Гатта

высунула мордочку, но не мявкнула, и не обратила на себя внимания. подобрав лапки и хвост, чтобы Гатта случайно не наступила, кошечка внимательно следила за её движениями.
Гатта решила не кормить животное, чтобы кошка убралась из её дома. Но сердце не выдержало. Гатта легко подняла топор, готовая расправиться с нарушителями её покоя когда-то, но не заметить тихую кошку, которая так и не мяукнула, не смогла.
–Чертовка…– прошипела Гатта, произнёсшая за этот день гораздо больше слов, чем за неделю. – На!
И кинула кошке кусочек рыбки, вытащив её из супа. Кошка ела быстро, но молча, не урчала, не ворчала, ни шипела. Расправившись, она облизнула мордочку и глянула на Гатту.
Женщина неожиданно расхохоталась:
–Ещё хочешь?
Так и поужинали. Кошка молчала, не выпрашивала еду, но получив её, не капризничала и быстро съедала. Они были похожи с Гаттой. Та тоже не роптала и не спорила с судьбой и принимала всё, что та ей даёт.
А ночью кошка, которая снова забилась в тёмный угол, пусть Гатта уже и не пыталась её выгнать, неожиданно опять выползла из своего убежища, и пока Гатта спала, устроилась в её ногах.
Утром Гатта была удивлена и тронута. Кошечка была маленькой и беззащитной, и, кажется, понимала, что ей изначально были не рады в этом неприветливом доме.
–Совсем как я…– непонятно кому сказала Гатта и оставила её.
А потом добавились хлопоты. Гатта сделала подстилку для кошечки, потом мисочку, приучила себя ходить каждый день за свежим молоком через всю деревню, и даже дала кошечке имя. Конечно, последнее было необязательно, кошка и кошка! Но Гатта почему-то не могла приучиться так, ей захотелось жить как все, и она нарекла после долгих раздумий кошечку Вертой – в честь старухи Вертиции.
Гатта теперь разговаривала с Вертой. Верта отвечала редко – она была такой же молчаливой, и мяв её был слабым и тихим. Но Гатта впервые чувствовала себя неодинокой. Теперь она улыбалась, и даже рассказывала Верте кого встретила в деревне и приучилась ходить по улице с улыбкой, пугая ещё больше жителей.
Гатту стали сторониться ещё больше – одно маленькое животное сотворило в ней огромную перемену, которую местные не могли не хотели принять. Но Гатте было всё равно. Она покупала молоко Верте, и даже отдала ей на поиграть клубок шерсти, и научилась вычёсывать чёрную шёрстку…
В свою очередь Верта перестала забиваться в чёрный угол и научилась мурлыкать, валяться на коленях Гатты или играть с клубком шерсти, пока Гатта работает.
Гатте даже вспомнилась какая-то песенка  и она, не певшая никогда прежде, смущаясь своей смелости, выводила неровно, неумело:
–В руках девицы игла торопится,
Бежит, вышивает…
Дело долгое, но верно спорится,
Девица вести ожидает.
Гатта останавливала песню снова и снова, то нелепо себя чувствуя, то задумываясь о строках, но небывалый душевный подъём заставлял продолжать. И она продолжала, и неловко улыбалась, и шила, и думала, что жизнь её всё-таки хороша.
***
Она и была хороша до ранней осени. Осень выдалась сухая, листья и трава пожелтели, потеряли влагу и это стало погибелью для Гатты и Верты.
Что стало причиной пожара? Сухость, иссушившая в ту осень землю? Чья-то злость, замаскированная под лик судьбы? Неизвестно.
Одно известно точно: пожар поднялся быстро и схватил домик Гатты в объятия. Она проснулась от гула, чудом вскочила, задыхаясь, бросилась на ощупь на улицу, прикрывая лицо рукавом, чтобы дым не ел его, кто-то бросился ей на помощь, ломали навстречу уже дверь – селяне собираются всегда очень скоро, когда речь идёт о беде.
И кто-то, наплевав на всю репутацию Гатты, дрогнувшую за последние недели, но не изменившуюся окончательно, спасал её. И она, едва не теряя сознание, схватилась за этого кого-то, и выпала из собственного дома ничком на землю, которая уже была горячей от бушевавшего рядом пламени.
Рядом с нею переговаривались. За спиной гудело пламя и…
Селяне этого не услышали. Но Гатта услышала этот жалобный тихий мяв и какая-то неведомая сила аж подбросила её с земли, она тотчас оказалась на ногах, бросилась к огню…
–Стой! Сгоришь! – уговаривали её, и чьи-то руки, вмиг ставшие ей ненавистными, держали её с разных сторон.
–Пустите! Пустите! – Гатта всегда была сильна. Она рвалась к дому, к Верте, не понимая, почему её держат, и как все эти люди могут быть глупы, раз предлагают ей остаться. Остаться здесь, когда Верта там?
Она вырвалась. Кто-то завизжал:
–Держите!
–Сгоришь!
И кто-то снова схватил её, но Гатта, не примериваясь, лягнула нападавшего, и рванула в пламя, которое радостно приняло её в свои объятия, приняло обратно. Кто-то ещё пытался рвануть за ней, но страшно затрещала, надламываясь, крыша и все были вынуждены отскочить от бешеного огненного зарева.
А наутро, когда прогорело всё, что могло прогореть, селяне бродили по пепелищу, искали тело Гатты. Разбирали обломки, чтобы похоронить женщину по-людски, и не верили тому, что видели: тела не было. Гатта просто исчезла в огне, хотя все прекрасно знают, что даже в огне нельзя исчезнуть полностью, бесследно. А она исчезла.
Кто-то вспомнил про кошку, кто-то перекрестился… кошки тоже не было, и тогда селяне сошлись в одном:
–Дьявол прибрал обеих!
Пепелище обнесли стеной из кольев и оставили легендарным домом ведьмы.
***
Рассказывают, что сейчас ещё, в сумеречный час, в самых тихих проулках города можно встретить женщину в сером подпалённом платье, держащую дрожащую кошку на руках. Женщина эта не ищет жертв, не заманивает и не губит. Она просто ходит, а встретив одинокую душу, предлагает погладить её кошечку. Говорят, если согласишься – почувствуешь мелко трясущееся тельце под рукою, и быстро бьющееся сердечко. А ещё – запах палёной шерсти.
А потом всё исчезнет, как и не было.
Кто-то боится этой женщины и связывает её с пожарами. Кто-то считает, что она вестница смертей любимых питомцев. А я так не думаю. Какой вред может принести несчастная женщина и маленькая кошечка, которым не удалось прожить счастливо?