Хозяин Реки

–Хозяин Реки, пошли нам богатый улов, защити нас от голода, не гневись на нас…– так умоляют в первый весенний день в Поселении. От реки зависят, от того её и возносят. Привычное дело! на юге, говорят, возносят хвалу полям, а здесь полям молиться бесполезно – не принесут они добычи. Добыча здесь меньше от охоты и больше от рыбной ловли, вот и чтут: Хозяина Реки в первый весенний день, Хозяина Леса в первый летний. Несут дары – в грубых холщовых мешках собирают по лучшему кусочку от каждого дома, задабривают.
–Хозяин Реки, не гневись на нас, – Вайолка молит со всеми. Она уже стара, и вся надежда её на охотников и рыболовов Поселения. Сама она с ними не ходит давно – не позволяет спина, да и ноги ломит от долгой ходьбы. Зрение не то, и даже иголка уже не вьётся с былым лихом, а ведь когда-то Вайолка была первой швеёй, и даже торговалась с Городом, когда-то была ловка – в охоте не очень успевала, да, но с рыбой справлялась…
Годы, проклятые годы взяли своё! Ничего ныне нет у Вайолки от прежнего. Нет в ней ни лёгкости, ни ловкости, ни острого зрения, ни красоты. Отяжелели руки от грубой работы, лицо пошло стариной – страшно видеть своё увядание.  Впрочем, Вайолка уже не сетует на всё ушедшее, это ничего, с этим она справилась бы, а сетует она на судьбу. Когда сын её Радко привёл в дом жену – Марику, Вайолка была счастлива. Обидно ей было, что сын не посоветовался с нею, выбирая, но приняла она его выбор, и радостью полнилось сердце её, да недолго. Два года смехом и счастьем жил их дом, а после сгинул Радко в охоте, пропал, не вернулся домой, и выла Вайолка от горя, предчувствовала исход. По весне нашли его тело, принесли, как положено, накрыв рогожей. Рыдали две женщины, роднее друг другу став.
Вайолка тогда совсем почернела от слёз, в могилу сама едва не сошла, держали только Марика, да внук – Стефан. Им помощь нужна была, опора. Тогда Вайолка уже в годы входила, но не замечала – знала, без неё Марике трудно придётся, а ведь она ей за дочь стала, а в Стефане всё отчётливее видела Вайолка черты Радко – так и жили.
И снова судьба! От горячки никто защитой не владеет. Отпаивала Марику Вайолка и ивовой водой, и молоком с мёдом, и полотенце заговорённое на лоб ей клала, да поздно было, не спаслась Марика, осиротел дом, замолчал смех.
Стефан единственной отрадой остался, последней ниточкой, что Вайолку держала на земле. на него смотря, жила Вайолка, на работу шла, рыбу перебирала, грибы солила, штопала одежду, что-то скоблила, вымывала…
Поселение живёт как одна семья. Знали и Наместник, и все жители, что Вайолка стара да одна на воспитание Стефана осталась. Повезло – мальчонка оказался послушен, даже к реке лишний раз не ходил, а другие мальчишки и девчонки с любопытством своим сладить не могли, шли к реке, шумели, таились от взрослых, ждали: не покажется ли Хозяин Реки?
Поддерживало Поселение. Несли и рыбу, и мясо, и ткани, и молоко – каждый то, что мог. Знали прекрасно, что от беды никто не может убежать, если беда за ним идёт. Вайолке досталось, Стефаном держится, почему бы и не помочь?
–Бабушка, – Стефан всегда осторожно сначала касается её руки, чтобы она взглянула на него, потом говорит что нужно, этому Вайолка его не учила, сам как-то себе изобрёл.
–Что? – Вайолка отрывает взгляд от холодной страшной реки. Есть там Хозяин, нет ли его, она о том судить не берётся. Даже её родители, и её бабушка говорили, что к реке хода лишний раз лучше не делать – разозлится Хозяин. Это в лесах живущий добр. В реке с характером. Да и сама вода всегда с характером.
–Опаснее огня, – наставляла Вайолку бабушка, – не шути с водой, не гневи.
Вайолка помнит, верит или не верит – сказать не может, но помнит! В памяти сила.
–Когда я смогу стать охотником? – спрашивает Стефан.
Вайолка молчит. Сказать правду? Солгать? У Вайолки уже глаз намётан и видит она, что Стефану охотником не бывать. В лучшем случае – рыболов, а скорее всего, и до того не дойдёт. Сам он слабый, усидчивый, конечно, но неуклюжий. А к тому и другому сноровка и ловкость природные должны быть.
Молчит Вайолка. Но Наместник слышит, улыбается, треплет Стефана по голове:
–Как в силу пойдёшь!  Сколько тебе сейчас?
–Семь, – отзывается Стефан. Наместник ему вообще-то нравится, но сейчас Стефан ждёт ответа от бабушки, а он вмешивается. Мрачнеет Стефан, чудится ему что-то плохое в этом, но понять что именно он не может.
–Совсем большой! – Наместник смеётся, – ну годков через пять-шесть, думаю, начнём брать тебя в помощники. Потом посмотрим!
Наместник подмигивает, всё плохое, почудившееся Стефану, тает. Он радуется. Наместник смотрит на Вайолку, в старых глазах её укор: зачем, мол, лжёшь?
Но Наместник другого мнения. Видел он, как слабый в силу вдруг входит, когда мечтой охвачен. Видел он и как сильный в руках ничего удержать не мог, когда мечту у него из сердца крючьями-словами вырывали. Наместник считает, что ложь будет лучше.
Но разговоре его не о том.
–Вайолка, – говорит он, – тут такое дело…
Вайолка слушает его в молчании. А что ей сказать? Каждую весну так. Заканчиваются запасы, и первый весенний месяц в Поселении всегда самый голодный. Выделять от хранилища Поселения больше нечего, и надо перетерпеть. Не первый год Наместник к ней с тем подходит, а мнётся каждый раз как в первый. Стыдно ему, что от старухи и мальчонки отнимает, но у него свой расчёт. Поддерживать прежде всего тех, кто добычу приносит. Вайолка не приносит уже ничего. Она и швея никудышная ныне, так, на разборе-переборе грибов, рыбы, яблок. Жаль её, и Стефана жаль, но Наместник на то и наместник, чтобы решать о самом тяжёлом.
–До первой добычи, – утешает Наместник.
Вайолка кивает. Знает она каждый год эту песню. Ничего, продержатся. Она кое-чего отложила, да и добрые люди ныне, поддержат. Вон, посматривает в их сторону уже Матиаш, с женой быстро советуется, значит, посмотрят они свои запасы, чего-нибудь да принесут…
Противно Вайолке на подаяния жить, да что теперь делать? Стара она. А Стефан, из него ещё непонятно что вырастет!
Расходятся люди. Воздали Хозяину Реки мольбы, да расходятся. Теперь, если будет милость его, всё пойдёт так, как надо. Тем живёт Поселение.
***
Первый весенний месяц тяжёл. Стефан не просит лишнего куска, даже наоборот пытается лгать:
–Я, бабушка, не хочу, – и отодвигает рукою жалкую похлёбку. Бережёт. Глазёнки сверкают от голода, и ему ложка этой бледной похлёбки, сваренной на прибережённом жире с парой подмёрзших картофелин и луком, желаннее всего на свете.
Но держится.
Вайолка даже задумывается: не строга ли она помыслами к нему? Характер есть. Может и впрямь в охотники выбьется?
–Набирайся сил, – велит Вайолка, возвращая тарелку, – ты же охотником собрался быть!
И сердце её замирает от ужаса. Боится она того, что Стефан охотником станет куда больше, чем того, что Стефан никем не станет. Вдруг сгинет как Радко? Не лучше ль впроголодь жить?
Стефан ест. Старается есть с неохотой, мол, сказал же, что не хочет. Но ручонка орудует ложкой быстро. Не обманешь Вайолку!
Спасают соседи. Матиаш приносит мёда, Вендула картофель, Вилем сушёную рыбу, приходит и жена Наместника – ему самому не по чину вроде бы ходить, посылает жену, та даёт кусочек мяса…
Жить можно. Вайолка умеет жить голодно, а вот на голод Стефана смотреть она не может. Он и без того маленький, хилый, среди мальчишек своего возраста он выделяется этой худобой и угловатостью.
«Охотник!» – думает Вайолка не то с ненавистью, не то с досадой. Но ничего не говорит. Судьба покажет.
А судьба и впрямь показывает…
Проходит первый месяц, и должна пойти добыча, уходят охотники в лес, закидывают сети рыболовы. И пустота. И у тех, и у других пустота! отвратительная, едкая пустота – ничего не попадается ни тем, ни другим.
Сначала смешки. Потом лёгкий ужас. И паника.
–Ничего, ничего, доживём! У нас ещё и грибы, яблоки есть, что, мы голодных лет не знали? – Наместник пытается утешать всех через неделю этой пустоты.
Знали, конечно, знали, да только всегда хоть в лесу, хоть в реке подспорье было. А сейчас?.. неужели прогневили Хозяев?
***
Голод, теперь он владеет всеми. Нет запасов, подъели. А добыча, как в злую насмешку, ни идёт ни в капканы, ни в силки, ни в сети. И видно в реке – плещет рыба, серебром отливает чешуя, и рябит по воде. Но в сети не идёт.
И видно в лесу – следы заячьи, да гнезда птичьи, но не попадается добыча.
Нет запасов. Нет еды. Кончились овощи, кончились остатки мяса и рыбы, кончился жир, на котором можно было сварить сытную похлёбку. Уходят последние нитки грибов и яблок – нет и этого.
Вайолка привыкла жить впроголодь, но впроголодь – это значит есть хоть что-то. А сейчас есть вообще нечего. Всё, что она может изобрести из жалких остатков – это мучная затирка. Остатки серой муки (давно завёлся в ней жучок, но есть захочешь, не заметишь!), вода, немного соли. Питательность почти никакая, но в горячем виде пойдёт.
Вайолка шатается от усталости – слабеют и руки, и ноги. Пройдёт, кажется, немного, по двору, а ноги уже не идут. Налились жалобой, и шаг сделать сложно. Стефану хуже. Он маленький, бледный, слабый. У него ввалились давно щёки, и глаза кажутся теперь неуклюже большими на таком белом и маленьком лице.
Страшно Вайолке. Сама она помереть готова. Чего уж теперь? Пожила. А за Стефана страшно.
Пыталась просить еды. Да у кого попросишь? У Матиаша жена слегла от болей в животе. Всё бредит, просит есть. А есть нечего. Матиаш как безумный слоняется с охотниками и рыболовами, однажды ловит всё-таки какого-то воробышка и варит его целиком жене. Бульон не бульон, а за мясо сойдёт в голод.
Сети пустые, силки пустые…
–Пошли нам рыбу! Пошли нам добычу! – воют люди у реки. Воют на разные голоса. До полей ещё не дотянешь, а если дотянешь, когда оно ещё поднимется? Голодно, голодно в Поселении.
–Пошли нам зверя, пошли нам птицу, – просят у леса.
Пусто, пусто!
Первые жертвы идут в Поселении. Не старые, как ожидалось бы. Напротив – больше молодые падают. Не выдерживают.
Не удивление это Вайолке. Знает она – к старости плоть уже знает всю подлость судьбы, крепится. А в молодости всё потрясение. С  тревогой смотрит она на Стефана. Еды ему нет, спасения нет, он уже не встаёт.
–Пошли нам рыбу, пошли нам зверя! – молит Вайолка и рвёт на себе седые волосы. Страшно видеть ей, как уходит последний, кто был ей дорог.
***
Посылают. Река неумолима, но Хозяин Леса снисходит. Несколько птиц в силках – это ничто в счастливый год. В былой год отдали бы их Вайолке и даже не пожалели бы. Но теперь дело иное.
Разводят в большом дворе воду. И силы откуда-то взялись. Тащат воду ослабелые люди, кто ещё может. Каждый как в отчаянии, как на последний рывок. Так и есть, в общем-то.
Ощипывают женщины птиц. Жадно следят за их руками. В былое время и не смотрели бы. А так – жалко. И страшно смотреть, как уменьшается птичье тельце. Перьев много. Мяса мало, но это еда.
Потрошат, но потроха уже не выкидывают собакам и свиньям. Нет, теперь потроха будут тоже промывать, да доваривать. Голод даёт множество идей для приготовления того, что раньше готовить было бы и глупо.
Поселение заворожённо наблюдает за паром, поднимающимся из котла, за кружащимися в золотистом бульоне птичьими кусочками, за наливающейся силой похлёбку.
Наместник