Разговор двух пьяниц о женщинах, Боге и чёрной материи

Разговор двух пьяниц о женщинах, Боге и чёрной материи

– Петрович! Эй, Петрович!
Петрович оглянулся и увидел Коляна.
– Ты оглох, что ли? – подошёл к нему Колян. – С десятого раза откликаешься.
– Задумался, – сказал Петрович. – Ты чего хотел-то?
– Я четвертинку взял, – Колян показал маленькую бутылку водки. – Поддержишь компанию? Одному пить погано.
– Жарковато сегодня, – засомневался Петрович.
– Да ладно тебе! Вечер уже – гляди, месяц показался. Да и что будет от четвертинки-то? – возразил Колян.
– Ну, хорошо, – согласился Петрович. – Пошли за наш стол во дворе, как раз никого нету… А знаешь, как четвертинку раньше называли? – спросил Петрович, когда они уселись и Колян разливал водку по пластиковым стаканам. – «Мерзавчиком». Придёшь, бывало, в магазин: «Дайте-ка мне «мерзавчика»» – и продавец сразу понимает, чего тебе надо… Ты много-то не наливай, или одним махом всё выпить хочешь? Торопишься куда?
– Нет, не тороплюсь, – замотал головой Колян. – Мне торопиться теперь некуда, жена дома не ждёт.
– Опять поцапались? – усмехнулся Петрович.
– Хуже… – вздохнул Колян. – Ну, давай выпьём, потом расскажу… Знаешь, Петрович, – выпив, ещё тяжелее вздохнул он, – кажись, жена мне изменяет.
– С чего ты решил? – спросил Петрович. – До сих пор за ней такого не замечалось.
– То-то, что до сих пор! А ныне чужая какая-то стала, безразличная, ни слова в простоте не скажет – ни хорошего, ни плохого. Притом, как из дома ей выходить, одевается всякий раз, будто на праздник. Не случайно это, завёлся у неё кто-то…  – Колян горестно опёрся на локоть. – Чёго молчишь, Петрович? Как мне быть?
– Все женщины – предательницы, – убеждённо сказал Петрович.
– Так уж и все? – не поверил Колян.
– Да ты послушай, не перебивай, – одёрнул его Петрович. – Думаешь, я хаять их стану? Совсем наоборот. Меня восхищают три вида живых существ – женщины, дети и собаки;  все они доверчивы и легко приспосабливаются к обстоятельствам. Для них это не предательство, это жизнь – чтобы выжить, им нельзя быть привязанными к одному человеку: потеряв его, они должны найти другого.
– Так вот он я, живой! – с обидой воскликнул Колян. – Чего ей другого искать?!
– Значит, в чём-то она тебя потеряла, и, скорее всего, в любви, – сказал Петрович. – Любовь, Колян, для женщины наиважнейшая вещь на свете: ради неё они идут на страшные безумства и даже на смерть.
– Ну уж! – недоверчиво воскликнул Колян.
– Да не «ну уж», а так и есть, – сказал Петрович. – Другое дело, что иным смелости и решимости не хватает, но существуют, однако, примеры, которые доказывают, что для любящей женщины всё нипочём. Говорю тебе, любовь для них это жизнь: без любви нет жизни, и что за жизнь, если нет любви. Полюбив, женщина не задумывается о последствиях, какими бы тяжёлыми они ни были. Ты слыхал о Екатерине Говард? – спросил Петрович.
– Чего-то слыхал, – почесал голову Колян. – Она кто?
– Жена английского короля Генриха, который правил ещё в шестнадцатом веке: я  передачу по телевизору смотрел, – объяснил Петрович. – Так вот, когда он женился на Екатерине, ей всего шестнадцать годков было, а ему уже под пятьдесят. Генрих её обожал: балы для неё устраивал, развлечения всякие, дорогими подарками осыпал; ни в чём отказу она не знала. Он будто помолодел с нею и мечтал прожить с Екатериной всю оставшуюся жизнь.
А она, представь себе, завела себе милого дружка и вовсе голову от любви потеряла: вначале в переносном смысле, а после – и в прямом. И знала, ведь, что король ревнив, а в гневе ужасен: он одну из своих прежних жен, именем Анну, за подобные шашни, хотя и не точно доказанные, казнил. Но Екатерину ничто остановить не могло: она настолько от любви ума лишилась, что повсюду своего дружка за собой таскала и даже из королевской спальни к нему тайком бегала. 
Когда Генриху сообщили об измене жены, он аж заплакал поначалу, – ну, а затем, велел голову Екатерине отрубить, а дружка казнить лютой смертью. Тут только, перед казнью, до Екатерины дошло, чего она наделала – чувств она лишилась, так что слугам на руках пришлось нести её на плаху. Примечательно, что похоронили её рядом с Анной: той самой женой Генриха, которую ранее за измену казнили.
Хороший пример, да? – Петрович глянул на Коляна. – Можно было бы ещё привести. Взять нашу императрицу Екатерину Первую, жену Петра Великого: я о ней тоже передачу  видел. Наша Екатерина тоже, ведь, дружка себе завела, Вильяма Монса, – и это при живом муже, который характером был беспощаден! Саму-то её Пётр, всё-таки, пожалел, но Монса казнил, а голову его Екатерине отослал – любуйся, мол! А мог бы и Екатерину казнить: по краюшку ходила, а всё равно в любовное безрассудство бросилась.
– Да, женщины… – протянул Колян. – Вот и моей – чего не хватало? Королевскую жизнь я, конечно, ей обеспечить не могу, но жили неплохо.
– Эх, Колян, ничего ты не понял! – с сожалением сказал Петрович. – Ты думаешь, женщины так уж за деньги держатся? Ничего подобного! Женщины не любят деньги, то есть они не любят деньги ради денег. Для женщин деньги – это возможность приобрести чего-то позарез необходимое. Помнишь историю о скупом рыцаре? Так вот, корпеть и чахнуть над златом – не женское занятие; «скупые рыцари» среди нас, мужчин, часто встречаются, но у женщин скупость – исключительное явление, хотя бы потому, что скупость предполагает постоянство, которое чуждо женской природе.
– Как же быть? Получается, ничем им не угодишь, – скривился Колян.
– Отчего же? За исключением некоторых женщин, которые чего-то совсем необычного хотят, для остальных всё просто, всё в двух словах заключёно – любовь и забота, –проникновенно сказал Петрович. – Об этом ещё древние говорили; знаешь, как в египетской книге мудрости записано, – хочешь, на память прочту:

Если ты склонен к добру, заведи себе дом.
Как подобает, его госпожу возлюби.
Чрево её насыщай, одевай её тело,
Кожу её умащай благовонным бальзамом,
Сердце её услаждай, поколе ты жив!

– Я смотрю, ты мастак по женской части. Правда, сам-то разведённый, – ехидно заметил Колян.
– Глупый был, не понимал, как с женщиной себе вести, – спокойно ответил Петрович. – И не то чтобы грубости какие-нибудь допускал, а как раз наоборот. Я относился к женщинам, как рыцарь средневековый, что означает целомудрие и недопустимость как-нибудь обидеть; слишком поздно я понял, что отношение такое хорошо лишь в романах. Любовь же должна быть безрассудной, в ней не надо задумываться о последствиях. Могут быть обиды и разочарования, может быть и боль, но не это главное; женщины готовы претерпеть даже боль во имя любви, иначе не рожали бы детей. Так что не надо бояться будущих обид, не надо бояться причинить боль: если любишь, живи настоящим и отдайся любви целиком – вот тебе мой завет!  И уж, конечно, не надо решать за женщину, нужна ли ей твоя любовь или нет: будь безрассуден, как она. 
– Ну, Петрович, удивил! Где слов-то таких набрался? Или книжки специальные почитываешь? – спросил Колян.
– Хвати издеваться, наливай лучше, – буркнул Петрович.
***
– Вот ещё вспомнилось, что древние говорили, – сказал он, когда они выпили. – Помни, что женщина легко превращается из ласковой кошечки в свирепую львицу, и тогда не жди пощады, а жди мести, – а мстят все женщины одинаково, через измену. Вот тогда уж не обрадуешься, что жена твоя красива, потому что красота её будет принадлежать другому.
На этот счёт есть хорошая легенда, – усмехнулся он. – Некий царь ослеп, и чего не делали врачи, помочь ему не могли. В конце концов, нашёлся прорицатель, который сказал ему, что надо промыть глаза мочой женщины – уж извини за такие подробности! – замужней женщины, которая никогда не изменяла мужу. Обрадованный царь немедленно пошёл к своей жене, взял её мочу и промыл глаза, но остался слепым. Представляешь, каково ему было?.. Однако этим дело не кончилось: он промыл глаза мочой всех жен своих придворных, и тоже без всякого толку – и лишь в какой-то глухой деревушке царь нашёл-таки то, что нужно, и прозрел.
– Ох, Петрович, утешил ты меня! – невесело хмыкнул Колян. – А как же заповеди, вера в Бога? Должно же что-то действовать?
– Сколько веков не действовало, а теперь подействует? – возразил Петрович. – Ты сам подумай, еврейская вера существует уже три тысячи лет, буддийская – две с половиной тысячи, христианство – две тысячи, и даже ислам, который мусульмане исповедуют, вот уж почти полторы тысячи лет существует, а что изменилось? Сколько зла совершено под прикрытием веры, сколько гадов она породила! Да и сейчас, посмотри-ка на верующих: много ли среди них достойных людей? Большинство соблюдают обряды и молятся, но в жизни ведут себя хуже некуда.
Да и как можно верить во все эти сказки о создании Богом человека – слепил, дунул-плюнул, и готово. Но на самом деле природе пришлось сильно попотеть, чтобы живые существа, а затем и человек появились на Земле. Согни миллионов лет эволюции, проб и ошибок, – ты, поди, в школе это изучал, не позабыл ещё? – Петрович глянул на Коляна, тот неопределённо пожал плечами. – И уж, конечно, придумавшие Бога не знали, что на Земле было по меньшей мере двадцать видов человека, помимо нашего, – продолжал Петрович. – В ледниковые период остались только мы и неандертальцы, а после него – только мы. Не знаю, хорошо ли это, поскольку, выживают самые грубые, наглые и хитрые – не было ли среди вымерших видов людей более достойных, чем люди нашего вида?
– Тебе бы с лекциями выступать, Петрович, – сказал Колян.
– Ты уж это как-то говорил, – засмеялся Петрович. – А что, и выступил бы. «Дураки вы, дураки, – сказал бы я, – очевидных истин не замечаете. Знаете, что несуществование Бога большее всего доказывает? Не буду упоминать о том хаосе, который во Вселенной творится, а взгляните-ка на физическую природу человека: на сосцы на груди мужчин, критические дни у женщин, да на то, как роды происходят.
– Ну, ты сказанул! – изумился Колян, – Куда тебя метнуло!
– А ты погоди хихикать, давай рассуждать логически, – Петрович для убедительности поднял руку. – Зачем мужчинам сосцы на груди? Совершенно они без надобности, и если бы Бог создал человека, то не стал бы подобный лишний элемент учреждать. Но природа по-иному распорядиться не могла, кроме как сосцы и у мужчин, и у женщин предустановить в зародышевом состоянии, а уж дальше либо они потребуются, если девочка будет, либо нет, если мальчик. На всякий случай, стало быть, а иначе не получается.
Так же по поводу критических дней: неужели Бог не мог придумать, как неоплодотворённую яйцеклетку из женского организма без кровей вывести? Наверняка как-нибудь деликатнее всё устроил бы, но природа другого способа, опять-таки, не смогла  найти. А про роды и толковать нечего: если Богом завет был дан плодиться и размножаться, к чему весь этот кошмар родовой? Роды должны были бы одно удовольствие приносить.
– Эх, Петрович, сразу видать, что ты в Писании не силён! – возразил Колян. – Бог подобным образом женщину наказал за то, что она искушению от сатаны поддалась. Так Богом и сказано: «Рожать будешь в муках».
– А за что он тогда всех других живых тварей наказал? Они-то ни в чём не повинные, а тоже рожают в боли, крови и грязи, – возразил Петрович. – Нет, Колян, тут не Бог,