Грешники и грации

двенадцать красоток становились в полукруг без трусиков, но в платьях, юноши становились напротив в рубашках, но без штанов. Под бой курантов девицы задирали подолы, показывая юношам своё самое сокровенное местечко: это завораживало, сверкали все цвета мягкой шёрстки на их мандах: рыженькие, чёрненькие, русые.
Юноши одновременно вставляли свои твёрдые писуны в их мягкие кунки (конечно, у кого-то мог не встать, и он снимался с дистанции), сразу вынимали, делали шаг вправо и вставляли свой х… в следующую п…; карусель заканчивалась, когда кончал последний юноша, который и объявлялся победителем.
Это не имело значения: парень выбирал девушку, в п… которой его член чувствовал себя наиболее комфортно.
Опять же парень мог схитрить и выбрать за красивые глаза, — тогда зачем пришёл, это не твоя игра. Шесть юношей выбрали одну девушку — теперь она выбирает одного из шестерых, укладывает их на пол и поочерёдно садится жопой на их члены. Наконец все пары сложились, и все произвольно занялись совокуплением. Далее по первому варианту.
***
По третьему варианту...

Ильинские страсти



На фото: Подмосковье, ст. Ильинка, абитуриентка
Таня-королёк («Даю ебать только на спине и без лифчика,сзади не даю,люблю лицом к лицу,чтоб видеть его лицо,когда он кончает в меня»)

Ох уж эти мемуары!
Как сказал классик: «жизнь надо прожить так, чтобы было что вспомнить, но стыдно рассказать».
Вот мы на первом курсе института, иногородние, нас поселили в корпуса в Подмосковье, ст. Ильинка. На занятия едем в Лефортово: сначала электричка, затем трамвай. Потом назад, выполняем какие-то задания, огромные чертежи на ватмане формата А0. И так целый год изо дня в день: «козероги» должны пройти своеобразный курс молодого студента. Не выдержал — отчисляют: к пятому курсу осталась половина.
В корпусах есть танцзал. В воскресенье приходят на танцы не только однокурсницы, но и девочки из соседних дач. Меня спрашивают:
— Ты с пятого курса?
— Нет, — говорю, — с первого.
— Фи, — теряют интерес.
Как-то в наши вузовские дачные корпуса пришла пожилая дачница:
— Кто бы взялся вскопать грядки? Заплачу.
Взялся я, умел копать и даже пахать на лошади. Она после вскопки:
— Могу свести тебя с молодой учительницей, ну, лет на десять всего тебя постарше, — и показала фото красотки в бикини.
— Не, — сказал я, так много домашек, что на свидания времени нет.
И подумал: её ж пользовать нужно, и, пожалуй, ежедневно, а какой из измученного первокурсника ухарь. И что подумает Таня Г., к которой я был неравнодушен все пять лет и без взаимности.
***
Перед сном рассказываем друг другу истории; популярны были истории о первом опыте обращения с противоположным полом. Чаще примитивные и пошловатые. Но одна история запомнилась, рассказывал студент Н. (не будем раскрывать его имя, ещё прочтёт и упрекнёт: мол, просил же не раскрывать мою тайну и не порочить учительницу).
Этот Н. продержался всего год, пропускал занятия, когда мы все уезжали и комната была в его распоряжении, приводил ильинских девчат — мол, могу подготовить к поступлению в институт.
Уборщица как-то застукала его за странной подготовкой: наш Н. просил очередную девицу снять трусики, стать на колени перед кроватью и лечь поперёк кровати на грудь, то есть ставил её в локтевую позицию, затем аккуратно задирал подол повыше, минутку любовался открывшимся прекрасным видом, нежно похлопывал по оголённым ягодицам, чтобы настроить партнёршу и медленно вводил своего «дружка» — который уже бушевал от нетерпения — в правильный канал.
Ежели что-то сделаешь грубо, девица тебе больше не даст. Начинающие нередко совершают две ошибки. Первая: сами срывают трусики, — нужно обязательно уговорить девушку, чтоб сняла сама, тогда не обвинят в насилии, тогда по согласию.
Вторая ошибка: вводят член в неправильный канал, который рядом. Опытная девица не растеряется и поправляет шёпотом: «Куда суёшь, ведь жопа там!» Неопытная подумает, что так и надо, а начинающий вообще не поймёт, где бушевал его член; потом ему объяснят, он отведает правильный канал, сравнит и… О боже мой, даже думать не хочу, что дальше.
Очередная абитуриентка, покраснев и потупив глазки, заявила:
— Учитель, Натка и Светка хвастались, что вы укладывали их поперёк кровати на живот и ласкали сзади, но у меня королёк, а не сиповка, мне удобнее на спине, и я люблю смотреть в лицо, как оно меняется, особенно в конце, — это меня сильно колбасит, и я чаще кончаю.
— Да за ради бога, без вопросов, но правила одинаковы для всех: трусы и юбку снимаешь сама, ложишься поперёк кровати. Ваши прелестные ножки забросьте мне на плечи, блузку и лифчик можно не снимать. У тебя какой размер?
Ого! Буду держаться за твои габаритные груди через блузку, от такого размера могу ослепнуть.
Почему такой цинизм у нашего героя Н. в отношении наивных абитуриенток и нежелание учиться? Отчасти его испортил первый урок интима. Поэтому пора приступить к рассказу о его первом уроке.













Школяр и училка 

На фото: г. Кулебаки, моя первая учительница ,мне не дала,дала моему приятедю Коле,говорит,драл её за двоих(«Подходи, школяр, будем заучивать письмо Татьяны. А потом? ЭТО? Это уж как получится... Справишься с моими бедрами — и воля Неба — я твоя,как это мило  дать ебать школяру,но чтоб муж не узнал,и он не проболтался.У неё была традиция,давала одному из учеников,когда проходили письмо Татьяны.Такого ученика она вычисляла безошибочно:уронит мел,наклонится и попой чувствует,у которого встал на её попу.Тогда:Вова Иванов задержись,сегодня после уроков придёшь ко мне сдавать письмо Татьяны,а там всё просто:сажала школяра на диван рядом и на словах «я твоя»,задирала халатик и показывала свою промежность и шерстку на лобке...у него перехватывало дыханье от такого вида,но Х.никогда не подводил ,вставал и проворно скользил ей в П. )

— В школе, — начал свой рассказ Н., — мы проходили письмо Татьяны. Надо наизусть, а мне никак не удавалось так много запомнить.
Учительница по литературе строга, пучок волос туго замотан сзади, строгие очки, отрешённое лицо, кофта на всех пуговицах, грудь не выступает, юбка ниже колен; разве что крутые бёдра было скрыть невозможно, да не понимал я ещё, в чём их прелесть, лишь позже мне объяснили, что баб с такими бёдрами мужики считают более е…учими (не путать со слабыми «на передок»).
Я ещё не интересовался слабым полом и недоумевал, чего это Татьяна так разволновалась. Учительница помучилась со мной, бестолочью, и предложила: зайдёшь ко мне после уроков вечером домой — научу запоминать тексты. Пришёл, сели на сложенный диван с учебниками, я бубню злосчастное письмо.
Если я запинаюсь, она подсказывает очередную строчку, дошли до строчки: «То воля неба, я твоя». Неожиданно на этой строчке её голос изменился и задрожал. Тут она как-то заёрзала на диване, непонятно задышала, юбка неожиданно задралась — и обнажились ослепительные ляжки.
Мой «дружок» вдруг напрягся, сделал стойку и выскочил из ширинки. Я покраснел, сгорая от стыда: «Ну всё, — мелькнула мысль, — сейчас выгонит меня вон с позором: чего это ты, мол, себе позволяешь, как ты себя ведёшь в гостях?»
Но её глаза вдруг заволоклись, устремились вдаль, она вроде бы отводила взгляд, чтобы не рассматривать моё достоинство в упор и одновременно искоса оценивала его.
Через мгновение одной рукой она сбросила юбку — а там ничего! — а другой нежно подхватила моего «дружка» и, спасая от напряжения, вставила куда-то между ног, где он ещё не бывал.
Там оказалось необычайно тепло, уютно, приятно и комфортно, а она начала ритмично прижиматься и отжиматься от меня, увлекая меня повторять то же.
«Дружок», однако, быстро обмяк, успокоился и выскользнул оттуда. Молча сели пить чай, я боялся поднять на неё глаза и думал: «Всё вроде случилось, пора благодарить за чай и прощаться, пока не выгнали со скандалом».
Я поднялся и осмелился на неё посмотреть. О боже, она сидела за столом и всё ещё была без юбки, и мой взгляд невольно упирается в её промежность, голые ляжки плотно сжаты.
И о чудо — мой «дружок» снова делает стойку, и застёгнутая ширинка сильно оттопырилась. Она отодвинула бокал с чаем, взглянула на мою ширинку, ляжки её стали медленно раздвигаться, и она одарила меня таким взглядом, о значении которого я узнал позже: «Я согласна».
А я, не понимая, что делать дальше, ткнулся лицом ей в ляжки, припав перед ней на колени: мол, прости, не ожидал, думал, на этом всё. И неожиданно начал целовать её между ног, в промежность.
Это уж позже я узнал, что женщинам нравится, когда их целуют везде. Мы оба заговорщицки молчим и, не сговариваясь, снова перемещаемся к дивану; она нажимает какой-то рычажок, и диван превращается в кровать. Я уже хотел повалить её, как положено, вдоль, но она опередила мою мысль, улеглась на спину поперёк дивана, подушку вместо головы положила под попу (потом я узнал: попа должна быть выше головы, чтоб оси х…я и кунки совпадали и подушка пружинила при подмахивании), задрала ноги — они оказались у меня на плечах — и стала потихоньку качать пресс, заранее имитируя подмахивание. Открылся чудесный вид.
Но я не понял, зачем всё это; я полагал, что нужно лечь вдоль и вытянуть ноги. «Дружок» рвётся снова туда, где только что был, где ему было хорошо, но очень мало.
А я сообразил, что не надо спешить; осторожно снимаю ноги с плеч, они сомкнулись. Зачем они вообще на плечах? Мне хочется расстегнуть её блузку; расстёгиваю верхнюю пуговицу, но это долго и неудобно, руки дрожат, поэтому остальные разрываю яростно обеими руками. Взлетели освобождённые ослепительные груди, упругие, большие, ранее под кофтой почему-то всегда были незаметные; я грубо сжимаю их руками. Её волосы, как оказалось прекрасные, расплескались по роскошным плечам, щёки раскраснелись, лицо резко помолодело, очки давно куда-то подевались, глаза оказались необычайной синевы и сияли девичьей страстью и желанием.
И в то же время что-то в ней напоминало кающуюся Марию Магдалину, что я видел на картине какого-то великого художника (имя не запомнил) в Эрмитаже.
Я начал её целовать, губы, груди и ниже; мой «дружок» не выдержал ожидания и захотел туда немедля. Я взял его рукой и стал тыкать куда-то в промежность, и хотя ноги были слегка раздвинуты, он не находил ту дырку, в которой только что был.
Она шёпотом, но строго сказала:
— Только без рук.
Я растерялся. Она поняла, что я не умею не только заучивать стихи, но обращаться с женщинами. Но сжалилась надо мной, снова забросила ножки мне на плечи, и я наконец сообразил, в чём дело: моя залупа оказалась точно напротив нужной дырки, и мой «дружок» так резко рванул туда без всяких рук, что она томно ойкнула, протяжно и сладострастно застонала.
И начала путано и противоречиво шептать:
— Что ты делаешь со своей училкой? Это же неправильно. Обещай, что никто не узнает о моём падении. Давай остановимся… Я не хотела… Ты меня не так понял.
Но я уже понимал, что это всего лишь любовная игра.
И я клялся, что никто ничего не узнает (и клятву сдержал, пока не уехал из города). И чем больше она шептала: «Не надо, пожалей меня, не погуби», — тем яростнее я вгонял «дружка» до упора.
И началось, и понеслось; она извивалась и громко стонала, покусывая меня