Поздно

Когда господин Хольмен всё-таки смирился с неизбежной жестокой правдой и позволил своей жене вызвать доктора Олави, было уже поздно: шестнадцатилетнюю Кристину Хольмен – дочь господина Хольмена было невозможно спасти.
Впрочем, как можно было ждать от господина Хольмена иного? Всю жизнь он заботился о репутации своего дома и своей семьи. Поддерживающий капиталы отца и деда, приумножая их, господин Хольмен верил – только дисциплина ему поможет вести хозяйство и деньги непоколебимо. Господин Хольмен верил в строгость и сам придумал для себя целый свод правил, подчинив этому своду жизнь целого поместья и всей своей семьи.
Все знали: у Хольмена не бывает напрасных трат. Если дочери или жене заказывается новое платье, то это для приёма гостей или выхода в свет, а не для следования моде. Если готовится званый обед – так это по большому поводу. Остальное – неуместно. Также все знали о том, что господин Хольмен придерживается строгого режима дня, а вместе с ним – жена, дочь и слуги. Никакого позднего отбытия в постель – всё не позже десяти! Никакого лежания в постели до полудня – подъём в шесть. Далее – молитва, физические упражнения или прогулка, завтрак (обязательно скромный), и дела – для господина Хольмена по вопросам торговли, для госпожи – разбор писем и вопросы благотворительности, для Кристины – образование.
После – обязательный обед у точно установленный час. За обедом – вопреки положенной городской традиции – никакого вина – лишь вода и кофе. Затем – краткая семейная прогулка, совмещающая в себе досуг семьи и одновременно дело – обсуждались дела и ближайшие траты, и каждый в свою сторону: господин Хольмен по необходимым встречам, госпожа – рукоделие или чтение, Кристина – также – рукоделие, чтение или сочинение собственных стихов. Потом вечерняя молитва, ужин, час свободного времени и спать!
И  если господину Хольмену приходилось нарушать порою по необходимости собственный режим (что он воспринимал весьма болезненно), то для госпожи и дочери таких исключений не было допущено. Даже с бальных веселий и вечеров они уходили так, чтобы лечь спать в  положенное время. И сложно было сказать – насколько для обеих это было естественное и собственное желание. Госпожа Эльсе Хольмен была очень мягким и тихим человеком, в духе покорности правилам воспитывала и дочь.
И всё бы шло своим чередом, если бы…
Впрочем, сначала господин Хольмен, как человек непоколебимый и очень оберегающий свою репутацию, решил, что это просто баловство. Впервые за все юные годы его дочь не явилась к завтраку, хотя вилась к молитве.
Эльсе Хольмен нахмурилась, но ничего не сказала. Господин Хольмен велел служанке отправиться к дочери и напомнить ей о распорядке дня.
Служанка вернулась бледная и испуганная:
–Госпожа Кристина сказала, что не будет есть.
–В таком случае, она останется голодной! – отвечал господин Хольмен и велел убрать приборы Кристины. Жена не посмела воспротивиться, съела свой завтрак в молчании, но когда ушёл муж, поднялась к дочери.
–Ты не спустилась на завтрак, дитя моё, – в отсутствии мужа Эльсе всегда становилась чуть строже. Она чувствовала, что должна вместо него быть воплощением дисциплины.
–Да, – Кристина впервые не поднялась навстречу матери, и даже не взглянула на неё, так и осталась лежать.
–Что-то случилось? Ты больна? – строгость госпожи Хольмен уступила милосердию и состраданию матери. Эльсе присела к Кристине на постель, коснулась её лица.
–Ничего, – равнодушно ответила Кристина. – Просто я никогда больше не буду есть.
–Почему? – Эльсе растерялась. Она не была готова к подобному ответу. Сама выученная правилам господина Хольмена, она и подумать забыла о каком-либо противоборстве им. Да и вообще – забыла уже о нарушении уклада.
–Я больше не хочу, – сказала Кристина.
Эльсе Хольмен забила тревогу. Господин Хольмен пожал плечами: ситуация ему не нравилась, но он не видел никакого тревожного мотива. Всё происходящее списал на бунт.
–Проголодается – поест, – ответил господин Хольмен.
Но Кристина не спустилась ни на обед, ни на ужин, ни на следующий завтрак. Служанкам было велено давать ей воду, но Кристина отказывалась и от неё. В конце концов, господин Хольмен был вынужден признать правоту своей жены, и послал за доктором в город.
В тот час было ещё не поздно.
***
Господин Хокон, прибывший уже к обеду, пользовался небывалой популярностью в городе. Рассказывали, что он может излечить едва ли не все самые распространённые недуги. Запись к нему была очень плотной, но господин Хольмен, потянув за некоторые ниточки своих связей, выцепил господина Хокона намного раньше, чем то позволено было человеку рангом попроще.
Почти час господин Хокон тщательно оглядывал и расспрашивал Кристину. Она отвечала вяло, не вставала с постели. Он слушал её пульс, просил показать язык, поморгать, спрашивал о мушках перед глазами, касался лба, ища признаки лихорадки…
В конце концов, сдался:
–Это не мой профиль.
Господин Хольмен пришёл в ярость. как человек дисциплинированный, он ошибочно полагал, что и другие имеют ту же железную укладку жизни, и, получая деньги, оказывают качественные услуги. А теперь человек, называющий себя доктором, нагло смел заявить, что он не может ничем помочь? Это не вписывалось в рафинированный мир господина Хольмена, но господин Хокон поспешил объяснить:
–Я могу предположить некоторые вещи, но это не мой профиль. Понимаете? По моему профилю она совсем здорова.
Эльсе была мягче. Она попыталась спросить яснее:
–По какому же профилю вы подозреваете её болезнь?
–По душевному, – господин Хокон покачал головой с сожалением. – По душевному, увы! Но судить яснее я не могу. Вы же не обращаетесь к повару, чтобы он тачал вам сапоги? Он сможет, не сомневайтесь, но ценой чего? Каждый должен заняться своим делом, и я настоятельно рекомендую вам…
Господин Хокон так ничего и не рекомендовал. Он долго и пространно изъяснялся о миросплетении, о чудесах исцеления и в конце концов господин Хольмен не выдержал:
–Подите вон!
Эльсе, перенявшая от мужа за годы брака сдержанность, которой сейчас лишился сам господин Хольмен, предложила:
–Обратимся к душеведу?
–Никогда этому не бывать! Кристина не сумасшедшая. Она просто разбалованная, наглая девчонка!
–Разбалованная чем? – холодно спросила Эльсе. – Кашей на воде на завтрак или одним платьем в год?
Про кашу и платья она, конечно, слегка преувеличила. Под кашей подразумевался скромный, по меркам их круга, завтрак – каша с кусочком масла, ржаные яблочные булочки, пудинг с изюмом, мёд и стакан воды. Эльсе помнила завтраки в собственном доме, их сытность, когда присутствовали и пироги с почками, и мясные паштеты, и рыбные, и различные пирожные…
Но господин Хольмен считал всё это лишним. Он полагал, что завтрак нужно делать лёгким, чтобы не было соблазна тотчас лечь. Завтрак должен был подкреплять силы, а не отяжелять ум и желудок. Со временем Эльсе почти привыкла к этому, но полагала мужа всё-таки порядочным скрягой, искренне забыв, что для большинства горожан (не говоря уже о крестьянах) такой ежедневный завтрак, как у четы Хольмен, был бы роскошью.
Да и про платье в год – это было слишком. Кристина росла, скоро ей надлежало думать о замужестве, а для этого – выходить в свет.
Но для господина Хольмена суть претензии Эльсе всё-таки дошла. Он ничего не сказал, лишь махнул рукой, и вернулся к своей теме, подводя итог:
–Я не одобряю и не считаю Кристину сумасшедшей. И тебе запрещаю о том думать. Она или капризничает, или просто влюбилась! В любом случае – никаких душеведов в моём доме!
Эльсе молчала.
–В конце концов, что скажут наши соседи? – господин Хольмен попытался перейти в мирный диалог, но и на это Эльсе не отозвалась.
Три дня Кристина ничего не ела. На вторые сутки господин Хольмен распорядился двум слугам держать её,  и попытался накормить её силой. Вышло плохо – желудок услужливо подчинился нежеланию Кристины есть, и вернул всё обратно.
–Да что с тобой такое? Ты же умрёшь! – бушевал господин Хольмен, но Кристина даже не шевельнулась.
В молчании Эльсе господин Хольмен чувствовал укор, который и сам прекрасно осознавал. В конце концов, он сдался:
–Зови хоть чёрта!
Так появился доктор Олави. Но было уже поздно.
***
Доктор Олави имел дурную репутацию. Самое милое, что он слышал в свой адрес, было слово «чудак». Люди позлее и посмешливее находили больше вариаций в оскорблениях, соревновались в остроумии и совершенно бесполезно. Доктор Олави –  в самом деле – чудаковато и вечно не по погоде одетый, не замечал насмешек.
Более того, не страдало и его финансовое положение.
Конечно, его методы и его знания были несовершенны. Не так давно вообще по просвещённому миру заговорили доктора о болезнях и слабостях души, и об исправлениях, которые можно ускорить и которым можно способствовать. Доктор Олави был одним из этих заговоривших. Он ещё не нашёл понимания в массах, но он и не стремился к этому понимаю. Зато как представитель чего-то таинственного, ещё непознанного, начинавшего шуметь и бурлить, имел вход в высшие круги общества.
А там и клиентов.
–Моя душа больна,– сетовала, к примеру, баронесса К-л., сменившая за свою жизнь десяток амплуа в высших кругах. Сначала ей хотелось быть роковой соблазнительницей. Затем – нежной недотрогой. Потом – холодной и рассудительной королевой, а по итогу…
Годы соблазна оставили множество нелепостей; время нежной недотроги – разочарование (никто особенно и не стремился покорить её), холод и рассудок тянули её в тоску, и общий итог для баронессы был закономерен: она хотела внимания, хотела впечатлять и удивлять, но не имела к этому способностей.
К счастью, доктор Олави, прекрасно понимавший, что причуды богатых и властных зачастую равны открывающимся возможностям, насмешничать или разубеждать баронессу не стал:
–Ваша душа больна, – подтвердил он, и в следующий час вещал о тревогах и необузданных чувствах, дремавших будто бы в душе баронессы К-л. та слушала, открыв рот от восторга.
–Вы – мятежница, – объяснял доктор Олави, – ваша душа ищет войны и очень тоскует от состояния покоя.
–Так что же…
–Беспокойтесь! – велел Олави и, закрепляя эффект, даже тряхнул головою: – беспокойтесь! О слабых, о сирых, об убогих, о незащищённых. Беспокойтесь о старости, беспокойтесь о юности, и уймите свой огонь!
Другими словами – займитесь делом.
Баронесса ушла окрылённая и счастливая, оставив доктору Олави солидную сумму и составляя его репутацию, как настоящего знатока душ.
Так и повелось. Доктор Олави был чем-то вроде всеобщего шута, чудака, да пустобрёха, который говорил вроде бы нужные вещи, брал монеты, да делал что-то невразумительное. Пошла настоящая мода на изучение души, и доктор Олави был её властителем. Он вещал то, что хотели от него услышать, изредка замешивая в этих сказаниях то, что было скрытой правдой, получал прибыль, и вкладывал её в развитие настоящей науки. Он брал к себе учеников, оплачивал переводы трудов из соседних стран, изучал проблемы тех, кто не мог ему заплатить, и даже ездил перенимать опыт!
И когда Эльсе Хольмен призвала доктора Олави в свой дом, он решил, что готовится