далёкой точке — горизонте угасающей свечой мерцает слабый отблеск Надежды. На переднем плане отвернувшись, прячет в тени лицо своё Некто. Кто ты? Выйди из тени и яви лик свой. Прекрасный, а может сведённый яростью адского огня и готовым выплеснуться за рамки полотна пеплом. Сон, обещающий обернуться явью. Подходя к своему дому, увидел у калитки во дворик дворника Лёшу, курящего у тележки с орудиями его труда.
— Привет, — он отбросил сигарету в свою тележку. — Можно, в твоём дворике я своё барахло оставлю? Сегодня уже отработал, а тащить её в контору неохота, да и времени в обрез.
— О чём разговор? Мог меня не дожидаться. Когда нужно, ставь.
Квартирка, которую я снимал, находилась в глубине дворика, перегороженного невысокими заборами и, как бы отрезанная. этой калиткой от остальных жильцов. — Место удобное, — улыбнулся Лёша, — элегантный дворник, лет пятидесяти, со щёточкой седеющих усов на загоревшем лице.
— С улицы не видно. А я утром, тихонечко. Не потревожу. Через пару часов опять на работу, в охрану. — Не выдохся? —сочувственно поинтересовался я.
— Есть немного. Но ещё чуть-чуть и куплю профессиональную видеокамеру. Надежды юношу полнят. Буду снимать.
Лёша когда-то работал режиссёром-документалистом на Казах фильме и лелеял неугасающую мечту вернуться в профессию. — Буду, буду снимать. А дворник, так это тоже познание жизни. Ещё одна грань, верно? Зато у нас в стране самые образованные дворники, — он усмехнулся в усы.
— Впереди планеты всей. Ладно. Спасибо. Побегу я.
— Как сказал кто– то, — «будет хорошо вчера». Абсурд. А у меня проблема одна. Человека найти надо.
— Так это разве проблема? Зайди в отделение МВД и по компьютеру …
— Был уже.
— Что, очень надо?
— Надо.
— Вот что, пошли. Времени у меня мало, но одна идея есть. Понимаешь, в моём доме старушка одна занятная живёт. Старая одесситка. Со странностями, конечно, но тётка в ясном уме в свои девяносто с гаком.
— Да причём тут это?
— А притом, — уже на ходу говорил Лёша, — что она почти всю жизнь проработала в отделе репатриации. И до сих пор у неё там много знакомых. Попрошу пробить твоего человека. У них ведь вся информация о прибывших имеется. Вот и знай, где найдёшь, где потеряешь, —думал я, запрыгивая за Алексеем в автобус.
Полученная информация была малоутешительной. Мацевич Игорь находится на лечении в клинике закрытого типа с диагнозом сугубо местного происхождения. Так называемый «Иерусалимский синдром». Я слышал и читал о нём. Это когда люди с повышенной эмоциональной чувствительностью, попадают под мощное влияние, ауры старого Иерусалима. Одни представляют себя Иисусами и девами Мариями. Другие- Пилатами. Встречались и Мессии. Через этот город видимо проходит та грань мистической ирреальности, которая крепко держит в своих руках души, чуждые прикосновению вечности, а чуткие и подавно. Порой, подчиняя их себе, окуная в неосознанные глубины подсознания. Значит, и Художник не смог избежать участи сей. Но,
как и почему его работы появились на рынке? В приёмном покое мне отказали во встрече с ним. Однако его лечащий врач согласился уделить мне немного времени. Как старому знакомому пациента.
Господи, что стало с тобой? Неужели твоя метка «глаз вселенной» втянула тебя в бездну омута, сотворённого тобой и поглотившего тебя в себе. Сделав ещё одним, ждущим своей очереди к источнику Забвения по имени Лета?
Разговор с врачом, элегантным, представительным, улыбчивым крупным мужчиной, ничего не прояснил. –Да, — говорил он. -Что поделать? Натура чувствительная, художник. Пограничное состояние психики порой даёт неожиданный, так сказать, картины. Медицинские термины вам мало что скажут. Главное, что ему у нас хорошо, спокойно. Нет, встреча в его нынешнем состоянии, исключена. Она может спровоцировать стресс и…Он, понимаете ли, считает себя Иудой. Но кого только у нас нет. Художник должен знать библию. Мировое искусство во многом основано на библейских мифах. А там очень много эмоций. Слишком. Вот мозг и…так что, для блага больного, встречи пока, я подчёркиваю, — пока, невозможны.
В удручённом состоянии я покидал клинику. Вот и нашёл. А дальше то, что? Тупик. Из которого нет ни выхода, ни входа. И всё же, как тогда его работы оказались на рынке? Я с тоской, словно прощаясь, через крупную решётку- забор посмотрел в глубину территории и замер. В жёлтый, со следами рихтовки «жучок»- «Фольксваген», человек затаскивал какие-то предметы, завёрнутые в обёрточный материал. Два…пять… Их конфигурация…постой, господи! Да это же продавец с «Арбата». Только ярко красная бейсболка с длинным козырьком на засаленных волосах не сразу позволила мне опознать его. К заинтересовавшему меня объекту подошёл некто, по всему санитар. Верзила метра под два, что-то оглядываясь передал Ривкину, так кажется, звали продавца. Ривкин сел в машину и поехал в сторону ворот. Я прижался к киоску. Ворота открылись. «Жучок»» медленно пропыхтел мимо меня в нескольких метрах. И тут, то, что тревожило меня вспыхнуло с новой силой в своей очевидности. Картины. Конечно же, картины загружал в машину Ривкин.
Нет, в полицию заявлять рано. Что же тогда делать? Как его «расколоть», то есть вынудить признаться в том, что он вор, укравший более ценное, чем деньги- ИМЯ, лишивший ХУДОЖНИКА последнего права на своё Я.
Автобус неторопливо возвращал меня в Тель-Авив. Мелькали улочки и проспекты, лавки и небоскрёбы, взметнувшиеся к облакам. И езде предвыборные плакаты кандидатов в муниципалитет. Плакаты…плакаты…Стоп! Выскочив, на ближайшей остановке, подошёл к одному из ярких плакатов кандидатов в городской совет «большого» Тель-Авива. На меня сверкая прекрасной работой дорогого дантиста смотрел портрет того, с кем и часа не прошло, как я расстался. Доктора из «психушки». И, что? Что?! Я устало опустился на скамейку. – Вам, плохо? -услышал, как сквозь липкую вату, — воды попейте.
Девушка солдатка протягивала мне бутылку воды, наполовину заполненную льдом.
Чтобы как- то привести мысли в норму и какую-то систему и заручиться поддержкой, решил встретиться с редактором газеты, где я иногда пытался освоить журналистику. Неплохим, тёртым жизнью мужиком. Но, вспоминая потом наш разговор, ощущение чего- то, липко- фальшивого преследовало меня. Хотелось поскорее принять душ. хотя редактор был видимо по -своему прав. – Ну и на кого ты замахнулся? - сокрушался он. Сенсация?! Господи, да какая сенсация без фактов?! Одни эмоции. Да меня же одними судебными издержками по миру пустят. Нет, к тому же я только редактор. А хозяева издания? Ты об этом подумал? К тому же фигурирует кандидат в городской совет. Значит чья- то креатура. Ты хоть это понимаешь? Предположительная, подчёркиваю, жертва в психушке. Ты хочешь, чтобы и меня туда отправили? Без фактов, железных, всё это-блеф! Воздух. Демократия и свобода слова, это прекрасно…замечательно…, но кормит рынок, а не суды. Поверь старому газетному волку, затравят за дискредитацию кандидата. Вот у нас вакансия намечается, в штат перейдёшь, а после выборов, фактики появятся и…
Почва уплывала из- под ног. Я ведь на него так надеялся. Да, нет, не в сенсации дело. Теперь меня уже волновала только судьба Художника. А, может быть, просто ослиное упрямство дилетанта. Кто знает? А авантюрная идея уже затягивала удавку на шее благоразумия. Для воплощения замысла мне был необходим режиссёр Лёша со своей камерой и саксофонист Славик Йоффе, прокуренный марихуаной маэстро улиц, кое- что, задолжавший мне. Да и авантюрная жилка Славки, я надеялся, послужит моей цели.
Не стану описывать всей совершённой нами авантюры, скорее, даже провокации. Но цель, как известно… всё - таки, была благой. По крайней мере, очень хотелось в это верить. Описание наших действий заняло бы не меньше места, чем вся эта повесть. Скажу лишь то, что Ривкин действительно «купился» на предложенную по дешёвке Славкой «наркоту». А весь процесс заснял и озвучил не потерявший профессиональных навыков, Лёша. Нажать на продавца картин оказалось не очень сложно. После просмотра нашего шедевра Ривкин, как- то, сразу обмяк и поплыл и в обмен на кассету и наше клятвенное обещание о нём забыть, если он исчезнет из города, сообщил следующее: = Да, картины не его. Жадность сгубила. А началось с того, что и он проходил курс лечения в той же клинике. Затем халтурил на рынке, пока однажды не столкнулся с Ави, санитаром из клиники, где лежал. Он к делу и пристроил. За дозу. У него прямой контакт с врачом, а у того связи… многое может. Мне Шмулик, это тот, что мне картины передаёт, как- то ляпнул, что у врача этого, кто-то из правящей партии на крючке. Не знаю уж в чём там дело, но, видать так и есть. А врач этот такие гешефты крутит…А картинки эти так, мелочь. Всё пригодится. Эх, по дурости я влетел. Говорил же Ави, чтобы не на рынке, а в отелях иностранцам предлагал. Купили, значит, и укатили к себе. Лень по жаре мотаться было, вот на рынке и тормознулся. Но, чего уж теперь… А художник ваш, точно шибанутый. Доктор ему целую палату под мастерскую отдал. Красками снабжает. Я как- то к нему зашёл. Обычно я на улице жду, а тут Шмулик куда- то запропастился. Обычно он мне значит, эти картинки и выносит. Так вот, захожу, значит, а он, псих этот, в меня пальцем тычет и бормочет, да страшно так, что, мол, Пётр, это ты предал его. По пьяне, как я понял, выболтал. Стукач, мол, поганый. И чтобы меня, его, Петра этого прикрыть, меня, то есть его, художника этого обвинили. А он, художник, значит из-за меня, Петьки этого, значит, в ненависти и презрении живёт. Ужас. Ну, думаю, как набросится сейчас…У них же, психов, силы немереные. Я честно, оробел, а он меня как подрамником по башке хряпнет… Хорошо хоть Шмулик подоспел. С тех пор я только во дворе жду. Пройти туда можно в обед. Охранник в час обедать идёт. Камеры должны включать, но обычно забывают. Там, где охранник. На заборе точно камер нет, только у входа в корпус. А ваш, часто в садике сидит, ему это, вдохновение нужно. Так Ави сказал. Всё. Ну, что, тему закрыли, а? Кассетку мне дай. Я её сам сничтожу. Оно надёжней будет. И это…дозу то, верните. — Нагло и в то же время заискивающе Ривкин обратился именно к Славке. –Не садисты, оставь, быстрее «копыта» откинешь». Ривкин остался при своём, а мы поспешно покидали грязное логово, пропахшее застоявшейся вонью старья
и кошачьей мочи, недалеко от старой автобусной станции.
Я решился обратиться в полицию. Дежурный с сожалением, отложив в сторону недоеденную питу с фалафелем, вытерев неторопливо жирные пальцы и губы, сонно уставился на меня. – Ну, -наконец изрёк он. Я, как мог обрисовал ситуацию. Страж что- то записал и взял мои данные. – Передам по инстанции. Если надо, вызовем. Всё. Обернувшись на выходе, я увидел, как он нетерпеливо впивается зубами в недоеденную питу.
-Димка! -кричал я в трубку Фиалкину. Я смог. Почти знаю. Да, про Мацеевича. Как, при чём тут Мацеевич? Это не телефонный разговор, но одно скажу, он в психушке. Ему помочь надо, вытащить оттуда.
-К чему вся эта суета, старик? -лениво вещал Фиалкин.- Он уже всё равно выдохся, понимаешь. Зачем ворошить? Пусть отдыхает. Узнали и ладно. Сходим, навестим. А у меня выставка на носу. Приходи, кстати. А-ля, фуршет и всё такое. А затем Лондон,
