ВРЕМЕНА ГОДА

  Сбивчиво, перепрыгивая с одного на другое, женщина рассказала, после покупки участка основательно осмотрели два дома, бабушкин и тот, который построил для себя в молодости дядя, папин брат, на предмет ремонта. Обрадовались хорошему состоянию зданий. Дети хозяев, дети всегда любопытны, залезли на горище бабушкиной хаты, среди прочего хлама отыскали маленький фибровый чемоданчик с бумагами и фотографиями.
    - Фотоальбом?
    - Не-а, та вы шо, какой альбом! Просто были перевязаны верёвочкой.
    - Можно посмотреть бумаги?
    Женщина отрицательно машет головой.
    - Вы конечно простите… Ничего там ценного не было… Так, вырезки из старых журналов, ноты. Мусор сожгли. Фото оставили.
    При слове мусор меня внутри обожгло: каким могут быть мусором ноты, журнальные иллюстрации и вырезки? Как можно это всё сжечь? Это какое-то кощунство над памятью, над памятью папы, любовно собиравшим всё, что может пригодиться в работе художника-оформителя?
    Женщина заметила моё беспокойство.
    - Мы не сами, прежние хозяева посоветовали избавиться от всего лишнего.
    Узнаю слова тётки, для неё не существовало воспоминаний, если чем-то похожим и жила, хранила недолго. 
    - Мы ведь не знали, что вы приедете…
    Голос женщины задрожал.
    - Вы ни в чём не виноваты, - успокаиваю её.
    Она всхлипнула и краем передника вытерла увлажнённые глаза.
    - Вас зовут…
    Представляюсь полным именем. Глаза у женщины вспыхнули.
    - Тогда оно для вас! – бросает и быстро уходит внутрь двора.
    - Что – для меня? – кричу ей вслед.
    Она останавливается.
    - Да вы заходите, не стойте, - приглашает она. – Марта вас не тронет, - и говорит собаке: - Марта, свои…
    Как подошла овчарка, не заметил; но после слов женщины вздрогнул, - есть печальный опыт общения с сими животинами, - овчарка стояла рядом со мной без намордника, без ошейника и без цепи. Она смотрела на меня своим собачьим взглядом, не понятным человеку.
    - Ма-арта… Ма-арта…
    Стараюсь подмазаться к псине. Она заурчала; зачем-то понюхала воздух и пошла внутрь двора, повиливая хвостом, показывая всем видом, мол, теперь хозяйка несёт ответственность, она-то тебя назвала привычным – свои.
    Дядин дом тоже обошли внешние изменения. Стою возле летней кухни и внезапно почувствовал из своего далёкого счастливого солнечного детства аромат борща, варёной кукурузы в початках, услышал жужжание мух, упорно бьющихся в запылённые стёкла окон и ловлю носом, - широко раскрыв ноздри, - знакомый, едва уловимый запах дыма из трубы, прибитый к земле порывом ветра – так горят старые коренья и стебли подсолнечника и кукурузы – раздаривая аромат летнего солнца.
    Поворачиваю голову к двери летней кухни. И едва не охаю – возле плиты, пышущей жаром, орудует с чугунком бабушка. Ловит краем глаза мой взгляд, поворачивается, уголком белого платка утирает пот со лба:
    - Сейчас, внучок, пообедаем. Борщ готов. С петухом, как ты любишь. Сходи пока за овощами, набери с грядки свежих…
    И, сорвавшись с места, с плетёнкой в руках, едва не падая, мчусь на огород.
    - Вот, возьмите, - как рыбку, выуживает меня из озера прошлого голос хозяйки. – Думала, так и останется непрочитанным.
    Смотрю на обычный почтовый конверт.
    - Что это?
    - Письмо от женщины. Она так хорошо описала вас…
    - Какой женщины?
    - Вам виднее… Она приезжала прошлым августом. Француженка.
    Кол от макушки до копчика – кто?!
    - Как узнали, что она француженка?
    - Моя дочка бойко с её детьми говорила, показывала дом, участок, огород. Она французский в школе учит. Лучшая в классе!
    Недоумеваю.
    - Из Франции?
    - Что необычного: жила тута, теперь живёт там.
    Повторяю, вслух:
    - Франция… Франция… Может…
    Женщина размашисто крестится:
    - Вот бог святой! Если брешу, нехай покарает.
    Машу руками.
    - Только без крайностей. Помимо письма ничего на словах не передавала? – спрашиваю, понимая, если бы что и было, давно бы словоохотливая хозяйка поведала.
    - Та не, - сказала она любимое присловье. – Говорила, вы угощали её в детстве яблоками…
    Дикий, почти ураганный свист оглушил – каким образом она оказалась во Франции? Как? Зачем? Почему? Голова пошла кругом, закружилась земля, окружающее слилось в одну сплошную цветную линию.
    Кто-то назойливо повторяет в самые уши6 чем дальше углубляешься за проводником-памятью в прошлое, тем отчётливее становятся воспоминания.
    - Что с вами?
    Тактично отвечаю:
    - Бывает, понимаете, закружится на мгновенье голова…
    Женщина понятливо кивает.
    - Можно письмо? – протягиваю руку.
    Конверт не заклеен. Обычный листок тетради в клетку исписан красивым мелким почерком. Вижу сквозь строки её светловолосую голову с застрявшими в них травинками.
    - Угостишь яблоком? Бабушка говорит, вот с того дерева они очень вкусные.
    «Всё в прошлом, - пульсирует в голове и отдаётся в сердце тупо, - всё в прошлом».
    - Водички? – протягивает хозяйка ковшик с водой. – Колодезная. Вкусная.
    Выпиваю залпом и спрашиваю:
    - Можно на чердак… Просто посидеть…
    - Да там пусто…
    - Хочется…
    Женщина неожиданно краснеет:
    - Ой, да что это я говорю! Да можно, конечно, можно… Пыльно там, цыбуля висит в связках, кукуруза в початках…
    С каждой ступенькой, как на машине времени, возвращаюсь в прошлое. Роятся мухи под самым верхом. На горище светло – через слуховое окошко достаточно льёт света, в воздухе беспорядочно летают пылинки. Сухо, аж сразу зачесалось в носу, как в тот день, когда тайком рылся в чемоданчике, перебирая ноты, папа позже начал учить меня игры на баяне, а так – обычная китайская грамота. В прошлый раз меня выдал чих. И бабушка, стоя на пороге дома строго спросила, кто разрешил без спроса подняться на горище.
    Возле печной трубы опустился на ящик из-под сока; спиной упёрся в трубу. Раскрыл письмо.
    Предложения полностью не воспринимаю. Мешает не то свет, не то желание чихнуть, не то ещё какая напасть. 
    «Очень хочу узнать, как обстоят твои дела… У меня всё в порядке… После печального события… Ты помнишь, что случилось со страной… была в полной растерянности: что делать?..»
    В голове сплошное колокольное звучание и надоедливо звучит речитатив забытой песни. Концентрируюсь на тексте.
    «Муж ушёл в бизнес… Связался с криминалом, захотел быстрых больших денег… Пропал бесследно… Родители умерли один за другим… Что делать, - не знаю… Соседка по дому предложила поехать в Польшу за товаром… В кафе к нам подсел Антон, - это я его так называю, - познакомились… Он меня забрал из Донецка, приехал специально за мной… Признался, влюбился с первого взгляда, едва увидел моё печальное заплаканное лицо… Бизнес не шёл, росли долги… У нас трое детей, все взрослые… Есть внуки: две милых девчушки и один мальчик… Не о том пишу… Всегда хранила память о наших детских днях, гадала, как могла сложиться наша жизнь с тобой… Опять не то… Ты просто чудом остался жив после того ужасного случая… По отношению к жене ты поступил благородно… Пиши мне по адресу…»
    Повертел листок и конверт. Адреса не было.
    Хозяйка сразу ко мне и смотрит внимательно.
    - Больше ничего не было? – показываю письмо и конверт.
    - Господь с вами, конечно, нет. Разве я бы смогла…
    - Мне пишут, могу писать по адресу, его нет, - перебиваю её.
    Рука женщины тянется перекреститься.
    - Не стоит, - останавливаю я. – Вспомните, отдельным листком могла ваша гостья воспользоваться?
    - Нет, - твёрдо отвечает хозяйка. – Как написала вам, сразу села с нами обедать. Дети наелись фруктов. А она, ваша знакомая, всё нахваливала мою готовку, дескать, во Франции так готовить не могут, с душой, хоть и кулинарная столица мира. Кстати, скоро приедет обедать муж. Отобедаете с нами. Приготовила борщ.   
    - С петухом, надеюсь? – усмехаюсь, спрашивая.
    - Как догадались?
    - Бабушка всегда готовила к моему приезду.
    - Так, сядете с нами?
    Извиняюсь перед хозяйкой за отказ.
    - У вас есть лопата?
    - Штыковая или грабарная?
    - Лучше штыковая.
    - Возьми возле сарая. Рядом с граблями.
    Верчу лопату, проверяю лезвие.
    - Что собрались копать?
    - Пойдёмте на улицу, всё покажу.
    Выходим за калитку. Отмеряю пять шагов вправо в сторону соседей. Размахиваюсь и вгоняют лопату в землю. Металл скрежещет о камни.
    - В детстве, было тогда лет десять, с двоюродным братом на половинке белого кирпиче начертили гвоздём рисунки, затем закопали, условились, повзрослев, найти и откопать.
    - И что? – в голосе женщины появился интерес.
    - Выросли, уже состарились…
    - Та какой вы старый.
    - Хочу выкопать. Местом кажется не ошибся. Как раз напротив межевого столба. Тогда ещё рядом росла вишенка.
    - Спилили. Высохла.
    - Ну, с богом, что ли? – плюю на руки, тру ладони.
    - Давайте, сначала щупом попробуем. Чтобы наверняка. Видела в одном фильме так делали кладоискатели. Упрётся во что-то – можно копать.
    Признаться, удивился находчивости женщины, сам бы, клянусь, не дотумкал бы. Хозяйка возвращается с щупом – длинный, в полметра отрезок арматуры на крепком блинном черепке.
    - Муж зимой как пешней лёд скалывает, хотя сейчас, какие зимы, вот, раньше…
    Беру щуп и неосторожно бросаю взгляд на ноги: на них тёплые вязаные шерстяные носки, ношеные калоши.
    «Не мой визит, так и ходила бы босая, привычная».
    Осторожно щупом протыкаю землю. Раз. Другой. Третий. Пусто.
    - Ошиблись или место не то? – заботливо интересуется женщина.
    - Не должен, - отвечаю, - но времени-то, ого-го, сколько прошло…
    Возле забора пусто. Голяк чуть дальше. Прошибает пот. Забыл? Придётся смириться! И тут щуп упирается. Надавливаю – не идёт глубже.
    - Оно, неужели? – тихо спрашивает женщина.
    - Сейчас увидим, - на руки уже не плюю, не тру ладонями.
    Острие лопаты тяжело входит в землю: грунт утрамбован за годы копытами животных, колёсами машин, ногами человека, налетевшим мелким щебнем с дороги.
    - Глубоко закопали?
    - Не должны, - отвечаю, - ямку рыли руками. Уложили кирпич, сверху земли слой снятого дёрна. – О! что-то забелело.
    Приседаю на корточки. Пальцами очищаю от комочков земли. Кирпич, наш, с рисунками.
    - Смотрите, - протягиваю женщине. – Нашёлся.
    Будто религиозную реликвию она берёт аккуратно кирпич, рассматривает. Водит пальцами. Сдувает крупинки земли.
    - Надо же… Сохранился… А, что тут за зверушки?
    - Мамонты.
    - Где вы в детстве видели живых мамонтов?!
    - На картинках в учебнике по истории и зоологии.
    Женщина поджала губы и с умным видом покачала головой. Посмотрела ещё на начерченные рисунки детской рукой.
    - Заберёте с собой?
    - Нет. – Вижу, женщина не понимает, разъясняю: - Снова закопаю. Чтобы прийти в следующий раз лет через тридцать-сорок и найти.
  - Когда? – глаза женщина округлила до размера куриных яиц. – В следующий раз? Это сколько же вам будет…
  - Скорее всего, в будущей жизни, - снова женщина запуталась в моих словах. –
Мне пора на кладбище.

    - Пообедаете с нами и пойдёте, - женская забота мне приятна, но я снова отказываюсь. – Тогда возьмите отварных яичек, сальца вам нарежу, хлебушка.
    Показываю два кулька с продуктами и чекушку.
    - Сестра