Грешники и грации

хвастает. Но по окончании школы, в последнюю совместную помывку, Меланья ему дала как мужчине, так было принято на селе: посвящение в мужчины — прерогатива наставницы. Слегка потеребила его пенис ладошкой, и он встал. Теперь они получили всё положенное вместе.
Но он больше её не захотел, к её неудовольствию: она надеялась, что Хохон будет её постоянным партнёром, но оказалось, у него синдром одного раза с одной, теперь ему была нужна только новая женщина, и он пошёл по рукам.
Вот так вот: как ни прекрасен был первый раз с прекрасной и пылкой женщиной Меланьей, Хохон повторять не стал.
(А ей хотелось как у Генки с Дуняшей, который со своей наставницей забавлялся на печи почти год, а затем переключился на тётю Клаву и аж до десятого класса хлестал её банным веником в парилке, а это было непросто при её формах 100х60х100; бывалые мужики опасались, что не справятся с такой пышкой, и отказывались попариться с ней в бане, а Генка — всего-то было ему 13 — в первый же совместный поход в баню овладел ею: попросила спинку ей потереть, встала на карачки, отклячила попу, а он руками с мочалкой трёт ей спину; естественно, его интимные причиндалы трут её пышную задницу — тут его член встал и как-то сам собой проник ей в манду и трёт залупой вагину, и всё это синхронно и одновременно.
Клава, конечно, понимала, чем закончится её просьба помыть спинку... и затем легко добилась повтора: улеглась на спину и предложила Гене прилечь ей на грудь и отдохнуть. Он уютно устроился, а она раздвинула блядовитые ляжки и задрала ноги... Бывалые мужики ошибались: юный наперсник разврата и зрелая страстная пышка ещё много раз и дней нежно занимались любовью... А всё потому, что «химия» у них совпала: осязание, обоняние и прочие органы чувств. Зато теперь он мог похвастаться перед одноклассниками:
— Эх, завтра суббота, пойдём с Клавдией Ивановной в баню, а заодно и... помоемся.)
***
Продолжим рассказ о приключениях Хохона.
Сначала Хохон сломал целки двум юным барышням-недотрогам во время игры в прятки.
Мы, от 10 до 17 лет, играли в прятки среди колхозных построек: сараи, сушила, конюшня, хлева, коровник и пр. Хохон спрятался с девицей где-то на чердаке и после краткой возни овладел ею, проделал это ещё с одной, остальные не захотели с ним прятаться.
Затем овладел двумя грудастыми и жопастыми доярками, ровесницами Меланьи, во время ночного дежурства в коровнике.
Одна надеялась, что он её не тронет, поскольку на её глазах занимался любовью с напарницей и должен был спать с ней до утра, и просчиталась. Ну как просчиталась — тоже захотелось позажиматься с юным кавалером, да чего уж там — даже немного ревновала: почему Зинку выбрал, чем я хуже? А он и не выбирал: просто Зина впотьмах во время подготовки к дежурству просунула руку ему в ширинку и ухватила за пенис.
— Ну что ты заладил: дай вдуть, дай засадить? — возмущалась вторая. — Другие-то юноши, когда меня уговаривали, начинали издалека: ты самая красивая в районе, королева красоты, гений чистой красоты, ради меня готовы в огонь и в воду, прыгнуть с колокольни, отдать златые горы и реки, полные вина. Просили притвориться, что люблю, а конец один — только б позволила, чтоб он свой конец всунул в мою лунку, и ещё проще: всего-то ему надо свой х… засадить в мою п…. А ты как уговариваешь? Совсем без слов. Показал стоячий член, сказал, что на неё больше не встаёт, а на меня встал. А ведь она моложе и симпатичнее, соломенная вдова, а меня утром муж ждёт. Но более идиотского и абсурдного объяснения в любви я не встречала, поэтому верю и согласна...
О его подвигах стало известно женской половине села: большинство стали опасаться оставаться с ним наедине, но некоторые наоборот.
Вот за околицей села он идёт за дамой, та ускоряет шаги — бегом в село к людям. Отказала — мигом утешался и начинал охоту за другой.
Красотка свернула от села в сторону Нучаровского оврага, чтоб укрыться в зарослях орешника, ивняка и шиповника — на крайность, там трава по пояс. Он за ней, она бежать, он не отстаёт. Упали разом в траву и молча начали борьбу: то она сверху, то он, он тычет вставшим членом наугад, куда ни попадя, и вот уже вся их одежда под ними как постель, они оба голые, кругом никого, только солнце светит сверху.
Она раздвигает и задирает ноги, раскидывает руки и замирает, а член тотчас попадает куда положено...

Особенностью интима у Хохона было то, что при малейшем, даже притворном сопротивлении объекта у него прочно и надолго вставал, и коитус был неизбежен, и партнёрша кончала несколько раз за один его раз.
Не всех это устраивало. Если Меланья, когда лишала Хохона девственности в банной атмосфере, была довольна и привычно и жарко целовала его в конце, то некоторые дамы просили:
— Толик, милый, да заканчивай ты уже, утомил ты меня. Давай прервёмся, передохнём, я тебе ещё раз дам. Второй раз у тебя не встанет? Странно, такой у тебя синдром? А на меня у мужиков встаёт столько раз, сколько я хочу. Как замечу понятный взгляд мужчины, мигну левым глазом, медленно сниму трусы, прислонюсь к любой стенке и чуть приподниму юбку...
Люблю неожиданно, стоя и в одежде, как в юности... Бывало даже зимой, в трескучий мороз, не отпускала провожающего кавалера с танцев во Дворце культуры просто так: заставляла полностью раскрыться и прочувствовать меня полностью, до дна.
Провожающего выбирала во время танцев всегда безошибочно: который сможет сразу, а который будет год ухаживать и дарить цветы и только потом, краснея и заикаясь, попросит о близости, — тут такой не нужен. Прижмёшься задницей к тёплой батарее в подъезде, расстегнёшь свою шубу и его полушубок, поцелуешь — и он твой... Дело молодое не хочет ждать лета... Трусы снимать мне не надо, там в них специальное окошечко... Лишь бы батарея выдержала... Пока бабушка сверху не позовёт:
— Ты чего, Катенька, так долго с мальчиком прощаешься?
— Слышишь, милёнок, — говорю, — бабуля зовёт, пора расставаться. Ещё разок хочешь? Ну давай... Я как из парилки... Нет-нет, знакомиться не будем. Жениться на мне хочешь? Так понравилось? Это невозможно, замужем я уже, он в отъезде; на танцы сходила, чтоб развеяться, а если повезёт, то и поприжиматься в подъезде, так что пока-пока...
— Ба, — «оправдывалась» и врала я уже дома, — да мы ещё даже не целовались, он всего лишь меня за «варежку» подержал...
— Это правильно, — ударялась бабуля в воспоминания. — В наше время первый поцелуй в первый вечер не позволяли, кавалеров было мало, поэтесса так и писала: мол, «не хватало товарища, чтоб провожал, чтоб в подъезде за варежку подержал...» А хулиганы-острословы спрашивали: «Эт за каку таку «варежку»?» И невдомёк им, паразитам, за ту «варежку» кавалер мог подержать только после свадьбы.
***
Нужно небольшое отступление. Екатерина Кабанова, конечно, не говорила всех этих фраз, когда кувыркалась с Хохоном в зарослях Нучаровского оврага, разве что отдельные слова. Это был её мысленный монолог, который я воспроизвёл с небольшой литературной обработкой.
Но о ней нужно немного рассказать, как о достопримечательности нашего села, как о женщине с кладезем интим-курьёзов. Основной курьёз: после любого, самого краткого романа (всего-то дала разок; а она была весьма любвеобильна и никогда не упускала случая даже будучи замужем), кавалеры звали её замуж, едва поимев её; женатые обещали завтра подать на развод, лишь бы заполучить её насовсем...
«Вот что «варежка»-то моя животворящая делает», — думала она. Она и замуж-то вышла за того единственного, который не поддался её чарам и колдовству её «варежки» и сразу после этого замуж не позвал.
Даже Хохон, будучи двадцать лет женат, поимев её в Нучаровском овраге, ляпнул:
— Выходи за меня.
— Толик, ты чего, не узнал меня? Голая баба, что рядом с тобой лежит, это же я, девочка Катя Кабанова. Ты тогда хотел меня, и я хотела тебя, но не сложилось, и вот теперь мечта наша сбылась... Толик, милый, я уж двадцать лет как замужем, трое по лавкам, — говорила она, — с мужем живём душа в душу, а ты на ком женился? На Меланье?
— Да нет, стара она для меня... В город уехала...
— Здрасьте, а я, значит, не стара, со мной ты счастлив, глаза сияют, шепчешь слова любви. Она ж мне ровесница, и фигуры один в один. Вот и пойми вас, мужиков, — забыл тётушку, а она по тебе сохла; да нынче и сорок лет разница никого не останавливает, лишь бы в постели подходили.
— Катюша, милая, не узнал, как изменилась, какие формы у тебя, небось 90х60х90. А я, признаться, двадцать лет уже не бегал в Нучаровский овраг за бабами, а за тобой ноги сами понесли... Кстати, синдром пресловутый я преодолел, пока не одевайся... Ну, стринги можно...
— Я сюда приехала бабушку навестить да вспомнить детство: мне 13, я в тебя влюблена, а ты заманиваешь меня на чердак, где ты уже двух моих подружек охмурил, — потому и отказала, что была влюблена. А тут через двадцать лет, как тебя увидела, нахлынуло на меня, бросилась бежать в Нучаровский овраг, да от судьбы не убежишь. Ого, каков красавец. Я в рот не беру, но у тебя могу взять. Не хочешь? Там лучше? Вижу-вижу, второй раз встал, вот тебе и синдром твой я посрамила. У тебя хорош, да и у меня «варежка» в порядке, давай навёрстывай упущенное, исправляй ошибки молодости... Захочешь — задержусь на неделю-другую, даже спрячусь с тобой на чердаке... Или завтра уеду...

…Один из курьёзов случился с Катюшей, когда отправилась в морской круиз с мужем и детьми. Там завела себе юного любовничка, с мужем за круиз ни разу, а с юнгой чуть не каждый день. Муж у неё был не только не ревнив, но, похоже, даже был доволен, что кто-то за него делает его «работу». Вышла спозаранку на верхнюю палубу восходом полюбоваться, все ещё спят, никого; ан нет, юнга мимо проходит. Распахнула халат, он всё увидел и оказался такой понятливый и шустрый — сходу ей овладел стоя (точнее, она сходу отдалась) и... Позвал замуж.
— Мой пятнадцатилетний капитан, мой морской волчонок, меня муж и трое детей в каюте ждут... Всё, что могу, ещё раз дам... Сейчас? В шлюпку приглашаешь? Возможно, потом ещё... Ой, какой ненасытный... В шлюпку-то зачем? Там удобно «раком»?.. Ну, у меня нет слов... Ты второй мужчина, который меня раком захотел; первый был друг детства Хохон, на чердаке мы с ним спрятались, и он меня раком поставил... Это так мило, но смысла особого не имеет: не поза главное. Но мужикам нужно для похвальбы, ещё бы: «Я её поставил раком и как вдул...» Так что, капитан, хочешь попробовать меня сзади, «через жопу» — дам, но суй без промаха: только в пизду… ой, в «варежку», и никак не в жопу.
Оказалось, что Катя для юнги — уже вторая добыча за неделю в эти ранние часы, но первая, кого он позвал замуж. Два дня назад он приметил даму, что вышла на верхнюю палубу полюбоваться закатом, голубоглазая, в серой дорожной короткой юбочке, из-под которой ослепляли дразняще-грешные коленки и пышные манящие ляжки.
Эх, хорошо бы задрать ей юбочку повыше и посмотреть, что там... Да и блузку бы расстегнуть и посмотреть на... ну, вы понимаете... И авторитетно пригласил её на полубак — полюбоваться шлюпкой.
— Это ещё зачем?
— Вам, сударыня, необходимо пройти морской обряд посвящения в моря́чки.
— Зачем мы накрылись брезентом? Ого, ты расстегнул мне кофточку, снял трусики и лапаешь груди — и так положено по обряду? Ну и обряды у вас, у моряков,