Вышедший из тумана, части 1 и 2.

ему время, когда с ней выходил гулять я. Правда, он совершенно не умел общаться с маленькими детьми. Привозил очередную игрушку и дорогой шоколад, несмотря на то, что я много раз говорил – годовалому ребенку нельзя есть такое. Но отец всякий раз забывал это, хотя в своей работе никогда и ничего не упускал из виду.
-Ну, тогда шоколад пусть Николь съест,– отвечал он мне и доставал из кармана для Берточки печеньице и пастилки, предназначенные специально для детей до года.
Именно на шоколаде я сейчас и зациклился. Как и почему отец мог не запомнить то, что шоколад – это совсем не малышковый продукт, тем более такой дорогой и с ликером. Первый раз я решил, что он купил его вовсе не для Берточки, а для своей теперешней пассии, но потом просто забыл в кармане. Однако отец каждый раз делал вид, что вновь не помнит о запрете на такие сладости для маленьких детей и убеждал меня все-таки взять его для Николь. Хотя она сейчас не ела шоколад. Не только тот, который привозил мой отец. После родов она вообще ограничивала сладости до минимума, который составлял у нее лишь одну чайную ложку меда в день. Все остальное было под строгим запретом. Поэтому шоколад я брал с собой в универ и делился им с Платоном.
-Ничего себе, как ты роскошествуешь,– неизменно говорил мне тот. Ведь данный шоколад стоил по меньшей мере 50 долларов за двухсотграммовую плитку.
После обеда Николь ушла в детскую и прилегла рядом с кроваткой Берточки. В это время они обычно спали. Убрав со стола, я уже хотел сесть за работу, но вдруг услышал, как кто-то снаружи набрал код на двери, и она почти бесшумно открылась. Я замер и приготовился нажать тревожную кнопку, но на пороге появился отец.
    Увидев меня, он сделал шаг назад, но потом все-таки вошел. Мне тут же пришло на ум, что он наверняка еще не знает о моем освобождении от практических занятий, а значит, он пришел совсем не ко мне. В этот момент из детской вышла Николь. Увидев моего отца, она застыла, не в силах сделать ни шага. Мне пришлось затолкать ее обратно в детскую и шепнуть ей, чтобы она пока не выходила, после чего я спросил у отца:
-Что ты здесь делаешь?
Он молчал и смотрел в сторону. Но лицо его приковало мой взгляд. Что-то было в нем такое…
-Зачем ты пришел? – снова спросил я.
-Не знаю,– глухо ответил он бесцветным голосом,– я уже ничего не знаю.
-Пройди и сядь,– схватил я его за руку и принудил сесть.
-Дай свой мобил,– потребовал я,– и разблокируй его.
Он разблокировал и протянул мне свой телефон. Я открыл в нем нужную папку и увидел множество фотографий Николь с ребенком. Хотя на двух мы были сняты все втроем. Там мы с Николь весело смеялись, глядя на то, как Берточка удивленно смотрит на воробья, нахально севшего ей на плечико, чтобы полакомиться сладкой булочкой у нее в руках. Оба этих фото были сделаны с достаточно близкого расстояния, так что имелась возможность хорошо рассмотреть все детали.
-Фотографии с воробьем, пожалуйста, не удаляй,– устало попросил отец.
-Когда у тебя это началось?– спросил я, внимательно глядя на него.
Он опустил голову:
-Давно уже, примерно полгода как… Все перепробовал. Но ничего не могу с собой поделать, это сильнее меня.
-Это обычный трансфер. К специалисту обращался?
-Как я могу?! Я ведь весь на виду, сразу разговоры пойдут. А что такое этот трансфер?
-Психологический термин. Суть потом объясню. Давай выйдем на улицу, там поговорим.
    Мы вышли. Я позвонил Мимозе, чтобы она не волновалась, а отцу сказал:
-Ты пришел без предупреждения, как вор-домушник. А если бы меня не оказалось дома? Николь страшно перепугалась бы и обязательно нажала бы тревожную кнопку, после чего прибывшие охранники скрутили бы тебя как преступника. Об этом ты не подумал?
-Мне нужно было просто ее увидеть. Я к ней и пальцем бы не прикоснулся. Просто сегодня я задержался и не успел, она уже ушла домой. И все-таки, что такое трансфер? Это болезнь?
-Если коротко и применительно к твоей ситуации, ты просто подсознательно идентифицировал себя со мной и неосознанно перенёс на себя мои предполагаемые мысли и чувства, поскольку я твой сын, а значит, самый значимый для тебя человек. Все это наверняка последствия вашего разрыва с матерью и того, что ты воспитывал меня один, стараясь восполнить мне ее отсутствие. И до сих пор пытаешься убедиться, что я счастлив в браке.
Запланируй время на неделе. Дня через три договорюсь, чтобы тебя анонимно принял психотерапевт. И в дальнейшем буду возить тебя на сеансы, так что никто ничего не узнает.
Отец опустил голову и тихо произнес:
-Спасибо, сын, что понял меня.

***8
    Работать над заданием пришлось напряженно, но мне было по-настоящему интересно. А вот с отцом мне досталось порешать сразу несколько вопросов. Во-первых, он не хотел, чтобы даже его личный секретарь хоть что-то узнал о поездке к психотерапевту. Во-вторых, он никак не мог решиться на эту поездку. А главное, я смущал его тем, что так быстро определил его проблему. В этом я понимал его, но меня волновала, прежде всего, Николь, поэтому я давил на отца, и в субботу мы все-таки поехали к специалисту, которого я нашел через друзей. Разумеется, никто из них даже не догадывался, что пациентом будет мой отец.
    Первый раз для встречи с доктором нам с отцом пришлось ехать аж в Ломоносов. Именно там жил и вел прием психотерапевт, которого мне порекомендовали. Однако после ознакомительной беседы мы договорились, что доктор за доплату будет приезжать в Питер и вести сеансы с отцом в одном небольшом малоизвестном отеле. Имя отца доктор не знал, мы договорились о полной анонимности.
    Кстати, он побеседовал не только с отцом, но и со мной, потому что отец был крайне скован и отвечал на его вопросы с трудом. Я объяснил доктору свою точку зрения и коротко рассказал, что предшествовало возникшей у отца проблеме. Поведал даже о том, как он повел себя сразу после нашей регистрации с Николь. Конечно, никаких имен и локаций я не озвучивал.
    Возвратился домой я вполне довольный. А вот Николь, уводя от меня взгляды, была все-таки напряжена.
-Ну, в чем дело? Что тебя тревожит?– тормошил я ее, однако лишь довел этим до слёз, но так ничего и не выведал. И только ночью, при выключенном свете, уже находясь в моих объятиях, она смогла рассказать мне о своих чувствах.
-Понимаешь, как только я думаю обо всем этом, меня охватывает страх. Я не могу даже представить, как он вел себя с тобой, когда ты был маленьким. И до сих пор я до конца не могу внушить самой себе, что он твой отец. Это ведь ужасно? Но весь его подтянутый и элегантный вид, его строгое лицо, тёмные волосы, совершенно не соединимы в моем мозгу с образом отца восьмилетнего тебя. Я помню ту нашу первую беседу. Мне казалось тогда, что стоит ему только пальцем шевельнуть, и потолок опустится по его приказу и раздавит меня как беспомощную мошку. Вот ты говоришь, что он оказался настолько слаб, что не может справиться с психологической проблемой. А я помню, насколько мощное отрицательное воздействие он на меня оказывал всякий раз, когда находился прямо передо мной. Я панически его боюсь.
-Что именно тебя пугает в нем? Ты боишься насилия с его стороны?
Николь снова заплакала:
-Не знаю. Наверно. Но более всего я боюсь того, что просто не посмею ему ни в чем возразить, а тем более пойти против его воли, потому что он – твой отец. Я не смогу противостоять ему и сказать, что не отдам тебя или что-то в этом роде. И именно это просто уничтожает меня, потому что без тебя я не представляю своей жизни.
-Это опять из разряда невозможности закричать, потому что это неприлично?– усмехнулся я, обнимая ее.
-Да, это проклятое пуританское воспитание! Почитание родителей и все такое.
-Я думаю, ты намного сильнее, чем сама думаешь. Если вдруг перед тобой встанет выбор – подчиниться моему отцу и потерять меня, а значит, и Берточку, ты не только закричишь, ты сама сможешь раздавить его как букашку. Но его проблема сейчас вовсе не в желании разлучить нас. Тут совсем другое. Я дам тебе почитать кое-что о психологическом трансфере. Но коротко – это подсознательная идентификация человека с кем-то, кто очень важен для него. Как бы попытка сыграть его роль и этим расшифровать для себя все непонятное в нем. Он просто до сих пор казнит себя за то, что я провел свое детство без матери. Следя за тобой, он пытался вновь и вновь убедиться, что у меня все хорошо. Ведь я с ним не слишком-то откровенен, и следить за мной ему совершенно бесполезно. А вот ты другое дело. У тебя же на лице все написано, так сказать по габитусу все понятно без слов. Но знаешь, что он мне ответил, когда я спросил его, почему он до сих пор тебе не доверяет? Он сказал – она слишком красива.
-Красива?! И поэтому он считает меня корыстной по отношению к тебе? Где логика? И как с такой логикой я могу хоть в чем-то убедить его?
-Не волнуйся, тебе совершенно не нужно его убеждать. Он пройдет курс психотерапии, и все будет нормально.
    Я очень на это надеялся, потому что страхи Мимозы мучили меня не меньше, чем ее саму. Не предметом этих страхов, а самим их наличием у нее. Страхи эти отражались даже на нашем сексе. Иногда она настолько вцеплялась в меня после близости, что я только силой мог разжать ее пальцы. И плакала, хотя буквально перед этим просто уплывала от наслаждения и почти растворялась в нем. Но чем большее наслаждение она получала, тем сильнее проявлялся ее страх разъединения со мной.
    Я читал, что у очень чувственных натур, таких, какой была Николь, часты страхи потерять источник их любви. И сама их любовь всегда чрезмерна по обыденным меркам. Но для меня любовь Мимозы являлась настоящим счастьем, и я всеми силами был просто обязан ее защищать, что я и делал, по очереди разбираясь с каждым, кто хоть однажды покусился на неё.
    Иногда я общался с Ленкой, подругой Мимозы. Она недавно родила, поэтому у них теперь имелось множество тем для общения. Ленка втайне от подруги открывала мне многие секреты прежней жизни моей жены и давала координаты интересующих меня людей из прошлого Ники. Я пользовался Ленкиной откровенностью в этом плане, поскольку видел, что она искренне любит Николь и переживает за нее.
-Ты опять все про меня выведывал у Ленки?– спросила меня Мимоза,– Что? Поймала тебя на месте преступления?– усмехнулась она, видя, что я несколько опешил.
-Да, подловила,– признал я.
-Почему у нее? Можешь открыто спрашивать, я все тебе расскажу сама,– сказала Николь и обняла меня,– Неужели ты думаешь, что я могу что-то скрыть от тебя?
-Нет, не думаю. Просто не хотел лишний раз тебя расстраивать. Например, когда узнавал всё об Артёме. Но теперь исправлюсь,– улыбнулся я ей. Я ведь и сам много раз говорил ей:
-Не хочу, чтобы между нами были какие-либо недосказанности или секреты. Ты должна быть со мной абсолютно искренна.
-Разве я хоть что-то скрываю от тебя? Когда такое было? А вот ты многое мне недоговариваешь. Что, скажешь, не так?
-Недоговариваю, но только для твоего же спокойствия. Хотя потом все равно все тебе рассказываю. Что еще за подозрения и упреки?
-Ладно, ладно, не сердись. Я очень ценю твою заботу. Но не считай меня беспомощной во всем.
-Не считал бы, если бы ты такой не была.
-Ах так?! Тогда держись, думаешь, не смогу повалить тебя и сесть сверху?
Так начинались у