Колдун

Фонсо был сладкоежкой и уже этим выделялся среди колдунов своего ковена. Нет, если бы он был ленивым, или злоупотреблял бы вином, или даже бы носился с мерзким хихиканьем по полям, то ему никто и слова бы не сказал и не одарил бы косым взглядом. Но для лени Фонсо был слишком мечтателен, для вина слишком праведен, а для плясок по полю – слишком скучен. Зато Фонсо любил сладкое: он намешивал в утренний ивовый отвар пять ложек сахара, в течение дня подкреплялся бесконечными конфетами и вареньями, а вечером был не прочь отъесть неплохой кусок от штоллена, и даром, что до рождества еще полгода!
За это уже Фонсо невзлюбили. Конечно, были и другие причины. Например, он всегда возвращал одолженную книгу или свиток в срок, но не редкостью было встретить на возвращённых листах следы от шоколада или штрейзеля. Для колдуна избавиться от пятна – пустяк, но вот отношение обижало. И если бы Фонсо вовсе не вернул бы книги или свитка, ему тоже бы никто не сказал и слова, но он возвращал, подлец такой.
Ещё Фонсо выделялся тем, что в отличие от многих колдунов своего ковена, всегда выглядел опрятно. Ну, вернее, опрятность его была видна на фоне других колдунов, а вот на фоне холёной знати Фонсо проигрывал. Но Фонсо очень старался. Он заключал договоры с портными и швеями, с парикмахером и сапожником, и выглядел средним человеком. Именно человеком.
Он презирал положенные колдунам длинные ногти и бороды – во всём этом колдуны копили силу. Он презирал мятые природные ткани, в которых вместе с грязью и дорожной пылью оседало  благословение земли…
–Одумайся, брат! – взывали к нему в ковене, – ты отказываешься от части сил!
–Ничего, мне хватит и той, что есть, – возражал Фонсо. Он хотел жить и радоваться этой самой жизни.
–Одумайся, брат, ты отдаёшь в мир магию!
–Ну и что? – удивлялся Фонсо. И здесь колдунам парировать было нечем, как и все колдуны Фонсо был вынужденным эгоистом.
Короче говоря, когда Фонсо решил переехать от города в относительную глушь, никто не стал возражать – подальше бы этот странный тип держался бы от ковена! До того не похож и до того раздражающим он оказался!
А Фонсо как будто бы и не заметил этой радости ковена после того, как он озвучил ему своё решение о переезде. Спокойненько запаковал он свои сундуки, запечатал их замком-заклинанием и пустился в путь. Выбрав себе деревню, заглянул к наместнику, представился и объявив себя колдуном, да назвав имя своё, зажил в своём мире.
Колдуна наместник принял с враждебным холодком. Было от чего обижаться на них! кто сманивал дев в рощи, да так, что не возвращались девы? Кто плясал при луне на полях? Кто жёг дурные травы?..
Но Фонсо привычно не заметил и этого. Он, конечно, мог бы объяснить, что дев обычно никто всерьёз не сманивал (по крайней мере, из известных ему существ), мог, разумеется, и вампир охальничать, и маг какой-нибудь тёмной магией заняться, но это же единичные случаи. Вампирам плевать кого пить, тут дева или не дева им нет дела, а маг тёмный – это случай редкий и преступный, так что если шла дева в лес, так то она, верней всего, выворачивалась – либо встреча у неё там сердечная, либо и вовсе побег по велению этого сердечного дела!
Бывало, впрочем, и так, что дева в мага влюблялась и с ним лесом убегала… словом, ни Фонсо, ни ковен его не при деле.
При луне и вовсе черти пляшут, а не колдуны. Колдуны больше на полях этих лежат, а лучше того – дома, хоть в пещере какой, но не в поле, не в сырости росы и в холоде ночи.
А травы жгут и того хлеще – одни ведьмы да чародейки.
Но всего этого Фонсо не стал объяснять наместнику и тихо поселился в деревне. Наместник приглядывался месяц, второй, и всё-таки был вынужден признать, что пока беды или намёток её не видать.
Признать-то признал, а всё же не успокоился: неужто порядочные колдуны ещё остались?
***
–Господин колдун, к вам можно? – Фонсо искал временного покоя, потому и удалился он от города в деревню. Там его терзали редкие, но тогда казавшиеся ему надоедливыми  посетители: кому погадай, кому подскажи, кому приворожи, кому напротив… и хочется, конечно, остаться честным, но колдун – это не маг, и не ведьма, от земли не проживёт. Приходилось брать деньги и заказы не шибко выбирать. Подкопив немного, Фонсо и ушёл в деревню.
Вот только не рассчитал запаса монет, и теперь вынужден был до сих пор открывать двери. Правда, монет ему предлагали всё реже. Давали курицей, или мясом, или  молоком, овощами, хлебами, пирогами, вареньем, мёдом, изделиями из ткани…
Всё это было с одной стороны, привлекательно и мило с точки зрения романтического уклада жизни. Не монетой единой живёт человек! а Фонсо порой всё же досада брала – не так он себе всё представлял. Он хотел жить и изучать магию, а был вынужден работать, чтобы жить.
И место этой работы значения не имело: город, деревня… всё одно – трудись, чтобы назавтра было что-то на столе.
Именно из-за этой необходимости работы Фонсо вздохнул, отложил в сторону бутерброд (толстый слой масла, а сверху в палец толщиной слой варенья), и отозвался нарочито добродушно:
–Ну разумеется можно!
Он не был рад своим бесчисленным гостям, но ему надо было на что-то жить. Колдовство стало ему подспорьем, а когда-то было мечтой.
Вошёл старичок – бодрый и крепкий, таких Фонсо и видел только в деревнях и полагал, что это от труда – состариться нельзя, силы сразу спадут, это тебе не при деньгах жить, а своим умом, своими руками!
–Что у вас? – спросил Фонсо мягко.
Старичок поклонился и ответил торопливо:
–Так ведь это… вы простите уж великодушно, я не от зла пришёл, не досадовать вам! Только вот горе у меня. Фрида хворает.
Фонсо покачал головой:
–Плохо, друг мой, плохо. Уже годков-то ей немало. Всякая болезнь вредна.
Старичок заморгал, растерялся:
–Так ведь два года ей…
«А, так это не жена…» - запоздало сообразил Фонсо. Он решил показаться значимым и знакомым с ситуацией – в одной книжке было сказано, что осведомлённость в ситуации, ровно как и тёплое приветствие вызывают у клиентов доверие.
Но надо было выкручиваться.
–Два года, два года! – передразнил Фонсо. – Любая болезнь вредна. Особенно к двум годам. Не так выразился, а ты цепляешься!
Старичок замахал руками:
–Простите меня, дурака! Одна вы  наша надежда. До города-то не добраться, да и там, возьмётся ль кто?..
Фонсо кивнул, важно и медленно поднялся из-за стола:
–Не рыдай, старик, решим мы с Фридой.
И принялся собираться. Хорошо было бы знать что-нибудь о неизвестной Фриде, чтобы понять что лечить.
–Чем хворает? – спросил Фонсо, разглядывая свои амулеты. Что-то надо было выбрать, конечно, в них толка нет абсолютно, но через любой можно управлять своей силой – в том хитрость колдовства, в том отличие его от магии и чародейства.
–Да вчера ещё ела плохо. Смотрела жалобно. Сегодня встать не может. Я её и хворостиной, и уговаривал уже, а она не идёт. Головой мотает только, мычит жалобно-жалобно…
«Так это корова!» – Фонсо вздохнул. Он не любил крупных животных, и даже то, что животные эти были полезны, никак не помогало ему. Зато сейчас это давало ему возможность срубить больше.
И Фонсо пошёл, проклиная день, когда он появился на свет не в богатой, а в самой обыкновенной семье, где работа была единственным смыслом. И как Фонсо протестовал против этого! Как стремился доказать с самого детства, что кроме труда ежедневного человек должен быть устремлён куда-то к высшему. Но детство кончилось быстро. Его отправили в подмастерья ковена, и наступили его собственные трудовые дни, после которых у него не было сил на мысли о высшем.
Фонсо тогда думал, что после учёбы будет легче, но оказалось, что колдунов ковен выпускает больше, чем нужно для средней страны. И куда девать этих колдунов?  Ну пара-тройка будет при дворе, ещё пятерых, скажем, содержать будет богатая часть – знать и советники, ещё кто-то будет заниматься действительно теоретической частью колдовства. Но ты попади в эти жалкие единицы! Займи эти места, обойди тех, кто  наглее и смелее, кто умеет льстить или умеет загадочно отмалчиваться.
Но куда девать остальных? Кто-то ещё разойдётся в городе, но остальным – перебиваться заработком. Или, как вариант – идти на сторону тех переулков, куда приличный человек и не заглянет, где яды смешиваются с отчаянием, где чужие слабости и чувства становятся способом заработать.
Но всего этого не говорят в ковене. И когда колдуны получают свои знаки отличия, что не знаком служат, а скорее клеймом, они ещё не знают, что за сила стоит за этими знаками, и какое презрение копится в указах к носящим эти знаки.
Официально колдун может работать и не колдуном. Неофициально – его едва ли возьмут даже грузить уголь. И что здесь виной? Снобизм, страх, или противоречивое отношение короля к колдунам? С одной стороны он приближает к себе их, держит нескольких при дворе и в совете, с другой – душит их, мешая занимать должности слишком долго, мешая работать над чем-то помимо колдовства.
И обо всём этом в ковене тоже не говорят. Со всем этим колдун сталкивается только получив знак своей принадлежности.
И не ему уже разбираться в причинах такого поведения короля, в поведении общества – ему теперь только заботиться о себе и устраиваться.
И Фонсо пытался устроиться, хотя и досадовал на неуютность этого устройства всегда.
***
Впрочем, ему повезло. В этой деревне было много живности. И это был год, когда колдун был нужен как воздух. Коровы, овцы и козы заболевали с поразительной частотой. Фонсо спасал их от падучей, зачерпывал энергию от земли, пропускал её сквозь пальцы, сквозь амулет, и животное, которое умерло бы без его участия, открывало глаза и благодарно, шумно дышало.
А Фонсо получал благодарность от жителя, да кусок мяса или кувшин молока.
Заболевали дети. Фонсо лечил их.  Он пропускал их боль и страдание через амулет, обращал всю тьму и горечь от тела в силу, и возвращал обратно. За это Фонсо обещали вечно молиться за его душу, целовали ему руки и совали мёд, пряники, конфеты…
Заболевали и взрослые. Фонсо помогал как мог. Облегчал боль, пропуская её через себя, выдыхал эту боль своим ртом и запускал своими руками новую жизнь.
И за это получал он когда монеты, когда сало, когда одежду…
У него были расходы. В деревне их было немало, ничуть не меньше, чем в городе. У него была тоска – в деревне сложно было найти сладкое на постоянной основе. Чего уж говорить, если день без работы не приносил Фонсо и кусочка, но это ничего – у него были запасы, но неделя или полторы без работы – это было уже критично, и Фонсо мрачнел и худел. А сладкое?
В деревне не было кондитерских. Сладкое здесь было в виде редких конфет и пряников, и то, если повезёт, а в основном – варенье и мёд…
И всё это ложилось тяжёлым камнем на душу Фонсо. Может быть, он смог бы обогатиться духовно, как всегда хотел, но после работы у него не оставалось сил, а в дни покоя, когда его никто не спрашивал, работа почему-то висела. Приходилось подолгу вспоминать теорию, искать в страницах, перелистывать словари на рунном наречии, и уже тогда вытаскивать какую-то мысль.
–Если бы я был богат! – досадовал Фонсо. Но он не умел устроиться. Он не обладал связями или представительной внешностью, которая помогла бы ему пробиться или привлечь