Моя Богиня. Несентиментальный роман. Часть вторая

москвичом не был! Не был даже жителем Подмосковья. Это уже плохо, да! Это - огромный минус! К тому же, у него было плохое зрение, глаза его сильно косили и разбегались в стороны, что было заметно со стороны и неприятно для окружающих: он и сам своего косоглазия здорово всегда стеснялся… Но зато он был едино-кровником-хохлом с университетским дипломом, а значит - и с перспективой роста по социальной лестнице. Какой окажется та его перспектива в итоге? - Бог весть. Но, во всяком случае, гипотетически она была, имелась в наличие, и это уже внушало надежду… И по ночам с ним, мягкотелым чистюлей и говоруном, было куда интереснее и приятнее спать, чем с чумазым неучем-водилой, который двух слов не умел связать, ничего не знал и не читал, и от которого вечно бензином пахло, маслами… К тому же, Жигинас на Украину её отвезти обещал - родину её предков. Уверял, что в Чернигове блатной папаша его сразу же выбьет им отдельную квартиру, как молодой семье, да и место халявное и тёплое обоим тоже сыщет. Сомнений в этом у Серёги никаких не было, по крайней мере.
Ну и чего же лучше-то, какого надобно ещё рожна?! Живи - не тужи в собственной отдельной квартире, Ирочка, рожай и воспитывай ребятишек на славу, жизни радуйся! Провинциальный Чернигов конечно с Москвой не сравнить: это правда. Но уж лучше жить комфортно и сытно в провинции, чем кое-как в Москве. Это же и дураку понятно. Выбиться в люди в провинции, во всяком случае, шансов на порядок больше. С дипломом-то МГУ…

10

Словом, подумала-подумала девка-баба, погадала на кофейной гуще, пару раз даже монетку на удачу бросила - и выбрала Жигинаса себе в мужья, который в начале марта, не мешкая, окончательно переселился к ней на съёмную квартиру в Сокольниках: её новым гражданским мужем стал, счастливчик, вторым по счёту, нагло и цинично вытеснив первого. Вдвоём они и объявили несчастному другу-туристу о своём намерении вместе жить, и попросили парня больше не приезжать по вечерам к суженой, не тревожить её своим присутствием и любовью: лишнее это.
А парень тот не из кулачных бойцов был, не из лихой породы хулиганов-разбойников - и за себя постоять не умел, за своё счастье подраться. Рожу “другу”-Серёге, по крайней мере, он чистить точно не собирался, выбитые зубы считать и синяки, гонять того по улице палкой как кобеля без-совестного. Зачем? Что это изменит, действительно, если баба его уже предала, если она по натуре предательница? Значит, может продать и предать и в другой раз, и в третий, лишь только случай удобный представится. И чего тогда за неё драться с кем-то, кулаками махать - такую-то тварь стервозную?!
Он всё правильно понял, верно случившееся оценил: философом был по натуре, или поэтом, хотя и крутил баранку, - что надо ему из семьи бежать, если ему там не рады, если не любят больше, не ценят. Не стоит за подлую и гулящую бабу цепляться: бороться, кровь проливать свою или чужую, трепать нервы. Ну её к лешему! Он же не хищник, не падальщик, не Жигинас, прости Господи за матерное выражение!... К тому же, он хорошо помнил фильм «Доживём до понедельника», вероятно, и великий наказ из него всем униженным женихам мiра: «Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло». И не только помнил, но он по этому наказу жил...

Поэтому-то он, быстренько всё взвесив и обдумав, собрал тихо вещи в рюкзак и молча уехал к себе домой - жить к родителям на Преображенку вернулся. И больше его Серёга с Ириной с тех пор не видели. Слышали только от общих знакомых, что паренёк сильно запил с горя - да так, что его чуть было не выгнали с работы в мае: не держали в водителях-испытателях алкашей. А что с ним стало потом? - история про то умалчивает…

11

Зато паскудина-Жигинас, отхвативший жирный кусок у товарища, был на седьмом небе от счастья. В марте он перебрался к Левченко под крыло с вещами и по вечерам строил с ней радужные планы на будущее уже в качестве почтенного главы семейства. Он заматерел и заважничал в этой своей новой роли мужа, самим собой загордился, гадёныш, провернув удачную сделку с бабой, пока что гражданской его женой, и начав вести с ней активную половую жизнь, получив безграничную власть над полностью покорившейся ему Ириной. Ядрёной розовощёкой хохлушкой, напомним, за 100 кило весом, которая в рот ему, благодетелю, с тех самых пор по-собачьи преданно уже глядела и сразу же забеременела от него, понесла, - что было тоже немаловажно для неё как и для всякой женщины. Ибо хорошим бычком-производителем оказался её новый сожитель, отец её будущих детей, которых она запланировала нарожать много.
Так что как ни крути, ни язви и ни ёрничай, - а ЧЕЛОВЕКОМ почувствовал себя, наконец, Серж Жигинас рядом с такой плодовитой и тяжеловесной мадам, и мужчиной одновременно, властителем жизни и судьбы, чего с ним в Университете отродясь не случалось. Там-то его с первых дней все третировали, унижали и презирали, слабака ничтожного и пустяшного, за пустозвона считали и вертихвоста, за хитрожопого долбака-белобилетника. Тут же в жизни его молодой всё резко и в лучшую сторону переменилось, и он из пешки разом перебрался в ферзи. Кому ж подобное будет не по сердцу, не по нраву?!…

12

В общагу к Кремнёву, впрочем, Серега днём продолжал наведываться раз от разу, койку до последнего за собой держал, жук тернопольский, не отказывался от неё и от Макса. И последние новости он часто приезжал узнавать на факультет, ту же стипендию получать в кассе, в те годы немаленькую. С однокашниками и научным руководителем он тоже регулярно встречался, с инспекторами, чтобы быть в курсе всего, что на истфаке делается. Не желал он, короче, выпадать из учебного процесса и жизни студенческой, не хотел оставаться в квартире один, пока его “тёлочка”-Ира целый день работала где-то бухгалтером; наоборот - хотел быть к коллективу поближе, где время быстро течёт и где что-то тебе да обломится.
И с Кремнёвым он тоже окончательно связь не желал терять, хотя уже понимал прекрасно в марте-месяце, мысленно уже твёрдо настроился на то, что скоро будет отказываться от распределения и перебираться в Хохляндию. За каким тогда лешим он “друга” держал на привязи и за нос упорно водил своими визитами вежливости? - это всё только осенью с очевидностью выяснится. А пока он Максиму про то не рассказывал, когда его, одинокого и потухшего, навещал, в тайне хранил свои подлые планы. Продолжал, хитрюга, надеждами простоватого “дружка” убаюкивать, и дружбу как милостыню тому по капельке выдавать…

13

Однако, в десятых числах апреля он, прирождённый тихушник и конспиратор, неожиданно вдруг сорвался с места и внепланово уехал к отцу на Украину: твёрдо решать там вопрос с летним переездом в Чернигов, как потом выяснилось. За неделю всё там как надо обделал и решил - в положительную для себя и будущей супруги сторону. А когда вернулся назад, довольный, счастьем сияющий, - приехал в общагу к Кремнёву во второй половине дня и, ухмыляясь, сказал ему между делом как бы, отворачивая на сторону глаза, что он отказывается от распределения и от неустроенной жизни в Москве - поедет-де к родителю в Чернигов лучше на постоянное место жительства. Там всё уже, мол, готово для этого, или почти готово…

В момент опешившего и растерявшегося Максима, почерневшего и подурневшего от неожиданности и скверных вестей, он как будто обухом по голове саданул таким своим сообщением - да со всего размаха, да подло к тому же, исподтишка! Так тому стало плохо сразу же: больно, тошно, обидно до слёз, одиноко и ужасно тоскливо на сердце и на душе, страшно и одновременно холодно! От страха спазмами задёргался и заурчал живот у бедолаги преданного и брошенного, мороз пробежал по спине, а плечи сами собой передёрнулись как при ознобе, и даже чуть-чуть подкосились от слабости ноги, что захотелось сесть.
По-другому, впрочем, и быть не могло - ибо бодростью и весельем тут и не пахло! Наоборот, пахло откровенной изменою и предательством. А как ещё это определить, если вчера ещё ему мыслилось и представлялось, он был уверен в этом на все сто, что у него оставался один-единственный друг на последнем курсе, надёжа и опора его, самый близкий и родной человек - Жигинас Серёга! Товарищ Кремнёва с первого курса почти, давний сожитель по комнате, единомышленник и едино-чувственник - так ему это всё наивно казалось, опять-таки, во что крепко верилось! - на которого он по простоте душевной так рассчитывал, так надеялся по окончании МГУ! Для чего? - понятно! Чтобы не заблудиться вдвоём и не пропасть, не сгореть на чужбине, в огромной и неласковой к иногородним гражданам Москве. Духовном центре мiра с давних времён и древней столице славян-русичей - да, правильно, так и есть! - которая, тем не менее, одиночек и слабаков не любит и не терпит, в два счёта прихлопывает как тех же мух. Она стольких лихих удальцов-молодцов уже перемолола и пустила по ветру, её покорить пытавшихся! А в одиночку с ней и вовсе сражаться без толку! - только людей смешить!...

И вдруг выясняется к ужасу, да какому! что единственный друг Серёга решил его подло и цинично бросить на произвол Судьбы, предать в самый последний момент, променять на бабу. Решил оставить Максима в Москве совсем одного на растерзание хищной и смрадной нечисти, рогатой, горбатой и хвостатой, человекоподобной, которой тут без счёта повсюду крутится, во всех углах. От которой не спрячешься и не скроешься в одиночку! - везде достанет!... Было от чего испугаться и загрустить, в пессимизм и тоску удариться…

14

- А ты же мне ещё недавно совсем говорил, вроде бы, что ни за что не уедешь из Москвы; мол, будешь и дальше в тур-клуб продолжать ходить, байдарками и походами заниматься, туризмом в целом; уверял, что тебе это всё безумно нравится, и ты от этого не откажешься никогда, - уняв волнение кое-как и со страхом справившись, спросил Максим Жигинаса надтреснутым от обиды голосом.
- Говорил, да, правильно, - я и не отказываюсь от этого, - поморщившись, лениво принялся оправдываться Серёга, стыдливо пряча глаза. - Но… время быстро бежит, Макс, и всё вокруг стремительно меняется тоже. Меняются, увы, и наши приоритеты и планы… Да, я не хотел, не планировал уезжать из Москвы, к которой здорово привык за время учёбы, - видит Бог, не хотел. Мечтал и дальше тут оставаться - байдарками заниматься, туризмом, как раньше: ты правильно всё говоришь, абсолютно правильно. Жить я мечтал в своё удовольствие, одним словом, время длить счастливое, студенческое, как можно дольше. Всё верно, всё так, всё справедливо и точно… А для этого бабу нормальную мечтал себе здесь найти - москвичку какую-нибудь одинокую и некапризную с квартирой, и у неё прописаться, корни пустить. Чтобы почву твёрдую под ногами перво-наперво обрести, надёжный фундамент почувствовать, на котором бы можно было впоследствии что-то путное построить, в том числе -  и семью.
- Но… не получилось у меня это, нет. К радости или горю - не знаю. Москвички - они норовистые и гонористые все, как я для себя понял… и очень капризные, плюс ко всему, расчётливые и осторожные: за жильё своё опасаются, не верят нам, иногородним парням, в наших чувствам к ним сомневаются, в наших возможностях и способностях. Каждый иногородний парень для них - потенциальный жулик и