А мне они нравятся. Неспешные повествования от первого лица – в них слышится биение сердца. И это не только образное выражение. Все, что человек пережил или прочувствовал, живо и трепетно, а оттого и доверительнее. Не потому ли маленькие дети – безошибочные камертоны чувств, больше любят, когда им не читают, а рассказывают сказки. Книжный текст процеживается через голос родного человека, обретает новые краски и новое звучание, становится ближе и уютнее.
Как-то довелось мне услышать занятную теорию возникновения письма слева направо и справа налево. Так, согласно ей, письмо слева направо было посланием от сердца к миру, а справа налево – от мира к сердцу. Вряд ли теория была научной, но в поэтичности ей уж точно нельзя было отказать. От мира к сердцу – человек принимает душой радости и скорби жизни, чтобы сохранить их в своей памяти. И от сердца к миру – щедро делится своими мыслями, наблюдениями и впечатлениями с людьми. Что называется, от первого лица.
***
У нас с друзьями есть традиция… Нет, не ходить в баню 31-го декабря, а время от времени устраивать вылазки куда-нибудь на природу, в лес ли, на море, к озеру, в горы. Встретить рассвет, полюбоваться на закат, затеряться в маках на лугу, нарушить сонную одурь какого-нибудь пруда, затянутого тиной - все, что угодно, но лишь бы вырваться на день-два, не больше, из городских будней. Да и просто дорога – серая, бесконечная лента, шуршащая гравием и асфальтом под колесами машины – разве не полна была очарования? С нее начинался наш отдых, наша отрешенность от забот, наше веселое дорожное счастье.
Но в этот раз дорожное наше счастье оказалось слишком уж озорным. Вернее, озорничали мы – четверо знакомых, сцепленных долгой связкой общения. Именно общения, а не дружбы, предполагающей более сильную, более глубокую душевную привязанность. Обратная сторона силы – боль. Такие крепкие узы как дружба или любовь при разрыве оставляют и крепкие раны. Но наше общение было необременительным, авантюрным и оттого чудесным. Мы даже называли себя в шутку – «четыре мушкетера». Только Атосом, Портосом и Арамисом были мы – три дамы: подруга, ее дочь и я. А затюканным д`Артаньяном – единственный представитель мужского пола, наш милый спутник неопределенного возраста, потому как при вечернем освещении ему можно было дать не больше 25, а при дневном – все 40. Но от мушкетерской дружбы наше общение заимствовало главное – девиз «Один за всех и все за одного!», и придерживались его неукоснительно.
Д`Артаньян был затюканным оттого, что мы гоняли его нещадно! То хворосту для костра набери: «Ты же мужчина, не нам же, женщинам, валежник таскать!» То самовар громадный раздуй, то место для шашлыка оборудуй, то разведай у местного населения, где более или менее интересные достопримечательности, или более дешевые и качественные продукты.
Надо сказать, что д`Артаньян в отличие от своего гасконского прототипа не отличался хитроумием и даже не пытался улизнуть от наших поручений, но зато и за походным нашим столом мы ухаживали за ним наперебой! И первую чашку ароматного, настоянного на чабреце и мелиссе чая предлагали ему, и самые нежные и сочные куски шашлыка, обсыпанного луком и сумахом, придвигали.
Наевшись и напившись д`Артаньян блаженно потягивался и, поддразнивая нас, заводил: «Если б я был султан…». Мы хохотали, дразнили его в ответ, и первые звезды, зажегшиеся на небе, кажется, завидовали и нашему смеху, и пузатому самовару и кипарисовому дыму от костра. Он тонкой сиреневой струйкой поднимался вверх, словно дразня звезды: «Что, завидно?! Вам никогда не будет так тепло как мне! Еще бы – я рожден земным огнем, а вы всего лишь космосом!» Звезды в ответ на это нахальство лишь печально мерцали…
Но вернусь к тому, почему наше счастье в этот раз оказалось слишком уж озорным. КатЯ по безлюдной дороге, смеясь и в четыре глотки вопя «La camisa neqra»(1), мы чувствовали себя пьяными от счастья и беззаботности. И счастье, что при этом подруга умудрилась не выпустить руля машины – тут уже было бы не до песен!
Руль подруга действительно не выпустила, а вот с пути мы сбились. Сумерки быстро сгущались. Перспектива ночевать вместо хостела в чистом поле или лугу нас не окрыляла. Романтика костра, шашлыка, самовара и кипарисового дыма – вещь, конечно, хорошая, но не на всю, еще довольно холодную, апрельскую ночь. Звезды, скорее всего в этот раз взяли бы реванш. Они бы не печально мерцали, а злорадно мигали: «Вот вам! Будете знать, как дразниться!».
Навигатор, словно сговорившись со звездами, наотрез отказался подсказать дорогу. Он безбожно врал, предлагал сделать какие-то нелепые загогулины и объехать неведомые объекты. Промучившись так минут двадцать, подруга решительно заявила:
– Все! Больше не поеду. Тут как мне говорили, недалеко какая-то деревня, сейчас свернем туда и в первом же доме попросимся на постой.
Моя подруга умеет быть стальной, когда считает нужным. Все наши попытки возразить, что это неловко, и неизвестно еще примут ли нас, и вообще откроют ли дверь, разбивались о две ее непреложные доктрины:
– «Неловко» знаете что?..
И:
– За деньги любая дверь откроется!
Она притормозила у какого- то столба и, резким движением открыв дверь, зашагала в темень. Фонарик мобильного телефона освещал лишь небольшое пространство под ее ногами. Мы поплелись за ней.
Дорога была темной и мягкой, словно ступали мы не по земле, а по плюшевому одеялу. Впереди смутно виднелись очертания каких-то построек и деревьев, но, сколько было пройдено и сколько еще осталось идти, мы не знали. Словно исчезло само понятие пространства, и мы оказались в ином измерении - призрачном, немного жутковатом, и… уютном. Это ощущение сбивало с толку, но и подбадривало. Уютом был пропитан воздух. Иное измерение пахло теплым хлебом, кислым молоком и яблоками – привычными и добрыми запахами человеческого жилья.
Пройдя еще несколько шагов, подруга постучала в деревянную дверь. Минут через семь она открылась. На пороге стояла женщина лет шестидесяти и настороженно вглядывалась в нас.
Подруга вкратце объяснила, в чем дело. Женщина слушала внимательно, чуть наклонив голову, потом кивнула и жестом пригласила войти.
Мы шагнули и… поплыли в кружевах. Даже в синей мгле отчетливо вырисовывались белые волны каких-то цветов. Цветущие кусты были повсюду. Дочка подруги громко восторгалась, мы тоже не удержались от восхищения.
– Это «невеста» цветет. Спирея по научному. Время ей сейчас, - коротко бросила хозяйка и в глухом ее голосе я уловила нотки гордости. Видно было, что человек она немногословный, но ей приятен наш восторг.
– Осторожно, ступеньки, - предупредила она, и мы очутились в просторной прихожей с тремя полуотворенными дверями. Одна из них вела на кухню, другая в большую гостиную, а третья, темная и узкая дверь – в маленькую, словно кладовка, комнату. Дверь в нее хозяйка закрыла сразу же, как только мы вошли.
От крашеных коричневых полов, кухонных полок, стола, дивана, табуреток, оконных рам и стекол исходил едва уловимый запах яблок. Везде царила особая чистота и аккуратность, какая встречается в домах степенных хозяек, давно и крепко наладивших свой быт и жизнь. В доме не было ничего «слишком». Ни яркого кричащего убранства, на которое иногда падки сельские кумушки, желающие, чтобы у них в доме было все «как у городских». Ни живописной старины «в стиле бедности», типа ветхой мебели, закопченных горшков и застиранных занавесок с заплатками. Нет, все было тихо, просто и добротно. Пушкинская характеристика Татьяны Лариной: «Никто бы в ней найти не мог,/Того,что модой самовластной / В высоком лондонском кругу/ Зовется vulgar.» как нельзя лучше подошла бы к этому дому.
В большой комнате хозяйка развернулась к свету и мы, наконец, рассмотрели ее.
Это была моложавая женщина высокого роста с белым, очень гладким, но чуть припухшим лицом. Волнистые короткие волосы с сильной проседью обрамляли его. Сжатый маленький рот, небольшой круглый нос, мягкий подбородок. Но прежде всего запоминались, глаза, вернее взгляд. Он светился из-под набрякших век, и странный блеск их напоминал тающие ледяные глыбы. Они еще хранят в своей глубине синеву, но поверхность уже рыхлеет и переливается оттенками серо-голубого, зеленого и желтого цветов.
Серо-голубое домашнее платье простого, но изящного покроя сидело на ней ладно - обрисовывая фигуру, но, не облегая ее. Вообще от всего ее облика веяло благородством и сдержанностью. Такие люди, как правило, предпочитают больше слушать, чем говорить. Они пытливы от природы, но без неряшливой настойчивости, отличающей любопытных людей.
– Спать можно здесь, – показала она на большую двуспальную кровать и небольшой диван рядом с ней. – А вам, – обратилась она к д`Артаньяну,– можно поставить раскладушку на кухне. Устроит?
Еще бы! Мы были рады свалиться и на полу, лишь бы уснуть. Подруга с дочкой заняли кровать, я устроилась на диване, а наш д`Артаньян с радостью обживал раскладушку.
– Умывальник и все удобства во дворе. Если чаю захотите, или поесть – разогрейте чайник, а в буфете есть хлеб, в холодильнике масло, сыр, творог. Разберетесь. Нет, ничего не возьму, – властным движением отстранилась она от подруги, пытавшейся вложить ей в ладонь деньги за ночлег. – Вы сегодня мои гости. Чем богата, как говорится. За машину не тревожьтесь, у нас народ тихий, никто не тронет. Если понадобится вещи какие-нибудь сложить, то с полки уберите книги и гантели. Это внука моего, он приезжает ко мне летом, а сейчас они лежат без надобности. Ну, спокойной ночи.
С этими словами хозяйка скрылась за дверью, ведущей в маленькую комнату.
Подруга с дочкой уснули сразу. Немного поворочавшись на своем ложе, тоненько засвистел носом и Д.Артаньян. С меня же, как это всегда бывало на новом и неожиданном месте, мгновенно слетел сон.
Лунный свет заливал комнату, струился в окно молочным потоком. Изогнутые ветви спиреи-«невесты» качались в нем как маленькие лодки. От пола и дивана сильно тянуло яблоками, и я осторожно выскользнула в коридор и застыла там, босая, в квадрате лунного света на прохладном полу.
Удивительное чувство охватило меня. Казалось, у дома есть своя музыка, звучащая только в такие ночи и сейчас она подхватит его и улетит в млечный поток.
Но дом, слава Богу, никуда не улетел, а тишина разорвалась не музыкой, а спокойным и чуть ироничным голосом хозяйки:
– Не спится?
Я вздрогнула и помотала головой.
– Не бойтесь,- усмехнулась она. – Я не кусаюсь.
– Яблоками пахнет, – пробормотала я. – С непривычки, наверное, не спится.
– Я в воду для мытья полов всегда яблочный
