Анатолий взял на кухне приготовленный для него «проклятой девчонкой» ужин, заперся в своей комнате и, вынув из-за пазухи початую бутылку, выплеснул из чашки остывший кофе и налил в нее водки.
… И за борт ее бросает
В набежавшую волну,-
вновь зазвучала в нем неотвязная уже много дней песня.
Анатолий выпил, чуть закусил и почувствовал, что отчаяние и ненависть овладевают всем, всем его существом, вплоть до пальцев на ногах. Все болело и было сдавлено как внутри него, так и снаружи, в комнате полыхало от какого-то всепоглощающего жара - пот градом покатился с него, а телом овладела всепоглощающая, тошнотворная, удушающая слабость. Не в силах нести эту ношу в себе, он как бы вывалился из комнаты, будто выпал из горящего котла. Шатаясь, он дико взглянул на дверь своей бывшей комнаты: она была приоткрыта. И Анатолию вдруг сильно, как глотка воды в пустыни, захотелось увидеть отца, упасть перед ним на колени и вымолить то единственное прощение, без которого он не может ни наладить свою жизнь, ни просто жить как обычный человек. Он дернул за ручку двери и, шатаясь, пьяный, больной, ввалился в свою бывшую комнату, в которой прошло столько счастливых лет детства и юности.
Отца не было, зато Алла сидела гордо и надменно, как царица, на его большом и мягком кресле:
- А-а-а, Толик-алкоголик заявился: давно тебя не видела: сидишь, как сыч, в своей комнатушке, а о семье своей забыл….
- Где отец? – спросил Анатолий.
- А откуда я знаю, где этот старый мудозвон бегает. Поиссякли силы уже у этого старого козла – он в панику ударился, а меня ругает, что я ненасытная стерва, его с сыном разлучила и требует, чтобы я съехала с его квартиры. Ан ничего не получится, - она царственно встала и подошла к секретеру. Достала оттуда бумагу с большой лиловой печатью и помахала перед носом Анатолия: - Вот «Дарственная» на эту квартиру, которую я у него выманила, а вот, - она достала другую штампованную бумагу: - А вот подтверждение нашего «Роддома», что я на третьем месяце, которое я чуть раньше показала папеньке, он по пьянке разжалобился и отписал мне свою квартиру. Ну что, как я работаю: не правда ли круто и классно.
Она опять воссела на свой «трон»:
- Так что катитесь вы все: теперь я хозяйка этой чудесной элитной квартиры! – она засмеялась.- Вот твой папенька и удрал от меня в растрепанных чувствах, когда я ему сказала, что никогда его не любила, а говорила об этом и «давала» ему только по необходимости. Когда я ему указала на дверь, он сначала умолял меня о прощении, сказал, что все простит, отдаст все оставшиеся у него деньги, если я ему позволю жить вместе со мной. Я ответила, что у меня давно есть уже любящий и любимый мною парень, а ему, козлу, я врала только ради квартиры; что ребенка никакого нет и не было и велела убираться немедленно теперь уже из моего дома. Папенька в отчаянии назвал меня сукой и стервой и убежал из дома как ошпаренный. Я не виновата, что он так мною увлекся, что на старости лет последний разум потерял, а еще полковник.
Анатолий слушал и не верил, хотя сам же предупреждал в свое время отца о такой провокации
«А ты ликвидируй эту суку… которая отобрала у тебя отца, семью и оставила без копейки. Верни себе отца, семью, прежнюю счастливую жизнь – ведь это главное для тебя», - зазвучал в нем голос молчаливого собутыльника. Он бросился на свою давнишнюю ненавистницу и схватил ее за горло. Как и в прошлый раз, ему удалось прижать ее к стенке. А дальше все совершал будто и не он: он только помнил и слышал одно: его отца унизила и оскорбила эта гнусная сука и стерва, а самого его она оставляет без жилья и без семьи. Анатолий взглянул еще раз в ее лицо и глаза: ничего человеческого уже не было в них, лишь суженные глаза пылали звериной ненавистью. И он нажал сильнее. Если в прошлый раз Алла вела себя достаточно вольно, то и теперь страха не было в ней заметно, пока ее горло позволяло ей дышать. Анатолий нажал еще сильнее, И Алла заверещала, захрипела и завизжала, забилась, как пойманная небольшая птица в лапах ястреба, – и Анатолий сжал ее горло до предела. И тут он услышал странный в пустой комнате, резкий щелчок, пальцы его провалились в образовавшуюся в горле вмятину. Алла мертвой большой тряпкой свалилась ему на руки, и он удержал ее размякшее тело, как будто своими руками обнял его и прижался к нему..
Анатолий стоял и смотрел на то,/ что он наделал. Кругом, на улице, в комнате, было ясно, солнечно и тихо. Хмель быстро выветрился из него, и теперь ни одного чувства не беспокоило. Он знал и был совершенно уверен, что поступил правильно. И все бы вроде в порядке, только мертвая Алла лежит в каком-то неестественном положении, с выброшенной в сторону мертвой ногой, как будто ей уже никогда ненужной, и это кажется странным, ненормальным.
