Мам-Мыша

потребность просто понимать родных тебе людей. Ну, нет тебе дела до того, почему мать и сын тоскуют друг о дру-ге? Зачем знать, что эта эмоциональная нить не рвет-ся, а с каждым днем лишь сильнее звенит и ранит? Ты не слышишь этой натянутой струны! Она не вписывается в круг определенных тобою ценностей. Все это не касается тебя, поэтому ты и не допускаешь мысли о том, что хоть в какой-то момент стоит поступиться чем-то менее важным в жизни и помочь близким тебе людям сократить путь страданий. Но усвоивший урок черствости уже не способен любить того, кто обучил этой броне … А я у тебя каждый день в ученицах…
Люся умолкла, рот тронула горько ироничная тень, вновь подстегнувшая накативший шепот:
- Оказывается, только и надо было, чтобы отправить тебя в Таиланд, где безъязыкая тайка объяснила, что значит для матери сын, если он не рядом! Господи, это же так просто, и как иначе жить человечеству?..
Она замолчала, но потом опять сама же нарушила тишину:
- Может быть, это нужно было сделать давно, но я сейчас сделала выбор. Так что ты больше не будешь чувствовать себя героем мыльной оперы…

Опять наступила напряженная пауза, в гнетущей бесконечности которой Александр вдруг отчетливо увидел ореховые глаза тайки и дрогнувшие губы Тая.
Неужели и впрямь не было в его жизни никаких геологических флюидов? Ни магического кристалла топаза чистой воды? Ни граней октагона, сквозь которые он увидел свою белокурую красавицу с прогнутой спиною бальницы? И тот самый пойман-ный голубой взгляд обернулся к нему стеклорезом?

- Да ты с ума сошла, родная… Прости меня, Мам-Мышка моя, – он нежно прижал Люсю к себе. Потом долго смотрел в ее серые глаза в надежде отыскать в их бездонности хоть малую толику былой голубизны, до которой не мог добраться сквозь глазную сетчатку, – помнишь, как наш Димка во сне обнимал Микки Мауса, а сам повторял: «Мам-Мыша»?
Но Люся никак-никак не могла успокоиться.
- Да это слово каждый день преследует меня с того дня, как мы приехали сюда без него! Я скучаю по нему так, как он тогда, в детстве, когда и придумал это имя немыслимой тоски по единению с матерью. Я все понимаю. Димка вырос. И ты боишься посадить его себе на шею. Мир так устроен, что каждый взрос-лый человек должен сам зарабатывать себе на жизнь. Но я мать, пусть не такая, какой он придумал свою Мам-Мышу. Не дотягиваю до планки, заданной ребенком. Да, не лучшая, не самая самоотвер-женная… Но уж такая получилась, и болит сердце – болит само собою, не спрашивая, произвольно болит. Я скучаю по нему, понимаешь? Скучаю…Это как ностальгия, но такая, когда уже не несут облегчения почтовые рыбки. Я больше не могу разговаривать с ним, как с телефонным абонентом. Я хочу его видеть, прижаться к нему, выплакаться… иначе – я это чувствую – я потеряю его как сына...

Не в силах перевести дыхание от напряженного выплеска, Люся прикрыла веки. Перед нею, словно пылал, бакен. Раскачиваясь на якорной цепи, он едва удерживался на плаву.
Сигнальное устройство тревожно мигало, подобно голубой мигалке стремительно несущейся неотложки. Он гудел, как сирена: «Мам-Мыша, Мам-Мыша-а, Мам-Мы-ша-а»…

В этот момент зазвонил телефон. Люся вздрог-нула. Звонила ее приятельница Таня:
- Люсь, ты помнишь, я тебе говорила об одной астральной даме? Так вот, я, наконец, проверила у нее твой с Сашей гороскопы. Сама знаешь, что вечно говорили об этом, что, мол, несовместимы Скорпион с Близнецами. А она, в отличие от всех шарлатанов, которые ничего общего между вами так и не находили, досконально все выяснила. Короче, согласно «Таблице камней, соответствующих зодиакальным созвездиям» профессора Ф.К.Величко, Скорпион и Близнецы сходятся в топазе! А профессор Ф.К.Величко, между прочим, – это всемирно уважаемый специалист.
- В голубом? – переспросила Люся.
- Теперь тебе еще и цвет подавай? А цвет она не уточняла. Сказала, в топазе и все, – разозлилась Таня за недооценку своих стараний, - я думаю, ты должна хорошо отблагодарить эту астральную даму, ну, сама понимаешь. Не все так добросовестно относятся к делу. Сумела-таки она найти между вами не просто то, что объединяет, а я бы сказала – основу основ!
- Я свой краеугольный еще раньше нашел – 25 лет назад в землемерке МГУ у топаза чистой воды, – прокричал в трубку Александр. – Ты знаешь, Люся-то наша к Димке едет. Ссуду на билет решил взять, а она уже чемодан собирает. А вообще, знаешь, Тань, заняты мы сейчас по горло. Вот немного освободим-ся, тогда поговорим.
Александр почти по-отечески обнял жену, целуя ее плохо прокрашенные с проседью волосы.
- Может быть, согласиться на предложение «Роялти» и не брать ссуды на билет? Расплатиться с какими-то долгами… – спросила Люся.
- Пусть это станет последним, с чем можно расстаться, – улыбнулся Александр.

21
От прикосновения друг к другу в этот момент началась недетская лирика, по которой давно истос-ковались их стареющие тела и наивно незрелые ду-ши, словно география отступила – от Ближнего Вос-тока к общежитию на Юго-Западной, став оконным проемом, как пологом, соединяющим людей с небом. А еще им снился сон – один и тот же и одновремен-но двоим. Словно лежат они на траве, совсем юные, лежат под восхитительно цветущим дурианом и любят друг друга все семь часов, отведенные им сладким цветением дерева. И хочется продлить это время, потому что потом – летучие мыши. И цветы облетят…
Почти так и случилось:с утренним ветром цветы действительно начали облетать.Но лепестки не кружились мышиною стаей, а летели белыми и голубыми птицами в отчаянно яркое и прозрачное, как топаз чистой воды, небо. И этот удивительный мир был человечеству – по силам и по желаниям…
Только и во сне Люся и Александр лежали с заж-муренными глазами, крепко прильнув друг к другу, – два слившихся в одно человека, не желавших видеть налетающей гадливой мышиной стаи, постукиваю-щей коготками о кору гигантского дерева. И они ничего не узнали об этом чудесном превращении.
Но начался их восьмой час жизни.



22
Утром Люся вышла на балкон и удивилась.

Четкий контур Иродиона по-прежнему рассекал воздушное пространство, но был серебристо-голубой, как над просыпающейся Волгой – разве что без чаек и пароходных гудков. И небо подступало к ногам, как накатывающая с невесомостью вода. Сколько раз Иродион казался ей то пульсирующим вулканом, готовым в каждый момент выплеснуться огненной лавой, то перевернутой воронкой гудящего бакена со зловеще мигающим глазом. А сейчас… все словно в синей росе и словно утратило плотность, прозрачное, ни единой морщинки. Этот Иродион вроде бы и есть, но вовсе не разделяет пространства и не мешает дыханию топазного неба, переходящего в Волгу…

И вдруг…
- Да как же такое могло произойти? – недоуменно ахнула она, – забыли Аришку на балконе и закрыли ее там на всю ночь? Это нашу-то трусиху, что при каждом шорохе прячется в кувшин для зонтиков?
В вывалявшейся в земле (или вообще неизвестно в чем) замарашке с трудом признавалась белоснежная чистюля. С всклокоченной шерстью и победонос-ным видом, кошка стояла у распустившего на рассве-те кактуса. На колючках этого доморощенного дуриа-на повисла дохлая летучая мышь.
- Я еду к сыну, Мяу-Мыша, понимаешь, к сыну… – Люся взяла кошку на руки и потащила в ванну отмывать героиню-защитницу, – впрочем, откуда тебе это знать? У тебя никогда не было котят…
10 декабря 2007