Портрет по фотографии
Рассказ
Начинающего художника
понимают лишь несколько человек.
Знаменитого - ещё меньше.
Пабло Пикассо.
1
Можно было, конечно, сразу снять студию, как только я поступила в Суриковский институт, мать денег для меня не жалела. Однако я почему-то сочла, что в общежитии мне будет гораздо интереснее.
Естественно, хватило меня только на год. Было ещё хуже, чем в школе: картины мои иначе как мазнёй не называли, всячески издевались над моей внешностью, манерой одеваться. Контакта с соседками по комнате я так и не нашла.
Отец вообще был против того, чтобы я поступила в МГАХИ (Московский государственный академический художественный институт). Он настойчиво уговаривал меня направить свои стопы в Санкт-Петербургский институт им. И. Е. Репина, где он когда-то учился и о том времени всегда вспоминал с ностальгией. Возил даже меня туда на экскурсию. Была и другая, куда более важная причина: как он и ожидал, приёмная комиссия с ходу забраковала как меня, так и все мои работы. В выражениях не стеснялись. Самым популярным было, как вы, возможно, догадались: «На детях гениев природа отдыхает».
Но мой папочка, Олег Анатольевич Софьин, был уже к тому времени известным художником, заседал, состоял, где только можно, его картины были представлены в лучших музеях не только России, но и мира, один список его персональных выставок занимал несколько страниц текста. И я прошла в вожделенный «храм художеств», как нож в масло. Не из упрямства, нет - скорее, от неуверенности в себе. Именно так я привыкла всего, чего мне хотелось в жизни, добиваться.
Ещё я была увлечена фотографией и в погоне за хорошей техникой, которой, как известно, много не бывает, подрабатывала на свадьбах, корпоративных вечеринках - где только могла. Здесь мой талант и авторитет ни у кого сомнений не вызывали.
Всё изменилось, когда меня заметил один наш педагог, Виктор Иванович Савичев. Он сам предложил мне заниматься у него дополнительно, на платной основе. Среди нашего брата-студента такое обычная практика: если завелись хоть какие-то деньги в кармане, совать свой нос во все дыры, лишь бы подтянуться в мастерстве.
- Хватит пахать, обед! - Лариска была непреклонна. Как она любила говорить в таких случаях: «мазня мазнёй, а пустое брюхо к работе глухо».
Она отодвинула засов на входной двери, и сразу потянулся народ. Мы совмещали привычное с полезным: включили смартфоны, отвечали на вопросы друзей и знакомых, заедая пустопорожнюю болтовню разнообразной, но исключительно полезной вкуснятиной. К слову, готовить я никогда не умела, да и не любила, и даже больше того – ненавидела. У меня и кухни-то для таких целей предусмотрено не было. Что-нибудь Ларка из дома прихватывала, ну а ещё каждое утро нам присылали по электронной почте своё меню несколько соседних ресторанов. Пища была малокалорийная, здоровая, всяческого рода фаст-фуд мы категорически отвергали.
Лариска-Барбариска… Своеобразная девочка, я даже не могу вспомнить, как и когда она ко мне прилепилась. Сначала просто зарабатывала на перепродаже моих картин, затем стала устраивать выставки, подыскивать покупателей. Закупала краски, холсты с подрамниками, не расставалась с тряпкой и пылесосом. Трое детей, муж – гражданский лётчик, мать в расцвете сил и даже бабушка. Но денег всё равно не хватало. Что до меня, то я вообще не знаю, как бы я без неё обходилась. Вот и сейчас она сидела за компьютером на пульте, кого-то впускала, кого-то выпускала, что-то продавала, предварительно уточняя у меня стоимость.
Да, я не завершила рассказ о Савичеве. Именно он докопался до истинной моей сути: если в пейзажах, натюрмортах, церквушках, на которых специализировался мой отец, я так до глубокой старости ничего и не достигла бы, то в портрете и в некоторых направлениях «свободной живописи» (минимализм, поп-арт, нео-поп, «предметная абстракция», гипперреализм) я начала стремительно набирать высоту. Конечно, я держала до поры до времени свои успехи в тайне, не конфликтовала ни с кем в институте, терпеливо выдерживая зубодробильную скукотищу последнего курса. И только получив диплом развернулась в полную силу, предоставив ненавистникам моей живописи обильную пищу. Враги мои объединились на самых разных уровнях и принялись травить меня, как могли…
Как раз к тому времени умер мой отец. Защитить меня было больше некому. Даже в моей семье начались проблемы: наше материальное положение в связи «с утратой кормильца» резко пошатнулось. «Женское царство» - я, старшая сестра, мамуля - никогда и нигде не работали. Мы просто были командой, которая обслуживала имидж и повседневный быт великого мастера. Денег пока оставалось предостаточно. Если тратить их с умом, могло хватить ещё надолго, не говоря уже о картинах: папуля был на редкость плодовит, да и трудоголик редкостный. Но мы больше не двигались в гору, а стали медленно, постепенно сползать вниз по склону.
Тут-то я и вынесла свои произведения на суд божий: устроила несколько выставок, на которые сначала никто не пришёл, а потом народ валом повалил. В итоге даже смогла купить себе собственную студию в районе Таганской площади, чтобы не слишком удаляться от столь памятного мне вуза.
Иногда мы даже выезжали в Европу. Особенно мне полюбилась Италия. Моя мамуля порой всё-таки продавала картины отца, но всегда для начала предлагала их мне, так как знала, что я, хоть и отказалась от своей доли наследства, всегда накину хоть немного сверх максимума, который ей в таких случаях предлагали. Сама по себе на таком высоком уровне (буквально мировом) особого интереса я, конечно, ни для кого не представляла, но сочетание: «отец и дочь Софьины» действовало безотказно. Разумеется, времени на таком условном отдыхе я всё равно даром не теряла, но и здесь меня интересовали исключительно люди, сценки (порой уморительные), линии, символы, краски, а отнюдь не красивые виды, пейзажи.
Личная жизнь… В школе я была очень застенчивой. Мальчики долго оставались для меня табу. Я совершенно не представляла, как себя вести с ними. И прекрасно понимала, что со своими ничем не примечательными внешними данными у меня не так уж много шансов осуществить свою мечту: найти работящего любящего мужа, завести с ним пару-тройку ребятишек и жить в любви и покое, занимаясь в то же время без препятствий любимым делом. Но, к сожалению, принцев, желающих связать со мной свою судьбу, окольцевать прекрасную голубку пока не находилось. Зато полно было вокруг альфонсов, которых очень привлекала моя материальная самодостаточность - они с удовольствием потратили бы со мной за компанию мои денежки в ресторанах, на дискотеках, в ночных клубах, заграничных поездках. Однако меня совершенно не привлекали ни подобные мальчики, ни замешанный на адреналине и прочих увеселениях столь вожделенный для них образ жизни. Я была типичной рабочей лошадкой. Со мной было скучно до зевоты. Даже в сексе, на который я всё-таки в конце концов решилась, я практиковала чисто мужской эгоизм: никогда не гналась за наслаждением, только за удовлетворением; больше, чем на пятнадцать-двадцать минут, меня обычно не хватало, и чаще всего после я просто выставляла своего кавалера вон.
Куда больше меня привлекал внутренний мир мужчины: их увлечения, особенности характеров, устремления, психология, в чём, признаться, мне очень помогала фотография. В разговорах хомосамцы, как я их иногда называла, чаще всего были однообразны до умопомрачения и очень скоро мне надоедали. Но я старалась терпеть их каждый раз до последнего, понимая, что при моей внешности и скудности бытия мне поневоле приходится довольствоваться далеко не первым сортом, а всякого рода неудачниками, комплексушниками, занудами и прочей шушерой. Даже для портретов я предпочитала нанимать натурщиков. Тем не менее прогресс, в сравнении с периодом моей юности, был колоссальный. Жизненный опыт копился, я всё больше обретала уверенность в себе; а что ещё, собственно, мне было нужно?
Ведь если разобраться - а у кого из моих бывших однокашниц, сокурсниц дела обстояли намного лучше? По моим наблюдениям, если кому-то и выпадало волшебное чувство, то оно редко находило жизненное применение. Пары составлялись, игрались шикарные свадьбы, а через полгода влюблённые разбегались в разные стороны при полном равнодушии или даже жгучей ненависти друг к другу.
Иногда, конечно, меня охватывала паника: а что если я так и не встречу свою любовь, долгожданное счастье? Выбор был небольшой: либо до предела снизить планку, либо остаться до конца дней своих старой девой. Что ещё? Завести ребёнка без мужа? Увольте! Как-нибудь без меня.
Две сестры… Вся мамина красота досталась старшенькой, Эльзе. Она долго не выбирала - выскочила замуж за военного, моталась с ним по гарнизонам. Итог – два сына, дочь, муж – полковник, герой России. В высший командный состав не рвался, но Эльза всё-таки уговорила его поступить в Военную академию Генерального штаба Вооружённых сил Российской Федерации, так что от генеральских погон уклониться теперь супругу её не было никакой возможности.
Ну а я была типичной лягушкой, в царевну так и не превратилась, природа и в данном случае на мне предпочла слегка вздремнуть. Даже в фигуре - толстушка, хомячок, да ещё хохотушка в придачу. Вроде как без царя в голове. Но стоило мне только рот открыть, как не только у хомосамцов, но и у вполне интеллигентных особей мужского пола челюсть отваливалась. С самого детства у меня было только три увлечения: кисти-краски, книги и кино. Потом фото и иностранные языки добавились.
Мама одна не справлялась, так что переезд Эльзы поближе к Москве в связи с кардинальными переменами в карьере её мужа оказался как нельзя более кстати. Нужно было постоянно организовывать выставки папиного творческого наследия, поддерживать дружеские отношения с ЦДХ (Центральным домом художника) в Москве, любыми другими экспозиционными площадками как у нас в городе, так и по всей Московской области.
Наши отношения с Эльзой… Да никаких. С самого детства я была для неё всего лишь заторможенным, сложным ребёнком, которого она обслуживала и воспитывала по мере сил и возможностей до тех пор, пока сама не вышла замуж. В нашей семье любовь к детям как-то сразу распределилась вроде бы на редкость справедливым образом: ну, Эльзу, понятно, любили все, одна её красота и умение на свои жалкие гроши вполне сносно одеваться чего стоили. Ну и, конечно, стальной характер и невероятное обаяние.
Моя мама… Ксения Львовна, в девичестве Тропарёва, женщина редкостной красоты. В своё время сразила моего отца с первого взгляда наповал. И посвятила ему себя всю без остатка. Меня она, как и Эльза, не воспринимала всерьёз, считала недотёпой, даже немного отсталой в развитии.
В свою очередь отец дарил мне ту любовь, которая оставалась от его бесчисленных пленэров и прочих поездок. Конечно, и его угнетало то упорство, с каким я занималась делом, в котором ни уха ни рыла не смыслила; моя отдалённость, на грани аутизма, в семье, от других ребят и девчонок в школе. Но он был очень набожным человеком, а в таких случаях роптать не положено - всё, что Бог посылает, следует с благодарностью
