Гребень

хочется сделать больно Петару.
Чтобы страдал! чтобы мучился!
Про Елену как о живой и не думает Варна.
–У сестёр спросим, – улыбается Ганка. Варне нечего возразить, да она больше и не хочет – знать судьба такая у Елены – частью её мести стать. Чего ж Варну винить за это?
А сестёр у них много. Лежат по болотам в спячке, дремлют на дне рек. А когда вскрывается лёд, когда в силу входит весна, пробуждаются разом. Плещутся, песни поют, куролесят, отыгрывая всё, что не успели отыграть в прошлый сезон. Кружат путников, силы набираются, иные в далёкие реки уходят – водяницами стать, да власть к рукам прибрать, а не играться. Иной раз Варна думает, что Ганке самое место в водяницах – с её норовом и управом. А Ганка не идёт и не идёт. Откуда знать Варне, что вроде бы равнодушная к смертным Ганка, любуется ими? Издали хоть увидит свой запустелый ныне домишко – и то радость. Услышит говорок родного края – и то услада ей.
Но Ганка не покажет такого. Она насмешница. Чего ей ещё остаётся? В  вечности горько. В воде холодно. Мёрзнет душа проклятая водой, да ею же поднятая. Иной раз Ганка про себя и подумает тоскливо, что надо было на косе повеситься, или отравиться…всё не так холодно было бы. Не так тоскливо.
Но назад не воротишь. Смерть нашла Ганка в реке, здесь ей и ждать конца времён.
–У сестёр…– эхом отзывается Варна, кивает, – спросим!
***
Шепчется ветер с водою, касается реки осторожно, собирает лишь слухи с поверхности, что к живым равнодушна. Час, другой – и знают уже сёстры по несчастью, что ищут Елену из мира живых, что скоро вступит в новую жизнь.
Иная сестра и пожалела бы Елену, но нет, если и жалеет, то так, в мыслях – вслух ни одна такого не скажет. Сестра по несчастью ближе живой, и если хочет отыскать живую, ей надо помочь, а не живую сторожить.
Жизнь – это повод к зависти русалочьей.
Жизнь – это повод к их тоске. От того и отнимают они жизни случайные, что со своею тоскою сладить не умеют. Молоды были – все до одной, а толку? Не сберегли жизни. Поддались, думали, что в вечную тьму канут, а нет – в вечную воду.
И вода страшнее. Ей все чужие.  Никого не ютит по-настоящему, никому домом не становится. Лишь пропасть, бездна!
–Варна ищет Елену…– шепчет одна русалка другой.
–Елена живёт в доме Петара, на женской половине, – передают по воде.
–Елена ходит одна…не любят её местные девки! – ликуют кувшинки, которые предательски качаются на поверхности, а силу берут из воды, ей они и служат.
–Елена часто ходит по берегу! – шипит тростник, и это тоже передаёт сестра по несчастью другой сестре.
Кипит водный мир, а поверхность остаётся равнодушной. Не помешать, не отменить нельзя – и ветер подхватывает сплетню: Варна хочет невесту Петара сгубить.
Ветер подхватывает и несёт её, а толку? Он бьётся в стены и в ставни, разбивается о землю, кричит…
Его не понимают. И не знает Петар, что за ним наблюдают, что готовят ему горе, что ненавистью прониклись к нему даже те, кого он и знать не знал. Не от деяния его прониклись, нет. А от того, что в воде иной мысли, как яростной и нет. Но мертвы обидчики многих русалок, а у иных и не было обидчиков. А тут…живой.
Карать его, карать! Оставить мучиться. Утащить его невесту накануне свадьбы, в сестру свою обратить и пусть плачет она вечность за то, что Петар-подлец по земле ходит!
–Варна ищет Елену!
–Сёстры смотрят за нею, за живой.
–Нашли…
Ничего не спасёт уж Елену!
***
–Смотри, вон она, – Ганка незаметно указывает вправо. – В  красной юбке. Видишь?
Варна видит. Она Елену уже сама угадала по лицу. Счастливое уж очень, только счастье то фальшивое. По губам улыбка,  а глаза светятся такой же треклятой русалочьей тоской.
Варна тянет носом воздух… от Елены пахнет по-особенному. Маслами и мёдом. Видимо, перебирала угощения или просто на кухне была, или так пахнет жизнь?.. сладкая, единственная жизнь, которой у Варны не будет?
–Вон какая! – с ненавистью цедит Ганка. – Бесстыжая!
Она сплевывает в воду. Это должно бы выглядеть грозно, но Варна с трудом сдерживает смешок – потешно! Под водою Ганкин рыбий хвост, а она водою плюётся.
Сама Варна бесстыжести не видит. Красивая девка, молодая! Не её вина, что она выходит за Петара. Ведь так, боже? Ответь, милый!
Молчит. И сходит с Варны всякое милосердство – ярость поднимается. Эта живёт, а Варна нет. Эта выходит за Петара, а Варне в вечном холоде быть!
–Нету нам с тобою его…– хрипит Ганка. Она за лицом Варны давно наблюдает, всё по нему как по книге читает. – Нету. Молчал он. И сейчас молчит.
Варна не отвечает, а только вглядывается в Елену, запоминает с бешенством каждую её черту…невыносимо живую черту! И не видит уже тоски в глазах её, а видит одну улыбку счастливую, напускную. Да только кажется Варне, что она реальнее всего, и бесится, и ярость поднимается в  ней всё сильней.
***
Елена блуждает у берега. Темнеет ныне поздно, а в этот час тут тихо. Да и у Елены нет компании – сторонятся её. Она, конечно, знает почему, да только что ей-то делать?  Не спросили у Елены согласия!
Отец Петара сговорился с её отцом. У одного мельница. У другого лавчонка. Так и сошлись. А чтобы сговор скрепить, да и капиталы, как бы между прочим, вспомнили о детях своих. Елена сначала пропала, увидев Петара, на красоту его польстилась, на нрав, на улыбку.
А потом поняла – оно всё показное. Пока отец не видит, Петар и не притворяется. С Еленой хмур и мрачен, холоден. А судя по всему – уже неверен.
Елена пыталась с отцом говорить:
–Не дело это, когда жених до свадьбы, при невесте так себя ведёт!
Но отец и слышать не хочет:
–А ты на что? утешь! Измени! Направь. Что, не научила мать тебя?
Елена к матери, но и там нет сочувствия. Вернее, есть оно, материнское, да только бессильное оно. Мать против отца никогда не шла, тому же учила Елену, и хоть жаль дитя, а сопротивляться не умеет. Да и зачем? есть на всё ответ:
–Бог даст – слюбитесь.
–А если он меня бить станет? – пугалась Елена, отчётливо понимая, что кончается её  мирная жизнь. Сердце её ещё не знало глубины своего отчаяния, но уже подступала тревога.
Мать вздохнула:
–Это по молодости…
Елена не хотела, Елена спорила, но так как спор её был неумелым, так как прежде не умела она возражать, то этому враз не смогла научиться. Не победила.
–Чтоб боле не говорила об этом! – не выдержал отец, но тут же смягчился: – для блага твоего, дурёха! После нашей с мамкой смерти всё твоё будет. Станете крепкой рукой вести хозяйство. Общее ваше. Так и помирать не страшно, верно, мать?
–Верно, – соглашалась мать и важно кивала головой.
Нечего жаловаться Елене. Напоена-накормлена, в сундуках крышку не поднимешь – добро вываливается, а то, что жених на неё с презрением  и холодом глядит, так то молодое дело.
А ещё Елене завидуют. Чувствует она – забрала не своего, вот и косятся девки. Шипят меж собой, подмечают, где прядка выбилась, где Елена неровно ступила. Нет у неё подруг. Ничего нет.
Одна река осталась. Тихая, ровная, равнодушная. Кажется, всё река та понимает.
–Вишь, как оно…– усмехается Елена и сама не рада – с ума она сходит, что ли? С рекой разговаривать!
–Вижу…– отзывается ей голос и Елена с изумлением поднимает голову.
Страха в ней нет. Когда полдня изображаешь счастье, томясь тревогой и страхом, уже готов ко многому. В том числе и к встрече с русалкой.
Слыхала про них Елена и до того, но не видала ни разу. Но не боится. Сидит у самой воды, смотрит, как подплывает к ней Варна.
–Здравствуй…– медленно говорит Елена и несмело касается ладонью воды. Вода холодная – вечереет.
–Ну здравствуй, коль не шутишь, – русалка останавливается недалече. Смотрит в упор, Елена видит, как под нею ходит мерно туда-сюда хвост. – Боишься?
Елена качает головой.
Испугайся, девка, не будь дурой! Заплачь, глядишь, разжалобится Варна, вспомнит и жизнь свою, и твою пощадит!
Не плачет, не плачет Елена. Смотрит на Варну смиренно, словно едино ей – в петлю, в воду или завтра замуж.
–Счастлива? – спрашивает русалка, спрашивает холодно, досадливо.
–Завидуй, – предлагает Елена, - так, как я тебе завидую.
***
«Заплачь, заплачь!» – молит про себя Варна. Ярости в ней нет. Вблизи видит она Елену, но – чудо – нет в ней никакой ненависти к ней.
–Завидуешь? – усмехается Варна.
–Ты свободная,– Елена смеётся. Совсем бесстрашная и от того ещё печальнее.
Варна замолкает. Она о себе так никогда не думала. Сво-бод-на-я. надо же! А ведь и правда – свободная. Или ненужная? Даже чёрту ненужная!
–Я ведь не дура, – спокойно замечает Елена, – ты утопить меня пришла. Так?
За спиною Варны встают призрачные головы. Прямо из воды поднимаются, гонимые страшным любопытством к поверхности. Событие, событие! Елену будут карать! Хоть капля страдания за их страдания!
Женские головы. Сёстры по несчастью. Сёстры по посмертию.
Елена смотрит на них как зачарованная. А Варна смотрит на неё, и странная ярость жжёт ей давно мёртвые глаза.
Неужели сгубить ещё одну? Да и ради кого? Из-за кого? Нет уж. Хватит! хватит! не река то, а слёзы!
–Пошла вон! – кричит Варна так, как не кричала не в жизни, ни за её пределом. – Прочь! Прочь!
Елена вздрагивает, она не понимает. Смерть кажется ей обманчиво-простой, она привлекает её. Это ведь так просто – присоединиться? К ним, ко всем. Упасть в эту холодную воду, протянуть к ним руки.
–Еле-е-ена, – тянут русалки, простирая к ней ладони.
–Прочь! Прочь! – Варна плещет мощным хвостом, поднимает тысячу брызг, перебивая этот заунывный призыв.
–Ты чего? – возмущается Ганка,– сестрица, для тебя же…
–Не получите вы её! – Варна сильно отталкивает Ганку. Ей ничего не будет, само собой. Мёртвые не ссорятся между собой, они только помнят.  – Беги же, дура!
Елена отмирает. Вода пугает. От её равнодушия больше нет ничего. Вода плещет. Видит Елена, что вся гладь её – это тела русалочьи – руки их, хвосты, волосы…и всё в змеином движении клокочет, хочет достигнуть Елены.
–Нет…– Елене страшно, Елене холодно. Она бежит, бежит от берега, уже не думая про смерть. Неважно, какая её ждёт жизнь – она всё равно лучше, чем навечное сплетение с водою, чем поглощение ею, становление ею.
–Ах! Упустили! – ревёт Ганка и толкает Варну, – сдурела?! Всё для тебя же!
–Пусть  страдает, – отбивается Варна слабо, но не отбиваться не может. Нельзя ей признавать, что пожалела девочку. Надо придумать, добавить, хоть для формы, про страдания её.
–Ну смотри, у меня это так не пройдёт! – улыбается Ганка, присмирев. Но в глазах её зловещий огонёк – придумала отомстить. Знает уже способ, а Варна пока и не поняла.
***
–Я в тяжёлую косу
Вплетала утренню росу.
Я на солнце загадала,
Чтобы счастье отыскалось,
Чтоб пришло оно ко мне
По земле и по воде…
Чтобы жгла любовь меня
В чёрной ночи, в свете дня...– Боянка отложила гребень и глянула на себя в осколочек зеркала. Целого у них в доме не было, да и в этот приходилось глядеться тайком, чтобы мать не заругалась, что у Боянки одно зеркало на уме. 
Результатом она была, впрочем, довольна.
То ли зеркало осколочком своим угождало, то ли гребень действовал всерьёз – но волосы Боянки будто бы отяжелели, заблестели.
«Удачное утро!» – подумала Боянка и прикинула, как бы половчее спрятать гребень  так, чтобы завтра на свадьбе Петара и Елены достать его незаметно и воспользоваться. Надеяться было  глупо, но