Места хватит всем

Ветер поднимает песок и несет вдоль стен построек, не достойных права называться домами. Песок срезает пузыри старой краски, царапает картонные стены, мелкая пыль покрывает оконные стекла там, где они еще есть. Дождь смывает ее, и потоки грязной воды наполняют улицы, но чистые дома, отмытые от грязи, выглядят еще хуже, чем покрытые  пылью.
Самый старый дом с кривыми стенами покажется роскошным  тому, кто вырос в настоящих трущобах, где на домах никогда не было табличек с адресами. Протекающая ванна, полная ржавой воды,  стала бы подарком для того, кто несет ведро от водонапорной колонки, одно на пятьдесят домов. Тот, в чьих окнах есть стекла, может считать себя богачом в таком районе. И королем, если у него есть работа! Королем и жертвой сразу.
У кого есть работа,  у того есть деньги. И он должен быть очень осторожен среди тех,  у кого нет денег, но есть оружие. Люди в трущобах часто пропадают, по одному или целыми семьями, и никто не станет их искать.
И только одно место здесь отличалось от прочих. Один дом возвышался над всеми, во весь рост своих трех этажей, вмешавших двадцать семь квартир. Сложенный из белых кирпичей, всегда чистый, как будто дожди и песок обходили его  стороной. Он стоял чуть на отшибе, за невидимой чертой, перейти которую не смела ни одна хижина. В доме не было счастливых жильцов. Никто не смог бы ответить, кто и когда построил его в трущобах. Самый старый их обитатель смог бы сказать  только, что дом тут стоял еще до него.
Пустой, запертый, обнесенный высоким забором из сетки, перевитой с колючей проволокой.  «Частная собственность! Вход воспрещен! Установлена сигнализация!» - запугивали прохожих  таблички, повешенные через каждые пять метров. Среди разрухи дом ждал чего-то. Ждал,  полный места, тепла, уютных квартир. Ждать оставалось уже не долго.
***
Фирсон  шел домой.
Это простые слова, и они совершенно не передают суть ситуации. Он шел в то место, которой называл домом, к жене, которая становилась злее с каждым днем. К больному ребенку, для которого нет лекарств. Шел с пустыми карманами. Он не нашел работу, и не нашел ничего, что можно было бы украсть, так что сегодня можно не рассчитывать на ужин.
Грязь под ногами и грязь на стенах вокруг, звуки драки где-то рядом, и звуки, с которыми пьяный блюет на входную дверь соседа. Острый запах мочи от каждого дерева. Все это не так и плохо, если сравнивать  с моментом, когда придется посмотреть в глаза дочери, и сказать, что папа снова не нашел денег ей на лекарства. И что она снова не будет есть.
Фирсон  шел домой.
Он не спешил и шел так медленно как мог. У забора, окружавшего дом, он остановился и взялся руками за сетку. Шип колючей проволоки воткнулся в ладонь, и Фирсон сжал его, вгоняя глубже в тело. Вся эта никчемная жизнь построена на боли, и  еще немного мелких страданий поможет отвлечься от главного.
Он рассматривал белоснежный дом за забором. Дом, в котором волосы  его дочери не будут примерзать к стене зимними ночами.  Дом,  в который никто не решается войти. Кто его владелец? Корпорация? Правительство? Картель, успешно заменяющий в трущобах и правительство, и корпорации?
Фирсон  поднял камень с земли и метнул его по высокой дуге. Это был сложный бросок, но камень перелетел забор, и стекло в окне дома разлетелось на куски. Вот теперь точно стало легче! Но ненадолго.
Он шел домой, и шпана  на улице ограничивалась только презрительными взглядами. Они ощущали, как он беден – даже в понятиях трущоб, даже по сравнению с ними. На самом деле беден не тот, у кого  мало денег. Беден тот, у кого уже нечего украсть.  Без денег, работы, и в свои тридцать девять лет уже слишком старый, что бы разносить наркотики или грабить нищих. Старость приходит в тот момент, когда понимаешь, что  не сможешь победить в драке с кучкой подростков, и обходишь их стороной, вместо того, что бы спихнуть с дороги.
Он не поздоровался с женой, когда пришел домой. Не поцеловал губы, покрытые пузырьками непобедимого герпеса. Вместо: «Привет!» много дней уже он говорил только одно:
- Как она?
«Она» – это его дочь, и ответ всегда был: «Плохо». Жар не спадал, и температура ее тела точно совпадала с возрастом отца. Она не росла и не падала, и не было ни лекарств, ни врачей. Не было и денег, что бы их получить. Народные средства  не помогали, ни отвар травы, вырванной из трещин в асфальте, ни бульон, сваренный из невезучего и слишком ленивого голубя.
Жена сидела в углу  и грела в руках рюмку. Единственная радость и способ забыться, но радость  слишком дорогая, что бы позволить себе больше, чем одну рюмку. И слишком мерзкая на вкус. Но нищим выбирать не приходится.
– Плохо, – ответила она, как отвечала каждый день. – Жар не проходит. Она опять вся пропотела, и ничего не помогает! Я  молилась, да все без толку. Говорят, надо нитку завязать ей на запястье, ночью, в полнолуние...
- Хватит! – гаркнул Фирсон  и услышал, как проснулась дочка в соседней комнате. Пройдет минута, и она начнет кашлять, и кашлю не будет конца.
- Хватит! – гаркнул он снова, но уже шепотом – Бред это, хрень полная! Какая нитка? Думаешь, отдашь последнее шарлатанам,  они тебе сделают  свою мумбу-юмбу, проведут обряд на могилке и все болезни уйдет на покойничка? Ты это уже устроила, помнишь? Спустила наш последний запас крупы!
- Я хоть что-то делаю! – заорал жена, но тоже шепотом. Ни один из них уже не ждал, что дочь поправится, но оба молились, что бы она уснула без нового приступа кашля. Изматывающего, бесконечного кашля, после которого на подушках остаются мелкие красные брызги.
- Я хоть пытаюсь! А что ты? Деньги где? Ты нашел работу?
Врезать бы ей! Но Фирсон  опустил кулак. Драка разбудит дочь, и кашля будет не избежать. Она пока затихла. Уснула. Или  уже умерла! Проверять  не было сил. Он опустил кулак и забрал рюмку, прорываясь сквозь вялое сопротивление жены. Выпил залпом, достал бутылку и поставил ее на стол. Месячный запас, такой же ценный как деньги. Курить в доме почти нечего, и еда закончилась,  но этот запас еще есть.
- Ты что творишь? – такая расточительность ужаснула жену куда больше, чем болезнь дочери.  – Мы на это можем выменять аспирин, таблеток пять!
- Можем, – согласился Фирсон, – но не меняем. Потому что мы же оба знаем – когда кашляют кровью,  аспирин уже не поможет. Не знаю, что тут вообще поможет. Но знаю, что умирать в тепле будет приятнее. А может в тепле, с горячей водой, она даже выживет, да и мы заживем, как люди. Я знаю, где.
Он сказал где, и жена начала читать молитву для защиты от зла. Все знают, какие слухи ходят про это место.  Но люди вечно болтают! К чему слушать безумцев, готовых жить в грязи и кричать: «Уходите отсюда!» - как кричал убитый недавно местный  дурачок. Его зарезали, когда крики стали слишком громкими.
Тепло и горячая вода решат все проблемы! Фирсон верил в это. Надо только дождаться утра.
***
Утро пришло. Голова болела после выпитого, но он вышел на улицу, и опять смотрел на дом за забором. «Частная собственность! Вход воспрещен! Установлена сигнализация!». Вот только для сигнализации нужны датчики  и провода. А их нет! Нет камер, нет охраны. Не важно, кто построил дом, важно, кто заменил разбитое стекло. Вчера Фирсон выбил его, и он не первый, дом много раз забрасывали камнями. Когда не можешь получить что-то, всегда хочется это сломать. Но в доме блестели целые оконные стекла. Кто-то заменил их. Может быть даже, кто-то живет внутри. А значит, там есть все, что нужно для жизни. И там очень много места!
- Просыпайтесь! – заорал он, и перепуганные голуби метнулись в небо. – Просыпайтесь, уроды! Вставайте все!
Он шел по тому, что можно было бы назвать улицей – по промежутку между домами.  И орал. На него орали в ответ, угрожали смертью и увечьями, и угрозы не были просто словами.
- Пожар! – закричал он.  - Горим!
За такие шутки его превратят в отбивную, но он орал и лупил по стенам, и люди начали выскакивать из домов.
- Слушайте, слушайте!  - он кричал, перекрывая  вопли соседей. – Заткнитесь все и слушайте! Я знаю, где можно взять нормальное жилье! Но один не справляюсь!
Крики смолкли. Можно что-то урывать, и в благородном деле грабежа и мародерства соседу нужна помощь – это все понимали.
- Кто тут видел картель? За весь год хоть раз, кто видел?  – Фирсон взобрался на кривобокую скамью, загаженную чей-то рвотой. Это место облюбовали алкаши, но сейчас она годилась на роль трибуны.
- Кто видел мудаков из корпораций?  Или из правительства? Кто видел хоть раз за год? Давайте, поднимите руки!
Никто не поднял.
- Они  все про нас забыли, - продолжал Фирсон. – Даже картель. Мы тут пропащие, тут даже травку продать некому, всем плевать на нас! Ну и какого рожна тогда нам бояться? Тут только мы, мы тут хозяева, если кто сунется к нам – вышибем из них дерьмо и заставим его сожрать! Кто мешает просто пойти и взять, что нам надо? Нас что, арестуют?
Упоминание ареста повеселило толпу, раздались смешки. Тот, кто последний раз сказал в этих краях слова: «Вы арестованы!» уплыл вдоль то тихим волнам местной реки, прикармливая рыб, на радость рыбакам. И было это больше года назад.
- Ты о чем толкуешь, Фирсон?  - крикнул голос из толпы, и Фирсон не понял, кто говорит. - Есть по делу что сказать, или просто поорать пришел, повыпендриваться, какой ты крутой?
- Кто сказал? Покажись! – ответил Фирсон, и толпа расступилась. Старик, имени которого Фирсон  не помнил, опирался на кривую железную трость, погнутую о чью-то ретивую голову. Он едва держался на ногах,  но говорил вполне уверено.
- Я сказал! – ответил старик.– Хорош базлать, разорался, даже я слышу. Есть план какой – ну так про него и рассказывай. А нет, так кончай концерт.
Фирсон пошел вперед. Люди расступались, чужие драки никому не интересны. Фирсон подошел и уставился  на старика, а то уставился в ответ. Фирсон протянул руку, взял бороду старика в кулак и молча повернул его голову к дому, видневшемуся в конце того, что можно было бы назвать улицей.
- Вот мой план, - сказал он, и несколько человек поспешно пошли прочь, вдруг вспомнив  о важных делах. Толпа забормотала.
- Я знаю, что вы скажите! – прикрикнул Фирсон. - Так что заткнитесь и слушайте, что скажу я. Внутри дома кто-то есть. Кто-то живет там и радуется, пока мы тут, как лохи, подыхаем каждую зиму. Вот ты! Ты двух сыновей похоронил  за зиму. А ты дом сжег, когда печку растапливал, и трех соседей спалил. Хотите повторить? Нет? Тогда нужно найти нормальное жилье! Вот этот вот дом. И в нем кто-то живет уже. Кто-то лампочки меняет, стекла вставляет. Там канализация, горячая вода, свет, тепло, все есть! По две  семьи на квартиру, а то и по три – и места хватит всем.
- Так картели же!– бесплотный голос тихо прокрался по толпе.
- А кто тут видел картели? Может, кто работает на картель, а я и не знаю? Нет? Картели про нас забыли давно. Все про нас забыли, и про этот долбанный дом тоже! И нет там никакой сигнализации, просто вы обоссались от страха и боитесь взять свое!
Фирсон только теперь заметил, что все еще держит в кулаке бороду старика и жестикулирует, кивая его головой. Он выпустил бороду, но старик снова кивнул.
- Фирсон дело говорит! Там места всем хватит! Кто окна битые меняет не знаю, но я там ночевал, и нормально – там все шикарно внутри. Никаких картелей, никакой охраны.
-