Игры разума

своими глазами, как он прошел сквозь мою доченьку.

     - Аллочка, он сбил тебя с ног? Я ничего не понимаю,… он прошел сквозь тебя, я это видел,…как это может быть? Тебе не больно, моя девочка?

     - Пап, тебе показалось, я посторонилась, и он меня не задел,- ответила она мне с улыбкой.

     И вдруг…, с ума сойти! Это что-то невероятное! Доченька стояла передо мной, и цвет кожи у нее был, как у всех! Я схватил ее за руку, подвел к окну, все еще не веря своим глазам, но кожа имела абсолютно нормальный цвет! От голубизны не осталось и следа!

     - Аллочка, у тебя нормальный цвет кожи, как такое могло произойти, доченька?

     - Пап, я поняла твои мысли. Ты ведь переживаешь, что я у тебя не совсем обычная, да и на твоей работе никто об этом не знает, вот я и сменила цвет,- засмеялась она.

     - Доченька, значит, мы с тобой и не болеем благодаря твоему дару? Твоя ручка моментально убирает головную боль..., помнишь, как у меня вдруг заболело горло? Ты ведь тогда просто приложила руку к моей шее, и боль исчезла, я ведь только сейчас об этом вспомнил.

     - Аллочка, только не надо, чтобы кто-то знал об этих твоих способностях. Пойдут убогие, и детство твое закончится. Никому, слышишь, никому не говори об этом. Только мы с тобой будем знать. А то вон Джуна, открылась людям, и теперь у нее вообще нет личной жизни, а ты ведь еще совсем ребенок, тебе учиться надо. Договорились?

     - Хорошо, папа. Вот только скажи своему знакомому, чтобы он обследовался у врача. Я только что видела у него в желудке опухоль.

     На следующий день я на работе все сказал Андрею. Тот удивился, откуда, мол, такая чушь, ведь ничего вроде и не болит у него. Я ему наврал, что во сне все видел. Он, к моему удивлению, сразу же к врачу сходил. Обследовали его, и все подтвердилось, но вовремя пришел, еще в начальной стадии все было. Операцию ему сделали, а потом все вроде у него нормально было, еще и благодарил меня.

     В этом же году доченька подарила мне открытку, которую сделала сама, я  даже случайно видел, как она ее разукрашивала. На ней был нарисован колокольчик, а на другой стороне Аллочка написала: «Папочка, я тебя очень люблю», причем все буковки были разного цвета.

      Как ни странно, но о своей матери она никогда не спрашивала, даже не просила показать ей ее фотографии. Хотя, кто знает, может, и сама их давно просмотрела в альбомах, много их у нас, этих фотографий.

     В тринадцать лет она сдала экзамены на аттестат зрелости, и собиралась поступать в медицинский институт. Аллочка взрослела и все больше становилась похожей на мать, мне так казалось. Ленка-то моя красивой была. Вот и доченька не по возрасту развита: великолепная фигура, длинные светло-русые волосы, Ленкины зеленые глаза. Ее лицо никогда не выражало недовольства, всегда было приветливым, да и улыбка была просто обворожительной.

     Поступление в институт отложили на два года. Аллочка была совсем неопытна, и я панически боялся, что кто-нибудь ее обидит. Ведь еще совсем ребенок, а выглядит-то взрослой, мало ли что... Стал я ей покупать медицинскую литературу, атласы по анатомии, все, что она просила, покупал. Обучение давалось ей легко, она и меня многому научила, я ведь к медицине всегда имел очень далекое отношение.

     Когда Аллочка поступала в институт, я ходил с ней на все экзамены, ждал на улице и очень волновался. Ведь понимал же, что если такая умница не поступит, то кто ж тогда? И все равно переживал. Потом она выходила, и мы шли в ближайшее кафе, где она с большим увлечением рассказывала про очередной экзамен. Дочка поступила в институт, я так радовался, когда увидел ее в списках зачисленных!

     Мы отметили это событие недельной рыбалкой  на природе. Палатка, костер, уха в чугунном котелке, любование закатами и рассветами. Когда вернулись, Аллочка сразу уехала со своей группой «на картошку». Целый месяц я был без нее, не зная, куда себя деть, и постоянно переживая, как ей там?  Наконец-то она вернулась, и все у нас пошло своим чередом: доченька училась, я работал. Но в последнее время появилось ощущение беспокойства, я даже не мог понять его причины.

     Спустя примерно месяц, дочка мне призналась, что влюблена. Парня Сашей звали, учился он в том же институте, но уже на пятом курсе. Вот, подумал я, причина моего беспокойства. Я был не против Саши, но доченьке ведь всего шестнадцать лет, а ведь говорит, что любит его…, получается, что он почти на шесть лет старше. Что делать? Да ничего уже не сделаешь, подумал я и сказал, чтобы она познакомила меня со своим любимым. Аллочка уже несколько раз ночевала у этого Саши, а я метался дома из угла в угол, я просто задыхался при мысли о том, что когда-то моя доченька уйдет от меня навсегда.

     В первый же день нашего знакомства, Саша заверил меня в серьезности своих намерений, сказал, что скоро они с Аллочкой поженятся. Приближался Новый год, который мы собирались отметить все вместе. Вот на Новый год доченька и преподнесла мне «подарочек», сообщив, что беременна. А сколько радости было в ее глазах, сколько счастья! Саша радовался не меньше Аллочки, и я, посмотрев на все это, даже успокоился, готовился уже стать дедом.

     Саша переехал к нам, они жили в комнате доченьки, не ссорились, дружная была у них семья. Скоро они официально оформили свои отношения. Аллочкин животик рос, округлялся. У нас появилась специальная литература для молодых мам, которую они с Сашей периодически изучали, над чем-то посмеивались и без конца целовались.

     Тот день очень хорошо мне запомнился. Я был на работе, вдруг раздался телефонный звонок, и доченька взволнованным голосом сообщила:

     - Пап, не волнуйся, у меня воды отошли, скорая уже приехала, сказали, что в пятый роддом повезут. Все, люблю тебя, целую!

     - Не в пятый!! Куда угодно, только не в пятый!! Алла…, но в трубке уже раздавались короткие гудки.

     Я тут же сорвался с места и, не сказав никому ни слова, выбежал на улицу, сел в машину и понесся в роддом.

     В пятом роддоме мне ответили, что к ним такая роженица не поступала. Я не сдавался,  доказывал им, что моя дочь должна быть только у них! Мне сочувствовали, но мягко выпроваживали, видя мое почти невменяемое состояние.

     Я бегал вокруг роддома и кричал во все горло: Алла…,Аллочка, доченька моя! Я плакал, я был готов рвать на себе волосы и одежду, но из окон за мной наблюдали чужие женщины. У многих на руках были их младенцы, которых они, как бы защищаясь от моего крика, крепко прижимали к своей груди.

     Я сел в машину и поехал домой к Саше, который в этот день был у родителей. Я даже не стал заходить в квартиру, а вызвал его на лестничную площадку и не сказал, а закричал:

     - Саша, ты ведь знаешь, что Аллочка рожает! Она позвонила мне на работу и сказала, что скорая везет ее в пятый роддом, но ее там НЕТ! Нигде нет! Саша, понимаешь, Алла исчезла! Она вызвала скорую, а приехали, наверное, бандиты! Она же беременна, вот-вот должна родить! Эти гады загубят ее и ребенка! Нужно немедленно сообщить в милицию! Только бы она еще была жива! Господи! Я не знаю, что мне делать!

     Но Саша почему-то смотрел на меня с сочувствием, а когда я замолчал, произнес совершенно непонятные для меня слова. Он сказал:

     - Извините, но я-то тут при чем? У меня никогда не было женщины по имени Алла. Я вас впервые вижу. Если у вас украли дочь, то обратитесь в милицию, а я всего лишь студент медицинского института

     - Как…, Саша?! Ты ведь жил у нас с Аллой! Саша!

     - Нет, я вас никогда не видел. Хотя нет, вспомнил…, иногда вы кого-то ждали около института, но потом уходили. Вы сами с собой разговаривали, ведь рядом-то никого не было. Часто заходили в кафе, что напротив института.

     - Нет…, я был с дочерью...

     - Вы всегда уходили один, ждали кого-то, но уходили один.  Я даже не знаю вашего имени, а вы говорите, что я у вас жил. Не кажется ли вам это странным? Мне думается, что вам нужен хороший психиатр. Извините. У меня нет больше времени, очень жаль…, мне действительно надо идти.

     Саша развернулся и ушел в свою квартиру. Я поехал домой, стал разбирать бумаги, искал Аллочкины  свидетельства, аттестаты, студенческий билет.

     Но это были пустые бумаги, белые, чистые листы. Вместо свидетельства о  рождении, лежавшем в отдельной папке, я обнаружил наше с Леной свидетельство о разводе. Я кинулся к фотографии Аллочки, что висела в гостиной, но вместо нее, я увидел фотографию Лены. Но вдруг на одной из полок... я нашел ту самую открытку, что моя доченька сама нарисовала  и подписала…
     Я своими глазами видел, как она делала это…  

     Я совсем запутался, присел на диван и стал разглядывать открытку. Потом взял свой дневник, я уже давно не делал в нем записей, и отметил в нем все,  что случилось за последнее время. А затем открыл его с первой страницы и все, что там было написано, перечитал заново.

     Я в растерянности…,  не знаю, что делать дальше… Может быть Саша прав?…  Сейчас же поеду к врачу, я должен знать, что со мной, так больше продолжаться не может…

     Последние слова в дневнике были написаны неровным, «чужим» почерком.

*********

     Рядом с кирпичным домом, на небольшой, обустроенной площадке, стояли красивые  скамейки и два больших вазона с цветами. На одной из скамеек сидели две пожилые женщины и о чем-то беседовали.  По соседству с ними расположился молодой парень, который явно кого-то ждал и постоянно смотрел на часы.

     Вышедший из подъезда мужчина привлек их внимание. Тот остановился неподалеку от площадки. Вид у него был отрешенный, он словно не замечал ничего вокруг.

     Вот он направился в сторону машины, припаркованной на проезжей части улицы, и уже стал садиться в нее, но потом, словно увидев кого-то,  стал размахивать рукой, как бы призывая обратить на себя внимание. Взгляд его был устремлен на противоположную сторону проспекта. И вдруг он громко закричал:

     - Доченька! Я вижу тебя, я уже иду к тебе! Не исчезай, прошу тебя, я этого не переживу!

     С этими словами он двигался по проезжей части, не обращая внимания на пролетающие мимо  автомобили, резкие гудки и ругань озверевших от его наглости водителей.

     - Еще немного,- громко кричал он, - подожди,  родная, подожди..., осталось всего несколько шагов! Я....

     Пронзительный визг тормозов, грохот и скрежет металла навсегда поглотили его последние слова…