разливать похлёбку бесценным ковшом, встаёт на какой-то услужливо пододвинутый ящик, заговаривает, впервые за долгое время видя своих людей в полном облике. Видит и не узнает. Ввалились глаза, лица, исхудали, как-то посинели и пожелтели. Видит на чьём-то лице даже начавшиеся белые пятна…
С трудом узнаёт: это жена Вилема. Её муж был одним из тех, кто поймал этих благословенных птиц.
–Люди…– Наместник пытается говорить громко, но оказывается, это отнимает слишком много сил. – Люди… нам послал Хозяин Леса благословение. Как распределим его? вы знаете, есть у нас те, кто…
Вайолка вздрагивает. Она предполагала что-то такое. Но не предполагала, что так затрепещет, оживёт Поселение. Последний голод такой силы Вайолка видела лет пятьдесят назад. Тогда она была молода, сама была рыболовом, и ловким. И вывели тогда точно также какую-то старуху, и сама Вайолка кричала, что если старуха ничего не приносит, то и кормить её сейчас не нужно.
А теперь Вайолка сама старуха и жалко сжимаются старые пальцы на кружке. И кричат люди. Вернее, стонут, но стон этот для неё крик.
–Я для внука…– пытается объяснить Вайолка, и капают горькие слёзы её. но кто слышит? Наместник слышит.
Его решение Поселения устраивает. Это жестоко, но он считает, что надо заботиться о семьях тех, кто способен ещё охотиться, ловить рыбу, а после – в скором времени обрабатывать жалкие закутки огородов.
–Внука? – переспрашивает Наместник, – да кто он такой, твой внук?
–Не охотник, не рыболов, дохляк! – подтверждает мысли Наместника толпа. Кто-то отталкивает Вайолку от очереди к котлу со спасительной похлёбкой.
Толчок не сильный, но Вайолка так слаба, что падает на землю. Кто-то оглядывается на неё. Даже с сочувствием. Жаль её. Но себя больше жаль. Детей своих жаль. матерей жаль, стариков жаль.
А она? Вайолка поднимается, уходит чёрной тенью. Наместник смотрит на неё один, тяжко ему на сердце, понимает – пропадёт Вайолка.
–В другой раз накормим, – утешают его из толпы. С бульоном и похлёбкой легче и добрее.
***
–Бабушка, куда мы идём? – Стефан слаб. Он шатается, цепляется за Вайолку, та его тащит вперёд. Из последних сил. Обезумела. Совсем обезумела. Решила твёрдо: чем так, лучше быстро, сразу умереть.
–На реку, внучок, – отвечает Вайолка и тащит окольным путём внука, чтобы не учуял тот запах похлёбки, которая ему не достанется.
Стефану плохо идётся. Ноги заплетаются, не слушаются его. Он быстро устаёт, Вайолка (откуда только силы взялись?) подхватывает его на руки, несёт, пока не выбивается из сил сама. Но безумие даёт силы.
Вайолка оправляется. Идёт, тащит его за собой, они не встречают никого, пока не заканчивается их страшный путь.
–Бабушка…– голос у Стефана тихий, слабый, ему говорить тяжело, а она его тащит куда-то. Ему всё время хочется спать, а она не понимает будто. Рычит, тащит, упрямо тащит. Стефану хочется плакать, но плакать ему нечем. Слёзы – это тоже усилие.
Доходят. Река. Холодная, страшная, беспощадная. В этом году она издевается.. в этом году она главенствует над их жалкими жизнями.
Вайолка решает твёрдо: лучше так, как задумала она, чем долгое и болезненное умирание от желудочных болей, и невыносимости… она-то знает себя: Стефан умрёт первым, он уже почти умер, кожа его просвечивается, так истончилась. Глаза он жмурит – слишком ярко на улице. Двигается медленно, падает на землю рядом с нею, потому что не может даже стоять. Да какой стоять – ему и сидеть тяжело. Хочется спать и не открывать уже глаза.
Вайолка знает себя: она переживёт Стефана и ей придётся наблюдать за тем, как он сходит в могилу. Нет, это ей невозможно. Она осталась одна в поединке с судьбой, но нет, она не позволит судьбе вновь поступить по-своему. Она решит сама.
Спасёт Стефана от долгой смерти. И себя от осознания бессилия, от наблюдения за его медленным умиранием, которое уже нельзя отменить. Ей не дали и кружки похлёбки, а она бы сегодня спасла! Его бы спасла! А дальше…
Дальше, даже если дадут они, что ж – возможно, будет уже бесполезно, желудок не примет. Это Вайолка тоже знает, помнит из прошлого, где сама была ловка, сильна и получала свою порцию пищи в числе первых, как та, кто чего-то стоит.
–Молись со мной! – страшно хрипит Вайолка. – Закрой глаза и молись.
Стефан покорен. Он покорен судьбе, бабушке и смерти. он закрывает глаза – держать их открытыми всё равно ему мука. А так хоть какое-то спасение.
–Хозяин Реки, пошли нам рыбу, – говорит Вайолка, и рука её нащупывает камень. Камень почему-то очень горячий.
–Хозяин Реки…– шепчет Стефан. Говорить тяжело, но он пытается.
–Не гневись на нас, – продолжает Вайолка, неслышно перебираясь в сторону. Ловкости в ней давно нет, но она собирает остатки своих сил перед тем, как…
Стефан не успевает ничего понять. Мгновение, и он летит в воду. Страшно плещет водой. на Вайолку попадают брызги. В бешенстве и страхе, в ужасе и гневе она смотрит на воду. Её внук даже не пытается бороться. Вода обнимает его маленькое тело, последнее, что он делает – открывает глаза, чтобы посмотреть на неё.
–Радко…– шепчет Вайолка и ужас, уже совсем другой ужас охватывает её. Ей видится, что это её маленький сын и приходит отрезвление. Она бросается к реке, чтобы вытащить его, вызволить, чтобы покаяться. Она рыдает и плачет, молит непонятно кого и о чём, когда видит страшное: из воды поднимаются две руки. Две отливающие серебром и зеленью руки! И они обнимают не пытающегося сопротивляться Стефана со спины, и Стефан вдруг расслабляется.
Руки тянут его на дно. Белое лицо внука, глаза, смотрящие на неё…
–Не пущу! – орёт Вайолка, хватает руками воду, пытаясь удержать внука, но даже не может схватиться за его истлевающую одежду. Ту самую, что она штопала уже не первый раз. – Не пущу! Отдай!
–Пусти…– губы Стефана шевелятся. Он будто бы ничего не сказал, но Вайолка ясно слышит, – пусти, бабушка.
Вайолка застывает в испуге, а руки, воспользовавшись этим, утаскивают Стефана в холодную темень воды. Он пропадает с поверхности и бесполезно шарит Вайолка руками по воде и даже ныряет, забыв про слабость свою и старость.
Нет Стефана. Ничего нет. И рук, утянувших его, тоже.
Она выходит из воды, не понимая, что делать дальше. Вода стекает по её жалкому существу, морозит её, укоряет. Но ей плевать. Перед глазами лицо – белое лицо внука, так похожее на лицо её умершего сына.
Они все оставили её. Они все ушли.
Сначала Вайолка хотела утопить Стефана в приступе безумства и пойти с ним под воду. Но сейчас она поняла – это будет слишком мягко для неё. Она умрёт от голода. Умрёт, чтобы было больно и страдательно. Она будет умирать, каждую минуту проклиная себя за то, что сделала.
–Вайолка, вот ты где, – Наместник ждёт её у дома. Вид старухи его пугает, но он не знает ещё глубины этого ужаса, и торопится сказать ей: – там повезло…рыбу поймали. Маленькая, конечно, речная, костистая, но это лучше, чем ничего. Поселение решило что и тебе нужно…
Она отталкивает его. ей ничего не нужно. Она заходит в свой опустевший, мёртвый дом. Единственной живой душой заходит. Наместник топчется на пороге:
–Я скажу, чтобы тебе принесли. Тебе и Стефану…
Наместник оглядывается. Изба у Вайолки маленькая. Стефана не видно.
–Где он? – голос у Наместника меняется. Он быстро соображает когда в желудке его есть хоть что-то. – Вайолка, что ты сделала? Вайолка, где Стефан?
Охотник или не охотник, он житель его Поселения. Ответственность за него тоже есть!
–Стефан? – удивляется Вайолка, – а… я отдала его Хозяину Реки.
Наместник отшатывается. Он ещё пытается оправдать всё шуткой, или безумием её, но мокрые волосы и одежда, отсутствие Стефана говорят о чем-то страшном.
–Какого…– Наместник осекается. Что ему сказать он даже и не знает.
Вайолке плевать на его присутствие. Она ложится в постель Стефана, чтобы умереть от голода, чтобы каждую минуту помнить о его лице, о его взгляде, о зеленовато-серебряных руках, забравших его куда-то в холодную глубину реки-спасительницы, реки-губительницы.
