Самоосуществление
Еще К. Батюшков писал: «Чужое: мое сокровище», подразумевая все эстетически пережитое, переплавившееся в амальгаму собственного художественного Я.
По роду своей деятельности филолог всегда связан с этим «чужим».
Наслаждаясь или не принимая художественную реальность, рождающуюся на его глазах, он добровольно следует за ходом мысли автора этой реальности. Как филолог, как реципиент, профессионально оценивает «свет чужого окна».
Начинается удивительная «игра» филолога-исследователя и творения, созданного другим, которое вдруг в какой-то момент неожиданно отождествляется с самим филологом. Наслаждаясь и переживая чужое творение, мы воспитываем себя, развиваем собственный вкус. Мы приобретаем эстетический опыт, позволяющий прорваться в будущее или оживить прошлое. Но и в том, и в другом случае - мы расширяем собственное пространство для будущих ролей и ситуаций, которые, в конечном итоге, начинаем выбирать для себя в художественном слове и … самоосуществляться.
Так филолог-исследователь становится филологом-художником.
Просто гений и филолог-художник
Говорят, что гений автономен и самодостаточен, свободен – независимо от границ, придуманных другими, а потому нередко эстетически дистанцирован и искусственно оберегает себя от других влияний.
Филолог знает об этом не понаслышке, но никогда не станет таким, ибо единственное, что он может себе позволить - приблизить горизонт ожидания художественного чуда, если объект исследования действительно талантлив. А вот разрешить эстетическую дистантность - увы, потому как сам обязан погрузиться в творчество другого.
Итак, филологу хорошо известно о субъективной свободе гения, но он все равно не будет творить без оглядки. Как игла в артерии автора, филолог знает каждый поворот исследуемого пути, событийную скорость движения текста, знает изнутри ощущение самодостаточности гения. Но в собственном творчестве - филолог все равно оглядывается на пережитые им когда-то эстетические образцы! Увидевший «фиалки в тигеле» ( В.Брюсов) предпочитает оживить их вновь… Такова судьба Мастера.
Так что же, получается, что филолог всегда подражатель? Очень может быть. Филологические стихи – не значит плохие. Они – другие. Они – как возвращение утраченного времени сквозь врата узнавания, они - как прояснение всего того, что было. Они – если хотите - разновидность искусства для искусства и саморазвитие автора одновременно, когда накопленный эстетико-филологический опыт позволяет отбросить, с точки зрения филолога, все ненужное, но придать жизненному несовершенству совершенную форму, запечатлевшую непреходящий характер бытия.
М.Цветаева писала: «Я - много поэтов. А как они во мне переплелись, - это моя тайна.» Во имя самоосуществления в этой тайне филолог пишет стихи….
| Помогли сайту Реклама Праздники |