Лазаревское -2

                                                                  Лазаревское – 2                                                         

                                                                                                      Заоблачный голос все тише…
                                                                                                    «Прощай, я Тебя отпускаю…
                                                                                                      Отыщешь меня?... Отыщешь…
                                                                                                      Узнаю тебя?... Узнаю…»
                                               

                                                             
Вася ушел внезапно и быстро. Мы остались нелепыми, мало на что способными, ослепшими и оглохшими от горя. «Мои самые любимые девочки». Так он нас называл, охранял, опекал, часто чрезмерно, и баловал, тоже от души.

Девочки – это я, моя взрослая дочь и шестилетняя внучка.

Пришибленные и опустошенные внезапной, лютой бедой, мы прятались по укромным углам, плакали, чтобы не расстраивать друг друга, потом встречались, плакали вместе.

А вечерами маленькая Анечка, главная Васина любовь, кричала: «Где мой дедушка? Почему он ушел? Я не могу без него». Истерики захлестывали ребенка, и мы всерьез начали опасаться за ее здоровье.

Я стала просто тенью. Согнулась, похудела. Почти не выходила из дома, избегала соседей.  Делала все на автомате и ревела. Смысла не стало ни в чем.

И только дочь моя, хрупкая, тоненькая, но твердый и упрямый боец, взяла на себя дом, дачу и раскисших нас с внучкой. Кормила, успокаивала, бодрилась. Только вот глаза у нее были всегда красными и потухшими.

Так прошел почти год. Острая боль слегка притупилась. Из невыносимой, не дающей есть, спать, мыслить, колющей, как буравчик, притупилась, разжирела и удобно расположилась в самой середине моего нездорового сердца.

  Все, что напоминало нам нашего родного человека, вызывало слезы, истерику, тоску.

Мы надеялись, что на даче, с приходом весны станет легче. Но нет. На даче вообще каждая дощечка, каждый кустик и грядка напоминали о нем.

Моя взрослая, серьезная дочь смотрела на обстановку, на нас и страдала сама отчаянно.

Как-то утром она объявила: «Все, хватит, а то сойдем с ума. Мама, ты поедешь с Аней на море, в Лазаревское. Больше всего это нужно тебе. Сменишь обстановку, тебе станет легче. Да и Ане перед первым классом море пойдет на пользу».

В Лазаревское я приехала через пятнадцать лет. В прошлый раз меня отправил туда с дочкой муж. Вскоре, после смерти мамы.

Городок встретил нас солнцем, жарой, праздностью и весельем. Терпкие запахи южных растений смешивались с вкусными запахами всевозможных едален, ветра, моря.

Устроились и пошли на свидание. Нас ждало море.  Девчонка моя пела. Я поймала себя на мысли, что мне тоже хочется запеть. Впервые почти за год.

Пришли, сели на камешки, и все перестало существовать. Я смотрела на море, на высокие волны, на плывущий вдалеке теплоход, вдыхала морской воздух. Смотрела на маленькую внучку и понимала, что она испытывает то же, что и я.  Восторг, очищение мыслей от боли, радость и удивление от того, как много веселых, беззаботных людей вокруг.

Мы долго так сидели. Радовались, смеялись.

Мне показалось, что волны утихли. Решили искупаться.

Когда зашли чуть выше колена, я не заметила, как сзади подкралась опасно высокая волна. Она окатила нас с головой. Я крепко держала Аню за руку. Чувствовала, что ее захлестнуло сильнее, чем меня. Не видя ничего, начала за попу подпихивать ее к берегу. В это время нас достала еще волна, выше предыдущей. Я упала на колени и, не замечая ничего вокруг, толкала Аню поближе к берегу.

Она испугалась. Кричала, плакала, откашливалась, смотрела на ободранные камнями коленки. Я еще барахталась в волнах какое-то время, прежде чем смогла встать на ноги.

Торопилась к Ане успокоить. Вдруг поняла, что что-то не так со мной. Потом осенило. Очки! Пока я воевала с волнами, наглоталась воды, море отобрало у меня очки.

Когда мы с Анютой немного успокоились, долго стояла у кромки, просила: «Морюшко, отдай, пожалуйста». Но нет.

Следующим утром море было ласковым и спокойным. Но купаться Аня отказалась. Сидела у воды, играла. Нашла чьи-то очки для плавания. С детской непосредственностью обходила шезлонги вокруг и искала, кто потерял.

Какая-то женщина посоветовала ей оставить очки возле одного из объявлений. Туда складывали находки.

Аня побежала положить потерю и закричала: «Баба, баба, они здесь, твои очки!». С визгом схватила их, кинулась ко мне. На бордовых дужках был белый налет морской соли. Несколько маленьких царапин. А в остальном – целые! Они гостили в море, и потом оно милостиво вняло моей просьбе.

Это было чудо. В голове все смешалось. Море, Вася мой, много людей, мы.

Но одно было ясно. Нам стало легче. Намного.

Особенно днем. А по вечерам, когда засыпала Анька , я выходила на лоджию. В небе, надо мной ярко светила звездочка. Я точно знала, что это мой Вася. Рассказывала про наш день, про внучку, про море. Делилась сомнениями и радостями. Спокойно.

Лазаревское стало для меня персональной реабилитационной палатой. Оно не было оригинальным и прописывало одно лечение – море.

Я люблю это место. Здесь спокойно, красиво, нарядная природа, синее-синее небо. Доброжелательные люди. И дай Бог, чтобы теперь мы ездили туда чаще. Просто на море.

Без горя.