Гамбург. Надо всё упаковать, проследить. Сам понимаешь. Ты уж извини, чувак -цейтнот. Вернусь, точно навестим. А на выставку забеги, ты знаешь, кто там будет…Я закрыл трубку. Придётся действовать самому. В этой суете я и забыл о том, кто мне может оказаться полезным, хотя бы в роли информатора, Фимка! Конечно же. Ведь в этой больничке он ишачил, да и мне пришлось пару раз побывать в этой «обители скорби«. Слава Богу, не как пациенту, а ведь не
далеко были мы с Фимкой от этого, ой, недалеко. Никак не закончится для меня фимкин «психо- блюз». Но другого психиатра я слава богу не знал и потому без раздумий набрал его номер.
-Ты?!, -Фимка явно обрадовался. - Куда пропал? Заехал бы. Я - то, уже обжился в этом раю. Работы хватает, но и отдых, брат…Всеми благами курорта обеспечен. Что? Когда? В субботу утром. Здорово. У меня в номере остановишься. Я тебя на все процедуры проведу. Нервишки успокоишь. В «SPA», на мёртвой водичке поваляешься. Прямо из Мёртвого моря подведена. И вообще…
-Погоди, балаболка, - прервал я приятеля. У меня дело к тебе есть.
— Ну, так прикатывай и обмозгуем. Д и это…
-Понял. Твои вкусы не забыл, прихвачу. После завтра, жди. -Господи, -я устало плёлся домой, как же я чертовски устал.
Место, где после нашей истории с неудавшимся фимкиным «проектом», он обосновался, можно долго и красочно описывать, но лучше меня это сделает красочный путеводитель по окрестностям «Мёртвого моря». Там описано всё; и само море, зажатое жёлто-красными горами, кумранские пещеры, недалеко городок Иерихон, да, тот самый. Из далёких преданий. И в живописных оазисах кибуцы в окружении пальм и апельсиновых плантаций. И, заповедник Эйн Геди, и… в прочем путеводитель расскажет лучше меня. А я вернусь к Фиме. Отдохнув с дороги и вкусив прелести курортной жизни, ополовинив бутылку «Абсолюта», мы устроились в шезлонгах на маленькой террасе бетонного домика, которую мой друг гордо именовал- бунгало. И я во всех подробностях описал ему свои злоключения последних дней.
-Ну,-он затянулся неизменной вонючей сигарой, -я думал, что с той историей покончено, а оно вот как обернулось. Как ты говоришь фамилия того дельца, что вы в оборот взяли? Нет, не слышал. А выглядит как? Постой, постой, у него ещё развалюха жёлтая? Вертелся, такой. Я - то к нему не приглядывался, он к Ави, кажется, приходил. Я их как- то у ворот видел. Я чего запомнил то, у нас, понимаешь, только персонал во внутрь заезжает, а этот на своей колымаге вкатил, я тогда и запомнил, его новый охранник не пускал, так Ави сам к воротам вышел. Я значения не придал, но вот запомнилось. Вот что я думаю, если главный в этом замешан, то дело глухое. У него подвязки везде. Мацевич, говоришь? Я и не знал, что вы знакомы. Помнишь, я тебя в «галерею» водил? Так там и этого Мацеевича работа висела. Сам отбирал. Постой! - Фимка привстал с лежака,- что же это выходит? Ах, ты, козлина! Он же, -Фима даже забыл о сигаре, мою «галерею» распродавал. Ох, подлюга.
-Остынь, Фимыч. Поезд ушёл. Теперь о Мацевече думать надо.
— Ушло то, ушло. Но не перегорело. Он хотел обо что-то шарахнуть своим кулачищем, но вовремя остановил его в воздухе и медленно опустил в карман пляжного халата. – Козлы, — уже почти спокойно, процедил он. Да и я тоже. Я в недоумении взирал на приятеля. – Это же я, идиот, с ним своей идеей поделился.
–Зачем?
-Зачем, зачем. Я тогда ещё только мысль обкатывал. До тебя ещё. Я ведь кто тогда был? Врач без году неделя, а он авторитет. К нему такие шишки иногда заезжали…Я их раньше только по телевизору видел. На поддержку надеялся. Для поддержки своей идеи. Знаю…сам знаю, да и выпивши тогда был. Плеснув рюмку, он судорожно выпил, затягиваясь вонючим дымом. Он меня поддержать обещал. Разрешение на выставку пробил. Из других больничек на просмотр приглашал. А вон оно что, значит. Ширму из меня, подлец, сделал. И ведь не прихватишь его, с такими связями…С чем? Сами виноватыми окажемся. Что предлагаешь?
-Я надеялся, что ты мне что- то предложишь.
-А что я? Разве что морду в тихоря набить. Вот же паскудство. Только из одного «г» выскочили…
-Я тебя не привлекаю, Фимыч.
-Да, не о том я. Я готов реально вписаться, но не с ветряными же мельницами бодаться. Мой совет, старичок, пошли их всех…
-И Мацевича?
-Если тебе так неймётся, скажу одно. Ты не волну гони, а встретиьтся с ним попытайся. Может всё по - другому выглядит, не по твоей версии. Поговори. Может и дела то, никакого нет. Лучше в полдень. Когда пациенты в садике отдыхают. Твой художник, наверняка там будет. Я тебе могу куртку дать с эмблемой больнички. Ну, как?
— Спасибо. Подумаю. Пора в дорожку. Спасибо тебе.
—Не обижайся, старик, — Фимка заискивающе смотрел мне в глаза.
— Ну, что ты. Спасибо тебе. Благослови хоть, на сие безнадёжное дело.
—Благословляю, -Фимка дурашливо опустил персты на мою забубённую головушку.
Подождав, пока охранник удалился, я быстро прошмыгнул на территорию через небольшой лаз в заборе, кое-как стянутый проволокой, разошедшейся без особых усилий. Свернув на дорожку, противоположную входу в корпус, углубился во внутрь, скрываемый разросшимися деревьями и кустами. В этот обеденный, сонно- ленный час народу было немного, и на одной из скамеек я увидел Его. Он мало изменился за эти годы, лишь более аскетично выглядело лицо и обильно серебрились, давно не стриженные, пряди волос. Он сидел, прикрыв глаза, обращённые к небу. Но, что я скажу ему? Да и захочет ли он говорить со мной? Я осторожно присел рядом и судорожно размышлял о том, с чего начать не лёгкий по всему разговор. Художник открыл глаза.
-Я знаю ваше лицо, -произнёс он.
-Вы помните меня? Я…
-Не помню, но знаю. Давно…Мы не встречались в Вифлиеме? Я понял, что Художник не узнаёт меня. А он продолжал; -Вифлиемская звезда…Да что они знают о звёздах? Они вообще ничего не знают. Он положил
костистую ладонь мне на колено, а ведь там, за звёздами, тайна. Путь в вечность. Но его, — он сокрушённо вздохнул,=не видят. А ведь чего проще? Нужно всего лишь поднять голову и посмотреть. А они не видят. Наверное, просто не хотят.
-Господи, -думал я. –Ну, зачем я пришёл сюда? Зачем шёл, одержимый идеей вывести его из зазеркалья? А художник продолжал; - слепцы. А Пилат, - вдруг изрёк он, - дурак. Напыщенный ублюдок, съедаемый гордыней. Но я сокрушу его. Он прикидывается врачом, но я распознал его. Да, да.
По дорожке прошла женщина, искоса окинув нас взглядом. Мацеевич быстро, явно возбуждаясь, заговорил.-ОН заказал мне портрет. И я напишу его. Напишу. Я вложу в него душу. О, да. Это будет портрет дьявола за тонкой оболочкой респектабельности. Я возьму его энергию, опустошу и целиком перемещу на полотно. Да, я дам жизнь портрету, но вычерпаю её у дьявола. Лишу его силы. Мацеевич неприятно захихикал. – Я, Иуда, отомщу за всё, что свалили на меня века презрения и позора. На фоне заката. Последние мгновения его перед погружением во тьму. Во мрак. Мацеевич встал, продолжая бормотать.-Сила ухода. Концентрация последнего ухода солнца. Больше не обращая на меня внимания, он торопливо направился в глубь аллеи по неубранным пожелтевшим листьям, будто плывя по ним, едва касаясь их подошвами своих разбитых сандалий. Я с минуту ещё смотрел в пустоту, и мне казалось, что слабо очерченные контуры Художника зависли, не спешат раствориться, уйти. Затем, будто стряхивая с себя наваждение, неосознанно выудил из пачки сигарету. Огонь спички обжог пальцы. Я уже направлялся к выходу, когда из- за разросшегося дерева выбежал охранник в сопровождении двух полицейских. – Вот он, - запыхавшись орал охранник, -это частный объект. Я его не пустил, так он сам. Он…. Полицейские, не обращая на него внимания, подошли ко мне.
— Документы, - угрюмо выдавил смуглый худощавый офицер. Другой, большой и рыхлый, держал ладонь на рукоятке пистолета. Я протянул ему удостоверение личности и корреспондентскую карточку. Волнения не было. Максимум, что меня мог ожидать- штраф за незаконное проникновение на частную территорию. Худощавый, вложил мои документы в карман. – Пошли. И, хотя я не сопротивлялся, «рыхлый» подхватил меня под руку и повёл к выходу. Туда, где подмигивал красно-синими огоньками белый полицейский «форд». «Рыхлый» с силой затолкнул меня в чрево машины. Больно ударившись челюстью о подголовник переднего сидения, хотел уже возмутиться, но смуглый протягивал мне документы.-Пока можешь идти. Но если ещё раз здесь встретим… «Рыхлый» освободил выход. Уже захлопывая дверцу машины, услышал; - Понаехали. Мафионеры. Я резко обернулся, но полицейские с невозмутимым видом выпускали сигаретный дым в открытые окна.
Что же это? -думал я. Почему? Наверное, если очень хотеть, можно добиться справедливости. И рычаги отыщутся. Но нужно ли ему это? А мне? К чему? Художник ушёл в иную реальность. Так стоит ли его тревожить? Стоит ли ввергать в хаос реалий? Дать повод, копаться в его душе? Пусть будет всё, как есть и, как будет. Хотя, увы, как до встречи с Художником, уже не будет никогда. Вечерело. Прохлада забиралась под лёгкую куртку и, казалось, шарила своими холодными пальцами, где - то у сердца. Кричали чайки, играла музыка в кафе и прибрежных ресторанчиках, шумели разлапистые пальмы, и огоньки рекламы манили в иллюзорный уют. Я обошёл костёл, прошёл под сводчатыми арками древнего Яффо. По крутой лестнице спустился в пропахший йодом и рыбой порт.
Тёмными глыбами возвышались баркасы и рыбачьи лодки. Петляя в этом лабиринте, всё же вышел к пирсу. Чуть в стороне разгружали улов, а недалёкий ресторанчик источал запах специй и даров моря по тягучую мелодию восточной музыки. Отцепив швартовый канат и, хоть это и криминал, взял брошенные вёсла и тихо вывел лодку из бухты на простор почерневшего моря. Туда, где угадывалась точка горизонта «глаз вселенной», как сказал ХУДОЖНИК. Отрываясь всё дальше от берега, от той пуповины, которая связывает, свербит и ноет, не давая напиться забвения из вод Леты. Так и буду грести, пока хватит сил. А потом…Имею ли я, пылинка, право, прерывать ход времени? Ведь возможно, ещё не мой черёд? Не мой «Судный День». Но что будет потом, думать не хотелось. По крайней мере, сейчас.
