Я хочу, чтобы ты издохла, мама

             


Первый снег всегда немножко волнует, хоть и происходит это каждую зиму – первый снег. Особенно если он случается ночью, когда накануне была ещё осень, самая глубокая, и снега давно уже все ждут, а утром за окном – сразу неожиданно бело. И верхушки деревьев нервно и неритмично качаются. Не все разом, а как в неслаженном школьном хоре: вразнобой. Каждое дерево ведёт свою партию, не слишком согласованную с остальными и не выстроенную в целом, а так – сплошные импровизации. И роднит их все, связывает между собой жидкий снежный сироп, составленный из мелких пылинок. Такой снег никто и никогда не воспевал ни в стихах, ни в прозе, потому что некрасив он, бессмыслен и как-то по-сиротски убог: тужится, тужится, чтобы стать настоящим явлением природы, а – не получается. Не являет он ничего миру: ни красоты, ни настоящего мороза, ни уважения перед стихией – так, глумление какое-то надо всем этим.
Но выходишь во двор и понимаешь, что нет, всё же что-то изменилось. Воздух пронзительно и терпко пахнет уже зимой, и дверь в осень окончательно закрыта. Ещё вчера или сегодня ночью. И ты всё проспал. И непонятное чувство досады то ли на себя, за то, что проспал, то ли на то, что тепло вернётся  очень нескоро. И лежит это чувство в самой глубине души, так и оставаясь неопределённостью, полуфабрикатом каким-то, а не чувством, нормальным и полноценным, понятным и объяснимым. Лёгким волнением, одним словом…
Вот в таком именно смятении и начал жить сегодня Лёня. А тут ещё голова немножко побаливала, и глаза не очень хорошо видели или от головы, или от мельтешащего вокруг снега.
Хотелось сострадать кому-то и обидеть одновременно, гладить по голове, а потом взять, да и дёрнуть за волосы. Так, чтобы неожиданно и больно.
И  что же сегодня? К маме зайти нужно, занести лекарства, что она просила купить. Значит, по дороге - ещё в аптеку. Руки в карманы сунул, нащупал там какие-то деньги – хватит, наверное. Мама дорогих лекарств не просит: если дорогие, то непременно добавляет, что деньги ему отдаст. Поднял воротник пальто. Зябко. Опять – руки в карманы. И пошёл, тараня тощим своим телом сегодняшнюю непогоду и судьбу.


- Ты? Вот уж кого не ожидала увидеть. Здравствуй, бывший муж мой Леонид…
Он поднимает глаза. Ленка. Красивая, как всегда. Очень даже. Хоть  пространство вокруг некрасивое, – она его собою украшает. Даже  хоть и немного постарела за эти три года, что они не виделись.
- Да, Лен, здравствуй. Почему не ожидала? Я же не умер. Мы просто развелись. И просто прошло три года.
- Понятно. Я как-то вот уже забывать тебя стала. Отвыкла от того, что ты живёшь где-то там, без меня.
- Не «где-то», а всё там же, где и жил… где раньше мы с тобой жили. Я даже ремонта не сделал, в доме всё как при тебе. Ты перчатки свои забыла. Они так и лежат, в прихожей, на столике у зеркала. Заберёшь?..
- Какие перчатки, Лёнчик?!. О чём ты! Я ведь теперь, наверное, и дом твой не сразу найду…
- У тебя – как? Замужем? Счастлива?..
- Конечно. И ещё как! И думаю всё: правильно ты тогда сделал, что выгнал меня. Я бы сама так и не осмелилась сказать тебе и уйти. И мучилась бы сама и тебя бы терзала. Хочешь, поехали ко мне? Посмотришь, как живу. Это квартира моих родителей, на улице «Свободы». После их смерти – она наша с мужем. Не нервничай, знакомить не буду – только через три дня вернётся из какой-то служебной командировки. А? Как? У меня вино хорошее есть. Поехали? Вот – машина моя, и всего полчаса дороги?..
- Да мне тут… Хотя, - успею. Поехали.
И сели в машину. И ехали действительно полчаса, Лена вела мастерски. И вела элегантно и как-то… породисто. Как, впрочем, и всё, что она делала. И духи не поменяла – всё те же, «Клема», которые он так  любил. Сразу узнал их, как только сели в салон.
Когда же вошли в Ленин дом, то Лёня понял сразу, буквально с порога: нет никакой командировки у мужа. Потому что мужа тоже нет. Не было в доме ни одного даже намёка на мужчину – это была квартира небедной одинокой женщины, с её особым запахом и особым порядком. С аксессуарами в ванной, куда он направился сразу, чтобы помыть руки, и шикарным, но простейшим набором техники. С тапочками, вторую пару которых для него она так долго не могла найти в прихожей. А потом, когда он засобирался на балкон, чтобы закурить, она махнула рукой и сказала как-то обречённо и радостно: «Да кури здесь»,- а потом долго искала пепельницу и, в конце концов, предложила блюдце – было ясно: мужчины тут нет, и не было.
Примерно через полчаса, когда погода за окном перестала быть главным в отношениях между людьми, он вдруг, посреди её фразы о том, как они с мужем отдыхают летом, сказал:
- Лен, а ведь нет никакого мужа, и лето ты проводишь в Египте или Турции в одноместном номере отеля 5 звёзд, «Всё включено»…
Она не стала притворяться и дальше ломать комедию, а сразу как-то уронила руки на колени и почти без паузы продолжила:
- А знаешь, что тогда было на самом деле? Ну, перед тем нашим разговором, когда я «призналась тебе в измене»? А был визит Варвары Анатольевны, мамы твоей горячо любимой. И рассказать тебе, что она мне сказала?
«Деточка, верни мне Лёню. Я его для себя родила и для себя растила. Он только мой сын. И ничей больше. Ты погубишь его, потому что даже понять не можешь его высокую трепетную душу… -
( Ещё бы! Разве могла я, переводчик с английского и испанского, понять тогда душу инженера по эксплуатации  машинотракторной техники!)
А ты себе найдёшь другого мальчика, с которым будешь счастлива… И вы нарожаете себе много-много детей, и только тогда ты поймёшь, что значит сын для матери. Отпусти моего Лёнечку. Отпусти его ко мне. Пожалуйста. Иначе я умру».
Я растерялась тогда. И её жаль, и себя. А тут ты пришёл. Я даже обдумать толком ничего не успела. Потому  и придумала этого одноклассника, свою первую любовь. А ты ведь даже спрашивать меня ни о чём не стал, а просто пошёл в прихожую и распахнул передо мною дверь со словами: «Я тебя не держу. Уходи».
А перчатки, о которых ты говорил, ну, те, что остались  возле зеркала… Так это ведь её перчатки, мамы твоей, Варвары Анатольевны. Она их после  разговора со мною и забыла…
И ещё, знаешь, в чём я тебе солгала? Когда сегодня утром сказала, что забыла, где твой … наш дом… Я его каждую ночь вижу и чувствую его запах…
Думаешь, назад прошусь? Нет, Лёнь… Вот сейчас смотрю на тебя, настоящего, и понимаю, что давно уже излечилась от тебя, перестала любить и ждать, когда позовёшь назад. И сына от тебя, теперь уже точно, не хочу…
Встала, вышла в прихожую и уже оттуда крикнула:
- Теперь, Лёнь, я тебя не держу. Уходи…

Он понимал, что разговор на самом деле уже закончен. Вышел. На крыльце намотал на шею шарф, потому что было холодно по-зимнему. И снежинки виляли в воздухе теперь тяжело и почти вертикально, а на деревьях появилось даже какое-то подобие зимних шапок, потому что – всё, конец, конец осени…
Да! К маме же надо. Только зачем, -  забыл. Вынул из кармана телефон. Набрал её номер и, когда оборвались длинные гудки, услышал её голос в трубке:
- Лёнечка, я хочу…

… перебил, теперь уже не боясь маминого гнева:
- А я хочу, чтобы ты издохла, мама…