поддерживала молодое, вечно голодное тело, и Ортвин ощущал небывалый жар в груди. Жар, который никак не могла дать самая юная душа, и который отдавала из последних сил душа уже увядшая, а по инструкциям, Ортвину невиданным, и вовсе списанная с работы.
«Тот, кто хочет, тот добьётся. Я хочу жить иначе. Я буду…» – и с этими мыслями Ортвин снова в работе. И снова носит вёдра, и снова убивает огрубелые руки в ледяной воде, и снова выгоняет совсем расшумевшихся посетителей…
–Далеко пойдёшь, парень, – наконец, с задумчивостью сказал ему хозяин, и всё внутри Ортвина затрепетало: неужели удача?! Неужели оценили?..
–Не зарывайся, – сурово продолжил хозяин, – через пару дней станешь моим помощником. Но это на испытательный срок. Не справишься – будешь вечной поломойкой. Понял меня?
Ортвин закивал. Его измученная душа впервые ликовала.
О что это, милый Боже? Неужели долгожданная удача? Да нет, напротив. Неудача. Да ещё какая! Изощрённая, подкреплённая несбывшейся надеждой, первой и самой чистой радостью. Она была дана, чтобы сломить Ортвина, и, пожалуй, сломила.
А кто бы, впрочем, не сломился бы, проживая никчёмную и жалкую голодную, холодную жизнь, из которой, казалось, открывается хоть какая-то дверь наверх, и всё вдруг кончено?
Пожар. Циничный и жестокий пожар, устроенный пьяницами или обстоятельствами – не суть. Суть в сгоревшем кабаке, в задохнувшемся в дыму хозяине, в обгоревшем Ортвине и в его измученной душе, которая легла где-то на самое дно его сути и сказала что сдаётся.
Хватит с неё, с души, пятой этой жизни. всё бессмысленно, выхода нет. Исхода нет. Всё кончено и сил нет к борьбе.
***
–Пожалейте, люди, среди вас сироту,
Что стоит на холодном ветру,
Не имея ни гроша в кармане,
Пожалейте, а ему теплее станет …– заунывно тянул некрасивый неопределённого возраста, грязный и измученный человек, сидя у хлебного прилавка на голой земле. За прилавком бойко шла торговля, хлеб нужен был всем, и место было выбрано правильно.
–Ортвин, клянусь богом, я тебя завтра отсюда выкину! – громко пообещал булочник, подавая румяной и сияющей женщине сразу же два белых хлеба.
Но Ортвин будто бы не услышал грозного предостережения. Он сидел у прилавка, не мешая покупателям, но попадаясь им на глаза, делал вид, что никого не замечает, а может и впрямь не замечал, и, как сумасшедший, покачивался взад-вперёд, заунывно протягивая тоскливую свою песню о сироте. И даже когда кидали ему монетку, он не поднимал головы и не открывал глаз, так и продолжал сидеть, раскачиваясь.
Публика была привыкшая. Попрошайки не были редкостью в этом году и в этом городе так что Ортвина всерьёз не гнали.
–Тяжёлый случай, – промолвил представитель Небесного Царства, глядя на Ортвина Менно с небывалым вниманием. Такого, пожалуй, ни один попрошайка ещё не удостаивался.
–Тяжёлый, – согласился представитель Подземного Царства, тоже глядя на Ортвина.
оба они были невидимы для Людского Царства, для их представителей. Но не за этими представителями и был их визит.
–После пожара его прохватила лёгочная болезнь. Денег не было, плевал кровью, пока не пришла весна. Там легче стало. Нашёл кое-какую работу в деревне, там же и подпаивать начали. Потом погнали. Перебивался песнями, воровством, пытался наняться на работу, однажды упал пьяный в снег и пролежал до утра, отморозил ногу…–зачитал краткую сводку представитель Небесного.
–Довольно, – попросил его спутник. – И без того ясно, что неудачник.
–А не надо нарушать инструкцию! – попытался обидеться представитель Небесного Царства, но всякая его обида была тотчас отброшена насмешливым вопросом другого представителя:
–И вы тоже руку к этому приложили!
Помолчали, глядя на неудачника Ортвина Менно, который, не зная, что за ним наблюдают, продолжал выводить своё:
–Нет матери и нет отца,
Он не был нужен никому.
И до самого конца
Ему стоять на ветру.
–Зато сейчас его жизнь может измениться, – неуверенно попытался подбодрить представитель Небесного Царства не то себя, не то Ортвина, который не мог его видеть. – Кризис закрыт, его душа готова, можно хоть сегодня поменять местами его – истасканную, и новую. И жизнь его будет переписана.
–а стоит ли? – представитель Подземного Царства сказал это скорее себе под нос, но именно он должен был сказать эту мысль, что была в умах обоих представителей. – С этим всё ясно.
–Человек же! – испугался представитель Небесного, ожидая, когда его уговорят.
–Конченный человек, – поправил представитель Подземного мира и уточнил, – ну хорошо, не хочешь о нём позаботиться и подумать, каково ему перестроиться в новую жизнь, о себе подумай.
–О себе?
–О себе. Угадай, кого первого замучают проверками и повышением квалификации, если мы откровенно произведём замену души? Думаешь, это можно скрыть? Лишняя душа – душа, да и завтра она пригодится кому-нибудь, а этот? Хочешь опять твердить инструкцию, а перед тем оправдываться, почему ты, собственно, изначально поступил не по инструкции?
–Так ведь душ не было! – представитель Небесного Царства задрожал, представляя, как затаскают его по канцеляриям трех царств.
Нарушай инструкцию, если никто этого не может доказать сразу же. Нарушай инструкцию и бери ответственность на себя.
Ортвин Менно последний, чья душа должна была быть утилизирована в покой ещё два возврата назад. и что же? Руководство не будет признавать своих ошибок, а будет ссылаться на инструкции, где чётко сказано, что душа смертного живёт лишь трижды. И твои проблемы, что ты верил в руководство, неважно какому царству принадлежащее, но одинаковое в ответственности. Ты один будешь виноват. Ты один нарушил инструкцию.
–И что же…– другим голосом спросил представитель Небесного Царства, осознавший в короткую секунду всё то, что прекрасно уже знал и видел на примерах своих собратьев представитель Подземного.
–Смерть, – объяснил Подземный, – нет тела – нет дела. А душу тихонько утилизируем.
А Ортвин Менно, не знавший, что его жизнь кончена, хоть ещё может он почему-то дышать этим воздухом, выводил своё, нескончаемое:
–В неизвестной могиле найдётся
Тело его, что не нужно никому…
Сердце его давно уж не бьётся -
Никто не жалел сироту.
–Ортвин, заткнись! – грозно крикнул булочник, – а не то, клянусь честью, сегодня же выкину!
В толпе кто-то засмеялся, но примолк, сообразив, как неловок этот смех.
***
Мёртвое тело – незначащее и ничтожное лежит на каменном столе. Всё, что делало это тело живым, что делало его человеком, личностью уже истлело. Нет ничего от прежнего, остаётся лишь пустая оболочка.
Именно про пустую оболочку сказано в том же руководстве по эксплуатации душ. В кратком варианте эта информация идёт следом за информацией о проживании души три раза, в расширенном – в главе о вскрытиях этой самой оболочки.
Звучит жутко, но работающие здесь привыкли к жути. Умелы их движения – расчётливая прорезь на самой грудной клетке – такая, какую не заметить человеческим зрением, и видная всякому представителю других Царств.
Прорезь сделана – грудная клетка Ортвина Менно беззащитна.
–Иди сюда…– ещё одно умелое движение, захватническое, хищное, и вот тянет уже умелая демоническая рука из тела Ортвина Менно слабую, излохмаченную, ничтожную душонку. Лоскут душонки. Больше ничего не осталось.
Теперь ничего не напоминает в ней человека. Ничего уже и не напомнит. Этой душонки нет, она истёрлась совершенно, словно ткань, которую использовали снова и снова, не меняя.
–Занеси в секретный протокол. Утилизирована в покой от сегодняшнего числа, в связи со смертью владельца душа за складским номером…– диктует равнодушный голос, привыкший к подобным сценам.
–Какое возрождение? – деловито спрашивает писарь, уже открывающий протокол.
–Третье, – усмехается равнодушный голос.
Писарь с сомнением смотрит на лоскуток души, тряпочкой повисший в хищной руке.
–Р-разве?
–ты что, инструкции не читаешь? – интересуется равнодушный голос и умело опускает лоскуток души в очередной контейнер. На утилизацию в покой.
–Читаю, – заверяет писарь и послушно ставит о третьем возвращении. В конце концов, инструкции знатно осложняют дело. Не было бы её, не пришлось бы врать о третьем возвращении. Но что делать? В мире, где есть Владыка Подземного царства, Владыка Небесного Царства, наверное, есть ещё и Владыка Инструкций, а ведь всем представителям известно, что лучшая инструкция это та, которую ещё можно нарушить, на которую можно не обращать внимания.
Ортвин Менно был последним, чья душа пережила более трёх возвращений, но нигде нет ни одной записи об этом. Кругом одна ложь. Единственное, что отрадно – Ортвину Менно совсем плевать на это. Да и от души его остался жалкий лоскуток, который не достоин пропуска ни в одно из царств на покой, а потому – подлежит упокоению в Ничто.
Так исчезает последний след нарушенной инструкции.
