Я иду по пустому трамваю. Лампочки мигают, некоторые из них частично оторваны, болтаются на одних проводах. За окнами ничего не видно. Сидения серые, стены жёлтые, всё это, как и пол залито алой вязкой жидкостью. Я чувствую себя выше, чем я есть, мой лоб находится на уровне поручней…
И вот я иду вдоль этого трамвая, по щиколотку в крови, в конце, не дойдя нескольких шагов до кабины водителя, закрываю глаза. Ощущение соли на языке. Всё время играет музыка…
Я открываю глаза и вижу перед собой зелёный сад в большём и белом парнике или теплице. Над всем этим летают две женщины, абсолютно одинаковые с огромными белыми крыльями и белёсой кожей, покрытой морщинами. У них большие чёрные глаза без зрачков и без белка. На ногах у них тапочки. Да-да! Обычные мягкие домашние тапочки в клетку. На женщинах белые платья-халаты. Они, кружась, пролетели передо мной и приземлились рядом. Они подошли ближе… У них пепельного цвета длинные прямые волосы… Женщины схватили мою левую руку и придвинулись ко мне вплотную. Они смотрели мне прямо в глаза, и из глаз их текла кровь.
Я опять моргнул и оказался снова в вагоне трамвая, стоя около кабины водителя и прижимаясь спиной к липкой стене… Однако вагон уже не так пуст: в конце его сидит мальчик лет шестнадцати в чёрных кедах, чёрных зауженных джинсах, чёрной блестящей майке и в мышиного цвета кофте с капюшоном. На нём тонкие в белой оправе очки, за которыми я вижу нормальные карие глаза. Волосы у мальчика короткие чёрные с косой чёлкой и шухером сзади.
Я медленно подхожу к нему. Он смотрит мне в глаза. Я спрашиваю его тенором: “Что это за музыка?” Он отвечает голосом близким к баритону и очень мне приятным: “Психея”. Я смотрю на него несколько секунд, потом снова моргаю…
Раздаётся дикий душераздирающий крик, на мгновение возникает тот зелёный сад, старухи с крыльями не смотрят мне в глаза, а разорваны на куски, разбросанные вокруг, всё залито кровью, и перья летают вокруг меня. В руках моих пятигранный нож из дамасской стали. Я отворачиваюсь, закрываю глаза и просыпаюсь…
И вот я иду вдоль этого трамвая, по щиколотку в крови, в конце, не дойдя нескольких шагов до кабины водителя, закрываю глаза. Ощущение соли на языке. Всё время играет музыка…
Я открываю глаза и вижу перед собой зелёный сад в большём и белом парнике или теплице. Над всем этим летают две женщины, абсолютно одинаковые с огромными белыми крыльями и белёсой кожей, покрытой морщинами. У них большие чёрные глаза без зрачков и без белка. На ногах у них тапочки. Да-да! Обычные мягкие домашние тапочки в клетку. На женщинах белые платья-халаты. Они, кружась, пролетели передо мной и приземлились рядом. Они подошли ближе… У них пепельного цвета длинные прямые волосы… Женщины схватили мою левую руку и придвинулись ко мне вплотную. Они смотрели мне прямо в глаза, и из глаз их текла кровь.
Я опять моргнул и оказался снова в вагоне трамвая, стоя около кабины водителя и прижимаясь спиной к липкой стене… Однако вагон уже не так пуст: в конце его сидит мальчик лет шестнадцати в чёрных кедах, чёрных зауженных джинсах, чёрной блестящей майке и в мышиного цвета кофте с капюшоном. На нём тонкие в белой оправе очки, за которыми я вижу нормальные карие глаза. Волосы у мальчика короткие чёрные с косой чёлкой и шухером сзади.
Я медленно подхожу к нему. Он смотрит мне в глаза. Я спрашиваю его тенором: “Что это за музыка?” Он отвечает голосом близким к баритону и очень мне приятным: “Психея”. Я смотрю на него несколько секунд, потом снова моргаю…
Раздаётся дикий душераздирающий крик, на мгновение возникает тот зелёный сад, старухи с крыльями не смотрят мне в глаза, а разорваны на куски, разбросанные вокруг, всё залито кровью, и перья летают вокруг меня. В руках моих пятигранный нож из дамасской стали. Я отворачиваюсь, закрываю глаза и просыпаюсь…